- Что, так и лежал он там?!
- Усовестился Анбал и бросил ковер и корзно; Кузьма обвернул тело и отнес его в церковь, но Кузьму внутрь не пустили. Он, поплакавши, положил тело в притворе, покрыв корзном и здесь оно лежало двое суток. На третьи сутки не выдержал козьмодемьяновский игумен Арсений, отпер церковь, отпел тело князя и положил в каменный гроб.
На шестой день утихли волнения, горожане-володимерцы сказали игумену Феодулу и Луке, демественнику Богородичной церкви: "Нарядите носильщиков, поедем, возьмем князя и господина нашего Андрея". И, взявши тело, привезли во Володимер с честью и плачем великим. Володимерцы, встречая у Серебряных ворот, рыдали и приговаривали: "Уже не в Киев ли поехал ты, господин наш, в ту церковь у Золотых ворот, которую послал строить на великом дворе Ярославом; говорил ты: хочу построить церковь такую же, как и ворота эти золотые, да будет память всему отечеству моему..."
- Почему решили Ростиславичей звать?
- Говорят ростовские и суздальские бояре просили, - особо Борис Жидиславич... Да рязанцы: Дедилец и Борис - посланцы Глеба Рязанского, - яро стояли за племянников твоих...
- Даже клятву не помнят! Дважды нарушили, окаянные: первый раз, когда Андрея ставили, а теперь вновь... - даже не вспоминали, наверное, что Ростов и Суздаль мне и Михалку по ряду с моим отцом должны они были дать!..
Ладно!.. Вечером договорим. Идите отсыпайтесь. Через день выедешь со своим товарищем... Говоришь, себя он Страшко Суздальским называет? Это добро: у человека есть гордость, достоинство, если он помнит и любит землю, где он родился, рос. Если не зазнается или не проснется у него жадность, то со временем добрый из него выйдет боярин... Не веришь?.. Не из простолюдинов или смердов-землепашцев делать же мне бояр! Вы, такие как вы: честные, преданные - замените старших бояр. Мы создадим с вами могучую русскую империю - великое княжество!.. - князь повернул голову к старому боярину своему: - Вели печатнику написать на них грамоту и составить с ними ряд: десятника Онания назначаю сотским, Страшко и Ероша делаю десятниками... - Ананий легко вскочил и поклонился низко - в ноги - своему князю.
- Благодарствую премного, государь мой...
- Треть имения получишь серебром за службу, а остальное - выделю землю, когда получу в руки княжение... Возьмешь с собой и семью свою - все, что нужно, подходи ко мне или вот к боярину. Страшко поедет нынче чуть дальше: в Суздаль - к себе, - скажи ему, что я велю ему жениться и осесть... И еще раз предупреди их, чтобы говорили всем, что отъезжают от меня, - правду должны знать только Бог, я да вон боярин...
С сыном купчихи Смоляниной с Ульяном сдоговорился, значит?
- Говорил, передал ему от тебя перстень; обещал помочь: взять с собой Ероша, но только он теперь уехал в Великий Город4 - к осени вернется...
- Нам до осени не ждать. Отправь сразу же, а там он найдет Ульяна двор - все русские в одном месте живут и знают друг друга. Стар ли Ульян, женат?
- Не молод - за четверть века перевалил; недавно женился - детей нет еще...
- Как думаешь, справится Ерош?
- Должен... Ему, не крещенному, легче с бусурманами-то жить.
- Вот потому-то его и посылаю.
- А вдруг он обусурманится? - примет ихнею веру: надо его окрестить...
- Не нужно... Это даже хорошо: женится, осядет там... Будет вести посылать на Русь... Для начала мы тут ему кое-что дадим, чтобы он там начал торговать, стал купцом...
- Тяжко ему будет таким ремеслом заниматься: больно горд Ерошко-то, - ему бы меч, коня, да рать удалую...
- По дороге убеди его, что это тоже рать, да еще какая - он будет стоить целого полка. Пусть потерпит - за землю свою, за язык свой! Служа мне, он служит Богу - а какой бы не был веры Бог - он всегда един, только на разных языках и религия по-разному зовется... - распахнулись черные очи, в огромных зрачках - блещет пламя свечей. Ананий втянул голову в плечи - князьи глаза притягивали, ужасали: - Да ты сядь, сотский!.. Запомни, русский человек какую бы веру не принял, в какие бы земли не забросила его судьба, всегда останется русским!..
