Она морщилась от боли, не позволяя себе закричать.

– Рулон правду сказал, не так ли? Блондинка... – Бекет запнулся и с шумом втянул в себя воздух. – Блондинка согрела постель дьявола. Так и вижу, как ты с ним... – Из глотки вырвался звериный рык. – Вижу, как он... Господи Иисусе, зачем, зачем, подлая женщина?.. Зачем ты сделала из меня... – Он грубо бросил ее на постель.

– Торн! Это неправда! Я никогда не была любовницей Эль-Мюзира! – Она приподнялась на кровати; ноги не держали ее. – Можешь не верить, проклятый англичанин, но я... О Боже, помоги мне!.. После смерти мужа я не была ни с кем... Ни с кем, кроме тебя...

Ее прервал робкий стук в дверь, и сразу за ним послышался голос Сесиль.

– Я сейчас! – крикнула Катье.

Грудь Бекета вздымалась, точно ему не хватало воздуха. Она понизила голос до шепота:

– Послушай, Бекет, я не любовница твоего Эль-Мюзира. Клянусь жизнью своего сына. Если я в чем согрешила, то лишь ради Петера. Я должна его спасти и никому не дам стоять у меня на дороге – ни турку, ни англичанину.

Бекет недоверчиво пробурчал что-то, но черты его немного смягчились.

– Ради Петера? Он-то тут при чем? Да Эль-Мюзир скорей продаст твоего сына в рабство, чем станет его спасать.

– Нет, – прошептала Катье, помотав головой. – На это он не пойдет.

– Он на все пойдет. Камеристка снова постучала.

– Мадам! С вами все в порядке? Я принесла сонный отвар.

Странная тяжесть навалилась на Бекета, когда он следил, как она, шатаясь, подходила к двери для прислуги. Увидев ее страдания, он чуть не задохнулся оттого, что стал им причиной. Черт бы тебя побрал, женщина! Убирайся прочь из моей крови!

Катье взяла оловянную мисочку из рук глядящей на нее во все глаза служанки и затворила дверь. Опять подошла к кровати, но смотрела не на него, а на дымящееся вино.

Он прищурился. Новая уловка?

– Что ж ты за мать, если впутываешь в это своего сына? В руках Эль-Мюзира его жизни грозит такая же опасность, как жизням тысяч других.

– Я впутываю Петера?.. – Она быстро взглянула на него, и ужас исказил ее лицо. – Нет! Ты не понимаешь!

– Не понимаю? Господи Иисусе, это ты не понимаешь! Тебе не страшно, что твой сын вырастет и узнает о связи своей матери с дьяволом?

– Ох, Бекет, как ты можешь такое говорить? – Она стояла под кружевным пологом кровати, такая прекрасная в своем отчаянии, и глядела на горячую жидкость.

– Розмарин, шалфей, ромашка, – бормотала она, – простой отвар от бессонницы. А для Петера... – Ее душили рыдания. – Я очень старалась, Бекет! Я так старалась...

– Объяснитесь, мадам, – холодно проговорил он, борясь с желанием обнять ее и осушить поцелуями слезы. – Что вы пытались?

Он не верил ей – он и себе уже не верил. Но почему-то ярость вдруг утихла. Бекет еще чувствовал ее внутри, но она догорала, как ночной костер на высокой горе.

Катье посмотрела на него, от слез глаза ее сверкали расплавленным серебром.

– Сначала я надеялась. Новые врачи, новые аптекари... Все думала, вот-вот найду... Но не нашла. Мне это не по силам... О, мой Петер!.. – Она отвернулась и прикусила губу, подавив новый всплеск рыданий.

Бекет взял мисочку из ее дрожащих пальцев и поставил на туалетный столик. Потом вернулся к ней, положил руки на плечи, нежно погладил бархатистую кожу в вырезе рубашки.

– Аптекари? – Он посильнее сдавил ее плечи. – Черт возьми, Катье! Какое отношение имеет сонный отвар к твоему сыну? Что с Петером? Найал говорит, они добрались благополучно, может, он чего не заметил?..

– Ох, Бекет, Бекет! – Она утирала кулаками слезы. – Ты не понимаешь! Не можешь понять...

– Я понимаю, что ты хочешь защитить Эль-Мюзира от меня.

