Раст пожал плечами; она видела, что он и смущен, и доволен ее серьезным тоном. Фрици поцокала языком и стала суетливо складывать коробки, украдкой вытирая глаза.

Над своими подарками Фрици охала и ахала, потом вручила Люси канцелярские принадлежности и несколько книг в твердом переплете. Раст весь день проходил в красной рубашке, а усевшись смотреть футбол, надел кепку. Стрекозе больше всего понравилось рыться в горе упаковочной бумаги и лент. Раст в шутку нацепил ей на голову магазинный бант; через секунду ее внимание привлекла очередная блестящая упаковка, и она забыла о банте.

Люси хихикнула и встретилась глазами с Растем.

— Стрекоза сама как подарок.

— Она и есть подарок, — сказал он и посадил девочку себе на колени.

А Люси подумала, что для нее самым драгоценным подарком был бы Раст с ребенком.

Несколько недель спустя, уже в новом году, Люси ввалилась на кухню с горой покупок и остановилась возле Раста и Гарриса, которые стоя пили кофе.

Раст освободил ее от двух сумок, Гаррис взял третью.

— Где пожар? — спросил он.

— Мы даем праздничный ужин, — весело объявила она. — До вечера надо много всего сделать. Убирайтесь, — скомандовала она, махнув рукой. — Оба. До пяти часов не появляться. Скажите всем работникам, что мы их приглашаем.

Раст и Гаррис переглянулись.

— Ужин? В честь чего?

Люси издала измученный вздох-стон, как это умеют делать только женщины.

— Ей-богу, Раст! Сегодня же день рождения Стрекозы! Ей исполнился год, забыл? А теперь — кыш!

Вопреки приказу он пришел на кухню в четыре и застал жуткий содом: большие кастрюли с тушеным мясом, горки салата, мука. Мукой было засыпано все: столы, черный свитер Люси, рыжая головка Стрекозы. Завернутые подарки с бантами были свалены в углу стола. Они тоже были присыпаны мукой.

Пустой манеж стоял, задвинутый в угол, а девочка ползала по полу среди игрушечного изобилия — зверюшки, детская посуда, кубики. В ее кулачке совершенно неуместно был зажат нож для чистки картофеля. Перешагнув через игрушки, Раст разжал пальчики и вынул острый нож. Вместо него он вложил в ручку плюшевого пуделя; тот пискнул. Люси обернулась.

— А, это ты, Раст. Еще рано, зачем ты пришел? Я пеку пирог, Фрици уехала в город за подарком. Она оставила мне рецепт, — Люси ткнула белым пальцем в карточку, — и я спешу, потому что нужно освободить духовку для мяса. Целый день трудились.

Она остановилась, чтобы перевести дух. Раст подавил желание спросить, приходилось ли ей раньше что-нибудь печь.

— Похоже, у тебя все схвачено, — дипломатично сказал Раст и ткнул пальцем в стопку шутовских шляп и лент для праздника. Он прикинул, что, если она в четыре часа в такой запарке, нужно дать ей еще хотя бы полчасика. Он мигом сымпровизировал:

— Гаррис не уверен, что к пяти они закончат натягивать проволоку. Нельзя ли нам прийти в пять тридцать?

Он был вознагражден облегченной улыбкой.

— В самый раз. — Она принялась быстро вбивать в миску яйца. Мирная домашняя сцена тронула какую-то струну в душе Раста — и все же по силе это было несоизмеримо со страхом потерять половину наследства. А при мысли о том, что она сделает с его ранчо, у него стыла в жилах кровь. Любой уважающий себя ковбой пришел бы в ужас.

Люси, закусив губу, месила тесто. Неужели уже шесть месяцев она живет у него в «Лейзи С»? С ее приездом здесь все чудесным образом изменилось. Звенящее пустотой здание она превратила в семейный дом.

А ведь могло быть и так: Люси и Стрекоза мать и дочь и готовятся отпраздновать день рождения. А он — папа.

И муж.

Реальность холодно и безжалостно схватила его за глотку. Он взвалил на себя столько работы, что она его доконает. Ничей он не отец, не муж, черт бы всех побрал. В последнее время ему и передохнуть было некогда, он вставал до рассвета, вечерами работал в кабинете, пока не слипались глаза.

Раст решительно вышел из дому. На пороге он остановился, хозяйским взглядом окинул строения, землю, лошадей и скот.