Веселый, довольный, достойно кланяясь, ушел сотский Ананий...
Хмурился боярин. Не переубедить Всеволода - упрям!.. Вначале бы княжение заиметь, и потом уже в Булгарию посылать, званиями, серебром одаривать, но спорить не стал. Что-то начал уставать последнее время он, да и уж князюшко большой... Поставить бы его на княжение и можно будет спокойно умереть. Но, а пока он еще должен жить: драться, помогать в правом деле!..
Всеволод взглянул на ссутулившегося старого своего дядьку и вдруг стало жалко его и себя: ведь оба они одинаковы - сироты: ни родных, ни близких, - правда, у него, Всеволода, - жена, дочь есть, брат Михалко, а у боярина - никого... "Как никого? А я?.. Мне три года было, когда отец умер, и я был взят им на попечение... Мать одна, без верных бояр ничего бы не сделала бы. Я ведь для него должно быть вместо сына - да так и есть, тем более я его крестный сын..."
Подсел, обнял за широкие плечи боярина-пестуна своего, прижал к себе. Старик ткнулся лицом в грудь Всеволоду, всхлипнул (что-то стал слаб на слезы!)
- Ну-ну... что ты крестный?.. - голос князя по-юношески зазвенел: - Ты, пожалуй прав: утвердиться рядом надо с волостными боярами-мечниками, а то уйдут к племянникам, да заставить нужно Михалка, чтобы взял себе старшинство... А Святослав Всеволодович поддержит нас - иначе мы поднимемся - пусть знает! - северские князья помогут, смоленские Ростиславичи... Бог с ними... И пусть старшинство утвердится крестным целованием, в присутствии епископа, при послах и присоборно. Мне самому сразу княжение не получить - только через Михалко...
- Добре, сынок! Давай пойдем спать: труден будет у нас завтрашний - теперь уже сегодняшний - день...
3
Непривычный (только что била заметили на колокола), благодатный звон церковных колоколов Спасского собора повис над древним Черниговым, разлился волнами далеко вокруг, достигая невидимые за лесами и расстояниями села и деревни, сторожа на бродах рек и речек, поселения землепашцев-огневщиков и лесовиков, рыболовов...
Лохматые бурошерстные коровы, пасшиеся на другом - левом, луговом, - берегу Десны, поднимали головы, шевелили ушами и, поворачивая морды туда, - откуда плыли торжественно-небесные звуки - нюхали розовыми ноздрями воздух, и глубоко утробно вздохнув, вдруг успокаивались и начинали жевать сочную траву. Пастух, высокий широкоплечий, в круглой кожаной шапке (от солнца), чернобородый, в холщевой рубашке с вышитым воротом и подолом ниже колен, босиком, глядел, блестя светло-карими глазами, на искрящуюся золотом луковицу - купол собора в Детинце и крестился левой рукой - правая, иссохшаяся, висела кривым суком - только мешала...
Его, еще не старого, - нет сорока - звали дедом...
- Дед Валуй, что это?.. - подросток-подпасок стоял рядом, в правой руке кнутовище.
- Перекрестись!
Мальчик: золотоволосая копна на голове, облупленный в веснушках нос, глазища - в пол-лица, в них утонуло небо - переложил тяжелое просмоленное кнутовище в левую руку и перекрестился.
- Старшинство над Залесской Русью делят князья: Михалку Юрьевичу дают, крестным целованием утверждают... Теперь и там начнутся, как у нас на Руси, междоусобия князей... Они делят власть, земли, а народ от этого страдает; за остатки Руси: княжества и земли - дерутся... Дрались бы одни, так нет: всех гонят на рать, а люди, как бараны, русские убивают русских; грабят, жгут, рушат, насилуют, уводят в полон - будто не единокровный мы народ... Гибель - для нас, народа, от таких князей... Я два раза терял из-за такой рати семью, детей, именье свое - и вот - один, калека, сирота... А в начале я душу и сердце отдавал, служа им, - как же - Богом ставленые!.. По-моему, как теперь понимаю, Бог их нам навязывает таких: бестолочей, своенравных и своекорыстных, с понятием, что народ для них, а не они для народа, Руси. Так Бог, навязывая таких правителей-князей, наказывает нас за нашу тупость и глупость...