ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Жаннин переживала связанные с болезнью Софи мгновения муки и отчаяния последние несколько лет, но все это было несравнимо с тем, как она чувствовала себя сейчас. Сидя на диване в коттедже, она просматривала старые видеозаписи своей дочери. Мысленно она разделила видеокассеты на те, на которых Софи относительно здорова, до того как ей исполнилось пять лет, и те, на которых Софи больна, начиная с неудавшегося трансплантата. Софи и танцевала, и каталась на скейте, и гримасничала в камеру в каждый период своей жизни, но Жаннин видела разницу по лицу дочери. Здоровая Софи была совершенно беззаботна. Ее улыбка была искренней, без страха, доверяющей миру. Больная Софи тоже часто улыбалась, но это была отважная улыбка, улыбка, чтобы скрыть страх и беспокойство. Улыбка, созданная, чтобы успокоить свою маму.

Лукас был на паре последних видеокассет. Одна из любимых записей Жаннин была сделана в домике на дереве, лишь несколькими неделями раньше, когда Гербалина начала творить свои чудеса. На губах Софи была счастливая, беззаботная улыбка, когда она помогала Лукасу подметать веранду домика на дереве. Лукас использовал большой складывающийся веник, а Софи подметала маленьким кухонным веничком. Слышалось хихиканье и смех, и множество нежных улыбок пробегало между ними. Море любви. Смотря фильм, Жаннин боролась со слезами, наполнившими ее глаза. Неужели она потеряет обоих? И Софи, и Лукаса?

Медсестра Лукаса, Шерри, догнала Жаннин еще до того, как та ушла из отделения, где делают диализ.

– Он рассказывал мне о вас, – сказала Шерри. – Я все знаю о вашей дочери. Я просто хотела сказать вам, как я вам сочувствую. Это, должно быть, очень тяжелое для вас время.

– Да, так и есть, спасибо, – сказала тогда Жаннин.

– Лукас, кажется, очень любит вашу дочь и вас, – продолжала Шерри. – Он умный малый, но он слишком много рисковал своим здоровьем последнее время. Я не уверена, что точно знаю, что с ним происходит.

– Он помогал мне, – сказала Жаннин.

– Да. И у меня такое впечатление, что вы понятия не имели о его болезни.

Жаннин покачала головой:

– Я действительно не знала.

– Ну, сейчас, когда вы знаете, пожалуйста, попытайтесь присмотреть за ним немного, – попросила Шерри. – Он подверг себя огромной опасности. Если бы он не приехал сюда сейчас, я не знаю, сколько бы он еще протянул до остановки дыхания или сердечного приступа. Он запросто мог умереть. Он и сейчас может, если мы не сбалансируем уровень калия и фосфора в его организме.

– Я знаю, – сказала Жаннин.

Она вспомнила, как была разочарована в Лукасе из-за того, что он остался в Вене той ночью, когда она хотела, чтобы он был с ней в Западной Виргинии. Сколько бы еще ночей он игнорировал ее желания и приезжал в больницу для диализа?

– Хотела бы я, чтобы он сказал мне раньше, что с ним происходит, – сказала она.

– Он держит все в себе, это уж точно, – поддержала ее Шерри. – Мы были знакомы уже много месяцев, когда он рассказал мне о своей дочери.

– Вы хотите сказать, моей дочери, – поправила ее Жаннин.

– Нет-нет, – возразила Шерри. – Я хочу сказать, о его дочери. О той, которая умерла.

– Я… – Жаннин пыталась мыслить ясно. – Может, вы его перепутали с кем-то другим? – спросила она. – У него есть племянница такого же возраста, как Софи, но она по-прежнему живет… по крайней мере, насколько я знаю.

Шерри, казалось, была удивлена, потом она сморщила нос.

– Вы хотите сказать, что не знаете о его дочке? – спросила она.

– Он сказал мне, что у него не было детей.

Шерри выдохнула:

– Упс… Мне кажется, я только что допустила оплошность.

– О чем вы говорите? – насторожилась Жаннин.

– Ну, это, конечно, не мне нужно бы вам рассказывать, – сказала Шерри, – и я никогда бы ничего не сказала, если бы я думала, что вы…

– Я не могу больше выносить эти секреты.

