Под шум Атлантического океана

Мы встали поспешно, особенно рано:

Меньше чем через пять миллиардов лет

Не станет океана, не станет, нет!

Он весь улетучится, испарится,

Тебе и мне будет только сниться!

(Спроси по-пеликаньи у пеликана:

Заскучаем, правда, без океана?)

Через неполных семь миллиардов лет

Ты уж не захочешь встречать рассвет:

Солнце станет светлее в тысячу раз –

Это будет вредно для наших глаз.

Тем более, что Солнце Землю спалит,

И нас эвакуируют в сад Гесперид.

И золотые яблоки в нежном саду

Нам заменят Солнце, нашу звезду.

То то, то другое, то то, то другое,

А хочется озера, сосен, покоя.

Среди ежевики, синики, черники —

И голос души, словно тень Эвридики.

И я очутился в той роще осенней,

У берега детских моих впечатлений.

И больше не прибыль, не убыль, не гибель,

А лист, пожелтелый, на водном изгибе

И жук, малахитовый брат скарабея,

Жужжащий в траве, от нее голубея.

Там, словно под тенью священного лавра,

Корова лежит с головой Минотавра,

Египетским богом там кажется дятел

И я наблюдаю, простой наблюдатель,

За уткой, которая в реку влетела,

Как в небо — душа (только более смело?).

Кого-то кто-то пожирает,

Как полагается в природе,

Живьем – и облако сияет

На розоватом небосводе.

О да, пожравший будет пожран,

Возмездие осуществится:

В блаженный августовский полдень

Судьба расправится с убийцей.

Ну что ж! Великий Архитектор,

Творец загадочной вселенной,

Господь, непостижимый Некто,

Распорядился тварью бренной.

Тому, кто здесь избегнет казни,

Грехи припомнятся за гробом.

Но разве он виновен, разве,

Когда такой он создан Богом?

И пламенной расцветкой тигра,

Который разорвал ягненка,

Я любовался. Помню игры

Тигрят — и клетку. Очень звонко

Заржала зебра. Лебедь плавал.

Я думал о свободе воли.

И белый алоглазый кролик

Смотрел на черного удава.

Я говорил глухому перуанцу

На неизвестном, странном языке:

— Вы разучились поклоняться Солнцу,

И ваши храмы — в щебне и песке.

И девушек и юношей прекрасных

Вы в жертву не приносите давно.

И я узнал из ваших взглядов грустных,

Что вам с богами быть не суждено.

Да, племя кечуа, потомки инков,

Империя — закрытая тетрадь.

Огромных и таинственных рисунков

В пустыне Наска вам не разгадать.

Я под дождем бродил по Мачу-Пичу.

Дождями стерт был идол-ягуар.

Я удивлялся грозному величью

Не города пустынного, а — гор.

Империя? Ни храмы, ни чертоги —

Людишки в бурых тряпках, бурый хлам.

И лепятся хибарки и лачуги

К могущественным скалам и горам.

Ты слышишь, а? Империи не вечны.

Развалины — на фоне гор и скал.

Но перуанец — спал, лежал, беспечный,

И не ему я это говорил.

Какие вокруг образины,

Какие уродины тут!

Крылато-зубчатые спины

Угрюмую душу гнетут.

Уйдем от зеленых чудовищ,

От синих страшилищ-червей

На Остров Небесных Сокровищ,

Где славит бессмертный Орфей

Богов. Где легко и прозрачно,

И жизнь — как большая звезда.

Туда — от грязцы аммиачной,

От низости злого труда,

От низости злого безделья,

Дельцов, подлецов, дураков,

От злого змеиного зелья

Улыбок, оскалов, щипков, –

Туда, где ничто не похоже

На скуку наскучивших мест…

Но райское пение тоже

(Всю вечность!) тебе надоест…

Не феями и не каменами,

Не ходом звезд или луны,

А хромосомами и генами

Нам роли определены.

Долой, наследственная химия,

Моя врожденная беда!

Переменю тебя, как имя, я

И улетучусь в никуда!

Неясно, говоря по сути, нам,

Где – в царстве света или тьмы, —

Чьим — добрым или злым — компьютером

Запрограммированы мы…

Хай, Микки-Маус! Лапку миккину

Жмет вольнодумная душа:

Сейчас я на прощанье выкину

Невиданное антраша!

Из картотеки смотрит рожица,

Пищит: — Не разводи бобы.

Ведь точно жизнь твоя уложится

На карточке твоей судьбы.