Вервенский мир и заключенный в 1604 году мир с Англией, казалось бы, развязали руки испанцам в войне протип Нидерландов, но дело, однако, ограничилось лишь частичными успехами, которые дали возможность заключить 1 1607 году перемирие, сохранявшееся до 1621 года. В результате победы Нидерландской революции, при всей ее незавершенности, создано было не просто еще одно независимое национальное государство. Возникло государство нового классового типа - буржуазное. Оно приобрело и новую форму - буржуазной республики. (Республика соединенных провинций была еще и новым видом республики по сравнению с известными прежде - средневековыми городами-республиками и Союзом швейцарских кантонов.)

На первом этапе конфликта ни одно из буржуазно-демократических движений в Европе не добилось успеха. Тому причиной была не только мощь империи Карла V, но и возможность под флагом конфликта мобилизовать силы феодальной реакции. Сказалась и слабость передового лагеря, позволившая протестантским князьям захватить руководство в нем и, со своей стороны, участвовать в подавлении народных движений.

На втором этапе конфликта положение изменилось. Католический лагерь оказался не в состоянии воспрепятствовать победе Нидерландской революции.

Хотя напряженность военных столкновений и ослабла во второй половине 90-х годов XVI в., Испания, как и ряд других стран Западной Европы, переживала полосу глубокого социального и духовного кризиса. Один из приближенных герцога Альбы - Эстебан де Ибарра - писал королю в 1597 году: «Все находится в таком состоянии, что лишает всякого желания как-то действовать»40. С первых лет нового столетия группа видных испанских экономистов стала отмечать истощение хозяйственных ресурсов Испании, упадок сельского хозяйства, ремесла и мануфактуры . Договоры с Францией, Англией, Голландией подводили черту под планами создания вселенской габсбургской монархии с центром в Мадриде. Уходил в прошлое «золотой век» Испании. Новое, XVII столетие стало «золотым веком» Голландии.

…Хорошо известно, что в произведениях Сервантеса нашло широкое отражение противоборство Испании и Оттоманской империи, которое столь трагически повлияло на судьбу великого писателя. Этот конфликт для испанского населения означал прежде всего турецкие рейды на прибрежные районы, угон в рабство крестьян, рыбаков, матросов, многих тысяч мирных жителей, никак не участвовавших в военных действиях. В представлении соотечественников Сервантеса в конфронтации с турками Испания занимала оборонительную позицию. Вместе с тем Сервантес, уделявший столь большое внимание войне против турок, слабо откликнулся на растянувшуюся на целые десятилетия вооруженную борьбу Испании против Нидерландов, посылку армады против Англии, интервенцию во Франции, хотя эти события наложили тяжелый отпечаток на положение родины писателя и на его собственную жизнь. Однако не ошибаемся ли мы, полагая, что он коснулся лишь походя самой жгучей проблемы тогдашней испанской действительности, что она не нашла заметного отражения в его творчестве, и прежде всего в его бессмертном романе о рыцаре Печального Образа?

Трудно перечислить интерпретации «Дон Кихота» даже только крупными писателями почти за четыре столетия, прошедшие со времени создания великого романа. О нем писали выдающиеся представители романтизма и критического реализма прошлого и нашего веков, раскрывшие общечеловеческий пафос, гуманистическую устремленность великого творения испанского гения. Немало было и попыток отыскать якобы зашифрованный смысл романа. Его и поныне, по словам современного литературоведа, «рассекают в поисках возможных анаграмм, были обнаружены тайные коды, скрытые в нем, которые подобно столь многим околдованным лягушкам ждут своего превращения в царевны»42. Не вернее было бы обратиться к другой напрашивающейся аллегории, приходящей на ум при изучении вековых конфликтов, и увидеть в рыцаре Печального Образа воплощение самой современной Сервантесу Испании? Испании, возглавляющей лагерь воинствующей контрреформации, Испании - с роковым разрывом между представлениями ее правителей о своих возможностях, о непогрешимости своих планов и реальной действительностью, между уверенностью в том, что они выполняют волю самого провидения, и ожесточенной борьбой против неодолимых тенденций развития общества, против самой истории. И разве глубокая противоречивость образа Дон Кихота не отражала противоречивость подхода самого писателя к той роли, которую играла его страна на международной арене? (Вспомним хотя бы, с какой горечью он воспринял весть о судьбе Непобедимой армады в написанной им тогда оде «На гибель флота, посланного в Англию».)

Не будем здесь касаться того, насколько представления творца романа о рыцаре Дон Кихоте соответствовали подлинному лицу Испании. Достаточно сказать, что эти представления Сервантеса разделяли и испанские авторы, писавшие через столетия после появления его романа. «Была ли в новое время, - замечал один из них, - какая-либо другая страна, кроме Испании, которая вооружала бы корабли и провоцировала войны ради подобных целей (торжества католицизма. - Авт.) и в таких нелепых условиях? Гидальго из Ла-Манчи с его помятым шлемом и жалким копьем осмеливался сражаться с ветряными мельницами, дразнить львов»43. Дон Кихот жил в созданном им мире иллюзий. Как справедливо замечает один из новейших исследователей, Дон Кихот, вообразивший, что действует во имя божье, полагал, что он должен сражаться «с мощными, хотя иногда невидимыми силами Зла, и это помогало ему воспринимать и переносить испытания во вновь и вновь повторяющихся поражениях»44. Разве не подобное же мироощущение субъективно определяло многие действия Филиппа II? Конечно, утонченно-жестокому, мрачному изуверу в Эскуриале были абсолютно чужды те черты глубокой человечности, которые составляли самую глубинную основу бессмертного образа рыцаря из Ла-Манчи. И тем не менее именно в этом образе запечатлена роль, которая, по представлению Сервантеса, была сыграна его родиной в великой исторической драме, развернувшейся на международной арене во второй половине XVI века.

В контексте эпохи явственно проступает смысл непрекращающегося спора благородного рыцаря Печального Образа и его верного оруженосца. Разве не высвечиваются скрытые стороны противостояния Дон Кихота и Санчо Пан-сы, если взглянуть на него через призму их страны, которая сама себя загнала в безжалостные тиски векового конфликта и в которой все яснее проступающие признаки хозяйственного оскудения находили отражение в застое, в деградации всех сфер общественной жизни? Ведь героическое безумие и народная житейская смекалка вели свой бесконечный диалог на каменистых дорогах Испании, изнемогавшей ради достижения несбыточной цели, столь же химеричной и призрачной, как иллюзорный мир рыцарских романов, которые свели с ума мечтателя из Ла-Манчи. Конечно, этот спор двух путников - олицетворение извечного противоборства поэзии и позы, романтики и обыденности, возвышенного идеализма и не воспаряющего к небесам, но зато надежного здравого смысла, верной опоры в трудных обстоятельствах. И все же здесь не только столкновение полярных жизненных позиций, несхожих нравственных ориентиров, связанных с иными системами ценностей, но и воплощение той исторической альтернативы, перед которой стояли испанское государство и общество на рубеже XVI и XVII столетий, - в том виде, в каком она представлялась создателю бессмертного романа о рыцаре Дон-Кихоте.