Тени войны на замерзшей дороге. Уже

их не видно. Пустые пещеры ночи. Ледяные

водопады ночной темноты. Черные

лавины безмолвия. Безлюдные

каменоломни печали.

Я заблудился

среди ночных сталагмитов

моего одиночества.

И клочья дыма

спят, как летучие мыши,

в обугленных трещинах мира.

В газете пишут

о войне и о смерти,

но мальчик лет пяти

из этой газеты

сделал кораблик,

плывущий по озеру.

Может быть, если б умел,

он сделал бы

настоящую бабочку, настоящее облако?

Важно, что все же

он сделал кораблик,

сделал из вести о страшном,

почти как поэт – стихи.

Стихи ведь тоже

вроде летучей игрушки,

даже если в них

говорится о смерти,

о горе и смерти –

не правда ли?

На обугленной стене

Копоть, будто черный иней.

Песок остывший, пепел синий,

Темный дым и тень в окне.

Черный дым и черный дом,

Дымный дождь золу смывает.

Холодным ветром, ночным трамваем

Прозвени чужой Содом.

Все в холодной саже тьмы

Сожжено, оледенело.

Рисунок углем, почти без мела –

Как пейзаж и той зимы.

Той – на русском берегу:

Пепелище, погорельцы.

И воздух жесткий, как будто тельце

Мертвой ласточки в снегу.

Земное гноище –

Огромным пожарищем?

Ну что ж: пепелище

Нам станет пристанищем.

И будет на свете

Ни ад, ни чистилище,

А попросту – кладбище,

Скучное зрелище.

И будут лежать,

Как под райскими кущами,

Товарищи-братья,

Богатые с нищими.

Страшные где-то галактики,

Страшные звезды вселенной…

В парке бродяги горланили,

Пели (грустней, веселее…).

Был полон печалью осени

Весь парк (и липы, и клены).

Над ним разлетались в космосе

Фонтаны фотонов, волны.

Что ж, космос, накручивай эллипсы,

Вдаль улетай по спирали…

Полны надышанной прелести

Наши земные печали,

Точно уютные мелочи

В доме, где мы вырастали.

Видимо, напрасны обращения –

Обвинения, благодарения, –

Ясно, что не отвечает небо.

Все-таки – посмотришь ранним вечером:

Светится голубоватым глетчером.

(Знаю сам, что холодно и немо.)

Видимо, и нет престола Божия:

Только небо, на покой похожее,

Серебрится, бледно золотится.

Это просто метеорология.

(Отчего заговорил о Боге я?)

Вечереет. Кажется, зарница.

Бывает, светится море

Сквозь тени осенней рощи.

Бывает, сквозь летний дождик

Проступит ясное небо.

И кажется вдруг, что в мире –

Следы чего-то другого

(Вот так в шевеленье листьев

Невидимый виден ветер).

Как будто сквозь близкий шелест

Ты слышишь далекий голос –

Как будто сквозь дали неба

Так близко далекий голос.

Я знаю – не все ненужно,

Не все напрасно.

И небо не зря жемчужно,

Светло, прекрасно.

Ну да, оно станет темным,

Но и в тумане

Мы свет безоблачный вспомним,

Виденный нами.

Что делать, что в нашей власти

Так мало жизни.

Как рыбку, быстрое счастье

В ладонях стисни.

Мелькнет, как в небе синица,

Рыбка-принцесса.

Но долго счастье хранится

В памяти сердца

Я тоже не верю в бессмертие.

Я помню один только день.

В саду городском, на концерте…

Так пошло, так нежно: сирень

И пение нежно-вульгарное

О том, что неверен был «он».

Я слушал грустя, благодарно,

Рассеян, взволнован, влюблен.

Банально-прелестное пение,

Один лимонад на двоих,

Бессмертная ветка сирени,

Увядшая в пальцах твоих…

Казалось, глинистая дорога

К началу радуги подошла.

Сияла в тине, как луч, коряга,

И даже туча была светла.

И в луже сказочно изумрудной

Жук золотился, будто янтарь.

Породой редкой и благородной

У ржавых рельсов лежала гарь.

Природа бедная, хорошея,

Полуденный свет вбирала ты.

Как бы поэзии подражая,

Преображал он твои черты.