[Att., IX, 7]

Формийская усадьба, 13 марта 49 г.

1. Я написал тебе письмо, чтобы отправить его за три дня до ид, но в этот день тот, кому я хотел его дать, не выехал. Однако в этот же самый день прибыл тот «быстроногий»1631, как его назвал Сальвий1632. Он доставил твои содержательнейшие письма, которые влили в меня нечто вроде души; ведь возрожденным я себя не могу назвать. Но ты явно совершил главное. Ведь я, верь мне, уже не стремлюсь достигнуть счастливого исхода; ведь я вижу, что ни если будут живы они оба, ни если этот один, у нас никогда не будет государства. Поэтому я и не надеюсь на покой для себя и уже не отвергаю никакой горечи. Одного только я боялся: что совершу что-нибудь позорное или, скажу я, что уже совершил.

2. Итак, считай, что ты мне прислал спасительные письма, и не только вот это, более длинное, яснее которого, совершеннее которого ничто не может быть, но и то, более краткое, в котором самым приятным для меня было, что Секст1633 одобряет мое решение и поступок, и ты меня чрезвычайно обязал ...1634, знаю, и что он меня любит и что он понимает, что правильно. Но твое более длинное письмо избавило от огорчения не только меня, но и всех моих. Поэтому последую твоему совету и буду в формийской усадьбе, и чтобы мой выезд навстречу под Рим1635 не был замечен, и чтобы в случае, если я не увижу его ни здесь, ни там, он не считал, что я его избегал.

3. Что же касается твоего совета, чтобы я его1636 просил позволить мне воздать Помпею то же, что я воздал ему, то ты поймешь, что я уже давно так поступаю, из писем Бальба и Оппия, копии которых я тебе посылаю. Посылаю также письмо Цезаря к ним, написанное в здравом уме, насколько это возможно среди такого безумия. Но если Цезарь мне этого не позволит, ты, вижу я, находишь, что мне следует предпринять ведение переговоров о мире; в этом деле я не боюсь опасности (ведь когда их угрожает так много, почему не согласиться мне заключить условие с самой почетной?), но боюсь, как бы чем-нибудь не создать затруднений Помпею, чтобы он не повернул на меня... чудовище, голову страшной Горгоны1637. Ведь наш Гней в удивительной степени проникся желанием подражать царствованию Суллы. Знаю, что говорю тебе. Никогда не делал он ничего более явно. «Так с этим ты хочешь быть вместе?» — скажешь ты. Благодеяние, верь мне, удерживает меня, не дело (как в деле Милона, как в ... но довольно)1638. — «Следовательно, дело1639 не честно?».

4. Напротив, честнейшее, но его будут вести, запомни, сквернейшим образом. Первое решение — это удушить Рим и Италию голодом, затем опустошать страну, жечь, не щадить денег богачей. Но так как я того же самого боюсь с этой1640 стороны, то если с той не будет благодеяния, я счел бы более правильным вытерпеть любое дома. Но тот1641, я считаю, обязал меня такой услугой, что я не смею навлечь на себя обвинение в неблагодарности, хотя ты развернул справедливую защиту и этого дела6.

5. Насчет триумфа я с тобой согласен; я совсем откажусь от него легко и охотно. Нахожу, что будет превосходно, если, пока мы блуждаем, подкрадется время отправиться в плавание1642. «Если только, — скажешь ты, — тот1643 будет достаточно силен». Он даже сильнее, нежели я полагал. На него ты можешь вполне рассчитывать. Обещаю тебе, если он будет в силе, он не оставит в Италии ни одной черепицы. — «Следовательно, при твоем соучастии?». Клянусь, и против своих взглядов и против авторитета всех древних я жажду уехать — не столько, чтобы помочь той стороне, сколько чтобы не видеть этой1644. Не считай, что безумства этих выносимы и что они будут, в одном роде. Впрочем, как ты не видишь следующего: когда упразднены законы, судьи, суды, сенат, то страстей, дерзости, расходов, нищеты стольких самых нищих людей не могут выдержать ни частные средства, ни государство. Итак, уеду отсюда при любых условиях плавания; пусть будет даже то, что ты предвидишь, но непременно уеду. Ведь я буду знать то, чего ты ждешь, — что произошло в Брундисии.

6. Тому, что честные мужи, по твоим словам, одобряют то, что я до сего времени сделал, и знают, что я не уезжал, я очень рад, если теперь уместна какая-либо радость. О Лентуле1645 я разузнаю более тщательно; я поручил это Филотиму, храброму человеку и чрезмерному оптимату.

7. Последнее — это, что тебе, быть может, уже не о чем писать. Теперь ведь невозможно писать ни о чем другом, а об этом что еще можно придумать? Но так как нет недостатка ни в уме (клянусь, говорю, что думаю), ни в любви, которая побуждает и мой ум, продолжай, как поступаешь, и пиши, сколько можешь.

Что ты не приглашаешь меня в Эпир, хотя я и не обременительный спутник, меня несколько сердит. Но будь здоров; ибо как тебе следует гулять, умащаться, так мне спать; твое письмо, право, навеяло на меня сон.

[Att., IX, 8]

Формийская усадьба, 14 марта 49 г.

1. За день до ид, когда я обедал, во всяком случае — ночью, Стаций доставил краткое письмо от тебя. Ты спрашиваешь о Луции Торквате; уехал не только Луций, но и Авл, первый два, второй много дней назад1646. Ты пишешь о продаже реатинцев в рабство1647, — меня огорчает, что в Сабинской области происходит посев проскрипции. Что многие сенаторы в Риме, и я слыхал. Чем можешь ты объяснить, почему они уезжали?

2. В этих местах считают, скорее на основании догадок, нежели на основании известий или писем, что Цезарь будет в Формиях за десять дней до апрельских календ. Я хотел бы иметь здесь ту Минерву Гомера, в образе Ментора, чтобы сказать ей:

Я никогда не думал ни над одним более трудным делом, но все же думаю и не окажусь неподготовленным, насколько это возможно среди несчастий. Но береги здоровье; ведь твой день1649, полагаю, был вчера.