– Бекет! – Она комкала его разорванную рубашку. – Ох, Бекет, у моего сына, у моего любимого мальчика... падучая. – На мгновение страх вспыхнул в ее глазах, как будто слова вырвались помимо ее воли. Она судорожно всхлипнула и еще крепче вцепилась в полотно рубахи. – Впервые это с ним случилось в замке Д'Ажене. После смерти Филиппа мы гостили у Лиз, и Онцелус... Онцелус приготовил лекарство, чтобы остановить... припадки. Теперь оно кончается, нужна новая порция – для того я и поехала в Серфонтен. – Катье разжала пальцы, бессильно опустилась на постель и обратила к нему взор, полный муки. – Бекет, умоляю тебя, никто в замке не должен знать. Никто. Обещай, что никому не скажешь!

Он отшатнулся.

– Ты предала меня Эль-Мюзиру за пригоршню листьев и кореньев? Боже правый! Да любой врач сделает такое лекарство!

– Нет, нет, Бекет! Их лекарства только ослабляют приступы. А Онцелус может их предотвратить. Как ты не поймешь? Клод ни о чем не должен знать!

– Клод? При чем тут Клод? – выдавил он из себя, а в душе опять все смешалось – гнев, ярость, обида.

Катье глубоко вздохнула, запасаясь хваленой выдержкой Ван Стаденов.

– Клод сослал собственного деда, безобидного, беспомощного старика, в далекий монастырь в горах Италии. Там бесноватые монахи хлещут себя кнутом в знак покаяния. – Она стиснула кулаки. – Филипп во время итальянской кампании посетил тот монастырь и рассказывал, что там все стены залиты кровью. Если Клод узнает, он и Петера запрячет в такое же страшное место.

– Петер – мальчик, – озадаченно пробормотал Беккет, – станет же Клод...

– Черт бы тебя побрал, Торн! Ну почему ты не хочешь понять? Я должна и дальше получать это лекарство. Я буду платить Онцелусу, сколько бы он ни запросил!

– Катье, ты сама не знаешь, что говоришь. Нельзя связываться с Эль-Мюзиром. Он уничтожит и тебя, и твоего сына.

Бекет представил себе Катье во власти турка и содрогнулся. Нет, он любой ценой должен разделаться с ним!

А что будет с мальчиком, который так похож на мать? К этой невинной душе уже тянутся черные мохнатые лапы дьявола.

Он вдруг отчетливо осознал, что эта женщина, ее покой и счастье глубоко ему небезразличны. Закрыл глаза, борясь с внезапно нахлынувшим чувством, пытаясь запрятать его поглубже. Он не хочет чувствовать... ничего.

– Никто не должен знать, Бекет. Поклянись, что никому не скажешь. Поклянись.

Бекет отвел золотистую прядь с ее залитого слезами лица.

– Клянусь, Катье...

Он привлек ее к себе и скрепил клятву поцелуем, на сей раз готовый не только взять, но и отдать ей всю свою нежность. Пусть и она почувствует вкус заботы, которой так щедро окружала его, пусть испытает ту радость, которую испытывает он, сжимая ее в объятиях. Пусть запомнит его тепло и поймет, какой ценой он вынужден заплатить за ее горстку листьев и кореньев.

– Господи Иисусе, клянусь!

Из гостиной послышался надтреснутый смех. Катье отскочила, а Бекет круто повернулся, чтобы встретиться взглядом с ее сестрой.

– Нет, тебе определенно надо поколотить свою камеристку, – произнесла Лиз, закрывая дверь, проходя через гостиную и останавливаясь в дверях спальни. На лице ее была написана издевка. – Совсем дурочка! Прибегает ко мне, при всех начинает рассказывать, как тебе плохо... – Лиз внимательно изучала взглядом англичанина – от ботинок до темно-синих глаз. – Вот несчастье-то, сестренка. Может, представишь меня?

Катье открыла рот. Пальцы стоящего сзади Бекета сжали ее плечи.

– Зачем ты явилась, Лиз?

– Ты мне не рада? – Лиз пожала плечами и прошла в спальню. – Да-а, переплюнула ты меня, сестренка. Даже я бы не решилась бросить вызов Клоду и сбежать с его бала в объятия любовника. – Лукавый огонек заплясал в ее глазах, когда она снова посмотрела на Бекета. – Так ты не хочешь меня представить? Странно. Впрочем, я не настаиваю. Мы с твоим англичанином уже знакомы.

Катье изо всех сил пыталась скрыть свою растерянность, но проницательные глаза сестры насмехались над ее жалкими потугами.

– Мы знакомы, не правда ли, милорд? Полковник Бекет, лорд Торн, граф Торнвуда и прочих английских земель милостью своей королевы. Или прикажете именовать вас мессер Чезаре Паллавичино, из рода самых богатых банкиров Венеции?