Его цель была все та же, пусть достижение ее отодвигается на некоторое время. Но почему-то стала казаться сомнительной причина, заставлявшая его идти к этой цели. В последнее время ему представлялось, что он уже давно так много работает по совсем другой, абсолютно другой причине.

Юбилей прошел весело. Стрекоза восседала за столом на высоком стульчике и с восторгом принимала всеобщее восхищение. Она перемазалась мясной подливкой, крошки пирога и шоколад застряли у нее в волосах. Все смеялись и дарили подарки, самоделки, вроде белого барашка, которого Гаррис вырезал из дерева; мужчины нестройным хором пропели ковбойский вариант поздравления. За прошедшие месяцы Люси научилась без труда менять Стрекозе памперсы, оберегать ее от опасностей и печь печенье. Глубоко спрятанный материнский инстинкт вырывался на поверхность, когда она утыкалась носом в пушистую головку или чувствовала у себя на шее пухлую детскую ручонку.

— Э-эй! — закричала Стрекоза, вскинув руки к небу. — Мамамамма! Мамамамама!

— Нет, вы слышали? — воскликнула Фрици и повернулась к Люси. — Ребенок сказал «мама»!

— Это ее первое слово, — оторопел Раст.

— А ты думал, будет «корова» или «лошадь», — сказал Гаррис.

Люси ничего не сказала. Она хотела бы быть ее мамой, хотела иметь право так называться. Она стала усиленно оттирать пальчики Стрекозы, испачканные мороженым.

— Мамамама, — верещала над ухом Стрекоза. — Мамамамама. Люси замерла.

— Она думает, что вы ее мама, — сказал Гаррис.

— Конечно, она думает, что ты ее мама, — возвестила Фрици. — Ты ее кормишь, нянчишься с ней, любишь ее. Ты и есть ее мама, Люси.

Как бы в ответ на это Стрекоза обхватила Люси за шею, требуя, чтобы ее вынули из стульчика. «Мамамама».

Люси машинально взяла девочку на руки и прижала к себе. Непонятно почему ее глаза устремились к Расту. Он застыл, не донеся вилку до рта; она не могла понять выражение его лица.

У нее вдруг задрожал подбородок и глаза наполнились слезами. Она быстро пересадила Стрекозу к Фрици на колени и вышла, стараясь идти обычным шагом, а не бежать.

В прихожей она схватила с вешалки первое попавшееся пальто — это оказался тулуп Раста, набросила на плечи и выбежала, тихо прикрыв за собой дверь. Уже темнело, солнце трепетало над горизонтом, как баскетбольный мяч, готовый упасть в корзину. Она шла, не замечая дороги, ей нужно было остаться одной, подумать. Люси брела опустив голову, и ноги сами принесли ее на поляну. Под укрытием нависающих ветвей дуба она остановилась. Не раздумывая, поставила ногу на выступ ствола, подтянулась и, перебираясь с ветки на ветку, добралась до широкой развилки, которую нашла еще в детстве. Потускневшие золотые лучи с трудом пробивались сквозь подступающую синеву сумерек. Такой несчастной и одинокой она не была еще никогда в жизни.

Какое-то движение под деревом привлекло ее внимание, и она посмотрела вниз. Внизу стоял Раст и смотрел на нее.

Глава 8

Как будто так и надо было, Раст поставил ногу на выступ ствола и, перебирая руками, влез к Люси. Она смотрела, наполняясь deja vu — чувством, что все это уже было. Он сел, свесив ноги, на большой кривой сук — без шляпы, в джинсовой куртке — и прислонился к суку потоньше. Сквозь переплетенье веток, на которых уже проклевывались зеленые почки, Раст посмотрел на дом, потом взглянул на женщину загадочно и хмуро, но ничего не сказал. Молчание нарушал только далекий лай койотов да ржанье лошадей, и оно вызывало ощущение если не легкости, то сопричастности.

Люси подумала, что он не правдоподобно красив; ветер ерошил густые волосы, многорукое дерево поддерживало его спину, и глаза говорили то, чего не могут высказать никакие слова. Она глубоко вздохнула от облегчения и грусти. Голову кружили противоречивые мысли, ей пришлось схватиться за соседнюю ветку. Пальцы задрожали, и она на миг прикрыла глаза, чтобы утишить боль.

Ее тронула отзывчивость Раста: он знал, где ее найти, пришел и просто сел рядом. Так же он пришел, когда она была несчастным, одиноким ребенком. С тех пор минуло пятнадцать лет, а он снова ее утешает. Взрослые люди, а сидят, как две птицы на ветке.