Шерри посмотрела в сторону комнаты, где делают диализ, затем опять повернулась к Жаннин.

– В общем, у него была дочь с этой же болезнью, – сказала она. – Она обычно наследственная, ну, вы и сами это знаете, поскольку ваша дочь тоже была больна.

– Не была больна, а больна, – поправила ее Жаннин.

Она не была готова говорить о Софи в прошедшем времени.

– И она в большей степени затрагивает мальчиков, – продолжала Шерри, – но есть различные ее разновидности, как вы, вероятно, знаете. Итак, в любом случае, его дочь была больна ею и умерла, когда ей было десять лет.

Жаннин недоверчиво покачала головой.

– Это просто невозможно, – сказала она. – Он сказал бы мне.

– Он даже не сказал вам, что сам болен, – сказала Шерри мягко. – По какой-то причине он не хотел, чтобы вы знали обо всем этом. Мне, вероятно, не следовало все это вам говорить.

Жаннин посмотрела на дверь, ведущую в отделение диализа. Ее тянуло войти туда и посмотреть ему в глаза, заставить его объяснить, почему он так много от нее скрывал, но она знала, что сейчас не время давить на него.

– Я рада, что вы рассказали мне, – сказала она.

– Может, поэтому он подвергал опасности свое собственное здоровье, чтобы помочь вам найти вашу малышку, – предположила Шерри. – Ну, вы знаете, это в некотором роде способ возмещения собственной потери.

После неожиданного разговора с Шерри она поехала домой, ошеломленная и растерянная. Она заехала в особняк, чтобы немного поговорить с родителями, и рассказала им о болезни Лукаса и о том, что все те разы, когда он раньше уходил с работы, он ездил в больницу, чтобы сделать диализ. Она тут же поняла, что ей не следовало им говорить. Они не сочувствовали ему. Он должен был быть честным с ними, сказали они. Ему не следовало браться за работу, которая была слишком истощающей для его здоровья. Затем они сменили тему и заговорили о Софи.

– Мы хотим начать планировать мемориальную службу по ней, – сказал Фрэнк.

– Мы подумали, там должны быть шарики, – добавила Донна. – Ну, ты понимаешь, всех цветов, которые любила Софи. Я обратила внимание, что это был хороший штрих на похоронах Холли Крафт, тем более там были дети…

– Мемориальную службу не планируют по тому, кто еще может быть жив, – выпалила Жаннин.

Она выскочила из дома, с шумом захлопнув за собой дверь. Все, даже Лукас, были готовы и желали похоронить Софи.

В коттедже она начала просматривать видеозаписи. Ей нужно было увидеть Софи живой.

Следующая кассета была записана в одну из госпитализаций Софи, когда ей было пять лет. Она пыталась научиться у клоуна ирландской жиге, и ее больничное одеяние свободно висело вокруг ее маленького тельца, когда она неуклюже прыгала с ноги на ногу; при виде этой картинки Жаннин задумчиво улыбнулась.

Послышался треск гравия на подъездной дороге к Эйр-Крик, и Жаннин нажала на паузу на видеомагнитофоне. Встав, она отодвинула занавеску, чтобы выглянуть на улицу. Машина Джо направлялась к коттеджу, и она наблюдала, как он остановился за поворотом.

– Ты здесь? – удивился он, когда она встретила его у двери.

– Да.

– Я приехал навестить твоих родителей, – сказал он, – но, когда увидел тут твою машину, решил проверить, дома ли ты.

– Проходи, – пригласила она, впуская его в дом.

Джо взглянул на телевизор, на замершую картинку с изображением Софи и клоуна.

– Черт, – проговорил он тихо.

Он засунул руки в карманы и закрыл глаза.

– Присаживайся, – сказала она.

Он глубоко вдохнул, открывая глаза, и сел на диван.

– Мне стало легче, когда я увидел тебя здесь, Жаннин, – сказал он. – Когда увидел, что ты не ищешь по-прежнему Софи.

– Я не сдалась, если ты это имеешь в виду, – сказала она, садясь на другой конец дивана. – Мне пришлось вернуться, поскольку Лукас был со мной и ему стало плохо.

– А что с ним?

Она покачала головой:

– Ты не поверишь. У него конечная стадия почечной болезни.