8. Затем, во время самого бегства, за четыре дня до мартовских календ: «Между тем не сомневаюсь, что ты останешься в формийской усадьбе; там ты в наилучшей обстановке будешь выжидать предстоящего». В мартовские календы, когда тот1684 уже пятый день был в Брундисии: «Тогда мы сможем обсудить, разумеется, не с полной свободой действий, но, конечно, будучи менее связанными, нежели если бы ты бросился вперед вместе с ним». Затем, за три дня до мартовских нон, хотя ты накануне приступа1685 и писал кратко, ты все-таки выставляешь следующее: «Завтра напишу больше и по поводу всего; все же скажу одно, не раскаиваюсь в своем совете, чтобы ты остался, и, хотя и с большей тревогой, все-таки, считая, что в этом меньше зла, нежели в том отъезде, остаюсь при своем мнении и радуюсь, что ты остался».

9. А когда я уже мучился и боялся, не допустил ли я чего-либо позорного, — за два дня до мартовских нон: «Все-таки я не удручен тем, что ты не вместе с Помпеем; впоследствии, если понадобится, это не будет трудным, а для него, в какое бы время это ни произошло, будет желанным: но я говорю это вот так: если этот1686 будет продолжать таким же образом, как начал, — искренно, умеренно, благоразумно, то я тщательно подумаю и буду заботиться о нашей пользе более осмотрительно».

10. За шесть дней до мартовских ид ты пишешь, что наш Педуцей также одобряет, что я бездействую; авторитет его в моих глазах очень велик. Этими твоими писаниями я утешаюсь, полагая, что до сего времени я ни в чем не погрешил. Ты только защищай свой авторитет; по отношению ко мне — нет надобности, но я нуждаюсь в других, как в соучастниках. Я же, если не совершил никакой оплошности, впредь буду осторожен. К этому ты и склоняй меня и вообще помогай мне своими соображениями. Здесь о возвращении Цезаря еще ничего не слыхали. Это письмо все-таки принесло мне вот какую пользу: я перечитал все твои и нашел в этом успокоение.

CCCLXV. Гаю Юлию Цезарю

[Att., IX, 11a]

Формийская усадьба, 19 марта 49 г.

Император Цицерон шлет привет императору Цезарю.

1. Как только я прочитал твое письмо, которое я получил от нашего Фурния и в котором ты мне предлагал быть близ Рима1687, я менее удивился тому, что ты хочешь использовать «мой совет и достоинство»; что касается «влияния» и «помощи», то я сам спрашивал себя, что ты имеешь в виду; однако надежда приводила меня к такому заключению: я полагал, что ты, по своей удивительной и исключительной мудрости, хочешь, чтобы речь шла о покое, о мире, о согласии между гражданами, и находил, что и моя природа и моя личность являются достаточно подходящими для этой цели.

2. Если это так и если тебя касается какая-либо забота об охране нашего Помпея и примирении его с тобой и государством, то для этого дела ты, конечно, не найдешь никого, более подходящего, нежели я, который всегда и для него и для сената, как только смог1688, был сторонником мира, а после того, как взялись за оружие, не пристал ни к одной воюющей стороне и признал, что этой войной оскорбляют тебя, на чей почет, оказанный благосклонностью римского народа1689, посягают недруги и недоброжелатели. Но как в то время я не только сам способствовал твоему достоинству, но также побуждал других помогать тебе, так теперь достоинство Помпея меня чрезвычайно волнует. Ведь несколько лет назад я избрал вас двоих, чтобы особенно почитать и быть вам лучшим другом, каким я и являюсь.

3. Поэтому прошу или, лучше, молю и заклинаю тебя всеми мольбами уделять среди твоих величайших забот немного времени также помышлению о том, как я, честный муж, благодарный, наконец, верный долгу, мог бы, по твоей милости, быть верным воспоминанию о величайшем благодеянии1690. Если бы это было важно только лично для меня, то я все-таки надеялся бы испросить это у тебя; но, по-моему, и для твоей чести и для государства важно, чтобы я был сохранен, как друг мира и каждого из вас и как наиболее способный поддержать, благодаря тебе, согласие между вами и согласие между гражданами. Хотя я раньше и поблагодарил тебя за Лентула1691, так как ты спас того, кто спас меня, тем не менее, прочитав его письмо, которое он прислал мне с выражением глубокой признательности тебе за твое благородство и милость, я признал себя спасенным тобой так же, как он. Если ты понимаешь, что я тебе за него благодарен, постарайся, заклинаю, чтобы я мог быть благодарен также за Помпея.

CCCLXVI. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., IX, 11]

Формийская усадьба, 20 марта 49 г.

1. Знаешь ли ты, что наш Лентул1692 в Путеолах? Когда об этом услыхали от какого-то путника, который говорил, что узнал его на Аппиевой дороге, когда тот приоткрыл лектику1693, я, хотя это едва ли правдоподобно, все-таки послал в Путеолы рабов, чтобы они разузнали, и письмо к нему. Его едва разыскали, он скрывался в своих садах; он ответил мне письмом с выражением удивительной благодарности Цезарю; что касается его намерений, то он дал для меня поручения Гаю Цесию. Я ждал его сегодня, то есть в день за двенадцать дней до апрельских календ.

2. В Квинкватр1694 ко мне также приезжал Маций, человек, клянусь, рассудительный и благоразумный, как мне показалось; во всяком случае на него всегда смотрели как на сторонника мира. До чего он, как мне по крайней мере показалось, этого не одобряет, до чего боится той жертвы умершим1695, как ты называешь! Во время продолжительной беседы я показал ему письмо Цезаря ко мне1696 — то, копию которого я раньше послал тебе, — и попросил его истолковать, что означает го, что тот пишет: «он хочет использовать мой совет, влияние, достоинство, помощь во всем». Он ответил, что не сомневается, что тот добивается и моей помощи и влияния для умиротворения. О, если бы в этом несчастье для государства мне было позволено с усердием совершить какое-нибудь государственное дело! Маций же и был уверен, что тот1697 такого мнения, и обещал свое содействие.

3. Но накануне у меня был Крассипед, который говорил, что в канун мартовских нон он выехал из Брундисия и там оставил Помпея, о чем сообщали также те, кто выехал оттуда за семь дней до ид. Но все, в том числе и Крассипед, который по своей проницательности мог обратить внимание, — об одном: угрожающие речи, недружелюбные к оптиматам, вражда к муниципиям, одни только проскрипции, одни только Суллы1698! Это говорит Лукцей, это вся Греция, это даже Феофан!

4. Однако вся надежда на спасение в тех1699, и я лишился сна и не нахожу никакого покоя и, чтобы бежать от этой чумы1700, жажду быть с теми, кто менее всего похож на меня. От какого преступления, по-твоему, удержится там Сципион, от какого Фавст, от какого Либон1701, когда их заимодавцы, говорят, сходятся? И что совершат они1702 над гражданами, когда победят? Каково, по-твоему, малодушие нашего Гнея? Сообщают, что он думает об Египте и счастливой Аравии и Месопотамии и уже отверг Испанию. Рассказывают о чудовищном, что может быть неверным; конечно, и здесь все погублено и там нет спасения. Мне уже нехватает твоего письма. Со времени моего бегства никогда не было такого длинного перерыва в переписке. Посылаю тебе копию своего письма к Цезарю1703, которым я рассчитываю принести некоторую пользу.