Дэлзиел в недоумении пожал плечами.

— А чем можно угрожать «голубому» копу?

— Разоблачением, конечно. Это испортит ему карьеру.

— Неужто только потому, что он гей?

— Это личное дело каждого. Но огласка, несомненно, скажется на его карьере, — уверенно заявил Вэтмоу.

— Какая связь между карьерой полицейского и его склонностями?

Вэтмоу постарался направить их дискуссию в другое русло:

— Это касается не только работы, хотя и может вызвать массу осложнений. «Голубой» коп уязвим во многих отношениях. Предположим, он женат, но ни его жена, ни семья не знают об этом…

— Женатый гей? — изумился Дэлзиел.

— Бывает и такое! — ответил Вэтмоу, чья позиция подкреплялась «Сексуальными отклонениями», лежавшими на книжной полке позади него. — Известно ли вам, что Оскар Уайльд, например, был женат и имел двоих детей?

— Что вы говорите? Главный инспектор Уайльд из Скарборо?

Намеренно тихо, словно опасаясь, что в любую минуту может взорваться, Вэтмоу произнес:

— Сделайте то, о чем я прошу вас, Дэлзиел. Просто выследите его.

— Слушаюсь, сэр! — ответил тот по форме. — Но чтобы я знал точно, что от меня требуется, может быть, вы изложите это на бумаге?

Вэтмоу посмотрел на него задумчиво, потом улыбнулся: «Дэлзиел думает, что поступает умно, спрашивая письменную инструкцию, но письменные инструкции могут быть палкой о двух концах».

Он достал бумагу, вложил копирку и сел за пишущую машинку.

Вэтмоу перечитал распоряжение. Оно было четким, без излишних деталей — твердое свидетельство того, что он был на высоте положения на случай, если разразится скандал. Он был уверен, что Дэлзиел не станет ничего предпринимать. Что ж, это его позиция, которая может привести к провалу и будет истолкована как халатность, некомпетентность или сознательное сокрытие фактов. Вэтмоу подписал записку и передал ее Дэлзиелу.

— Думаю, это положит конец всем двусмысленностям.

Толстяк внимательно прочитал бумагу, сложил ее вдвое и положил в бумажник.

— Спасибо, сэр. Хотя не очень представляю, как я буду это выполнять. Нет ли у вас каких-нибудь идей? Был бы весьма признателен.

Вэтмоу улыбнулся. Он знал, что Дэлзиел больше всего не доверял психиатрам, особенно когда те давали понять, что помогают полиции.

— А почему бы вам не поговорить с доктором Поттлом из Центрального психиатрического отделения? Он оказывал нам содействие в прошлом. Может быть, он подскажет вам, в каком направлении вести поиск?

Дэлзиел поморщился и пробурчал что-то невразумительное. Мало кому удавалось привести его в смущение, поэтому Вэтмоу внутренне потирал руки, от удовольствия.

— А теперь, Энди, вернемся к полицейским делам. Я бы хотел получить от вас полный отчет о том, как продвигается расследование последних убийств. Два убийства за менее чем недельный срок. Нехорошо, совсем нехорошо.

Прозвучало это так, будто Дэлзиел был лично во всем виноват, и, к восторгу Вэтмоу, суперинтендант клюнул на приманку.

— Ко мне это не имеет никакого отношения! — огрызнулся он. — Эти подлецы не советуются со мной, когда им убивать.

— Разумеется, Энди, — миролюбиво согласился Вэтмоу, — но полицейский комитет требует от нас результатов следствия. Люди волнуются, Энди. Голос общественности! Мы должны работать с ними в тесном контакте. Связи с общественностью — непременный атрибут нынешнего времени! Вы изучили мои директивы по этому вопросу?

— Угу, — пробурчал Дэлзиел весьма неубедительно.

— Отлично. Тогда вы должны знать, что информация и консультация — это то, что комитет требует от нас, и наш долг — обеспечить им это. Я не могу выполнять свои обязанности, пока вы, Энди, не будете в свою очередь обеспечивать меня информацией. Вам следует запомнить это.

— Консультация и информация, — повторил Дэлзиел, словно заучивая наизусть два важных слова на каком-то странном языке.

— Вот именно. Ну, так вернемся к нашим баранам. Как идет следствие и чем я могу помочь вам, Энди? Вот все, что я хочу знать.

Глава 3

«ОТКРЫТО 24 ЧАСА В СУТКИ! — гласил плакат. — ПОПРОБУЙ НЕМНОГО КУЛЬТУРЫ ВМЕСТЕ С ЗАКУСКОЙ!»

Паско вспомнил, как Чанг, выступая по местному радио, объявила о своей ненависти к театрам, которые большую часть времени бывают закрытыми и недоступными для народа.

«„Кембл“ принадлежит публике, дорогой мой, — говорила она растерянному репортеру. — Я не хочу руководить театром, который наглухо закрыт и изолирован от людей, как форт Нокс, театром, в который актеры пробираются через черный вход, словно епископы в бордель. Невозможно продать культуру, если нет зрителей, которых волнует товар!»

Сегодня культура была представлена парой гнусавых исполнителей народных песен, вопивших в фойе о горестной доле ткача во время войны Алой и Белой розы.[10]

Войдя в бар, Паско был вознагражден горячим приемом Чанг.

— Питер, радость моя! — закричала она, направляясь к нему. Позади нее подпрыгивали какие-то создания меньших размеров, подобно лилипутским корабликам, влекомым Гулливером. — Я как раз говорила о вас. Не могли бы вы достать для нас десяток полицейских щитов? Мы одержимы идеей превратить пьесу о полиции в мюзикл. Я уже предвкушаю, как хор, занятый в большом ритмическом номере, будет топать сапогами и бить дубинками в щиты!

Сеймур, шедший позади Паско, встревоженно замер: инспекторы с университетскими степенями, может быть, и способны воспринимать подобные зрелища, но только не честолюбивые констебли. Чанг, чуткая ко всем движениям на сцене, заметила это и, понизив голос, добавила:

— Черт возьми, Пит, прелесть моя, слушайте — я не хотела смутить вас. Иногда вылетает. Вы не сердитесь? — Она наклонила свое лицо так близко, что инспектор почувствовал на щеке ее легкое дыхание.

— Кто-то будет прощен, а кто-то наказан! — произнес Паско. — Выбирайте — что вам больше по душе.

Чанг засмеялась, и смех ее был подобен звуку храмовых колокольчиков в романах Киплинга.

— Это светский визит или вы ищете наркотики? — спросила она Паско.

— Я хотел бы поговорить с Меркуцио.

— С Родом? Он там, в углу, со своей кузиной, — последнее слово она произнесла с особенной интонацией, которая озадачила Паско. В дальнем углу бара он увидел Ломаса, сидевшего рядом с Лэкси Хьюби, причем так близко, что головы их почти соприкасались. «Может быть, между ними что-то происходит?» Эта догадка обескуражила его. Кажется, семейства Хьюби и Ломасов не испытывали горячих чувств друг к другу, а эти двое уж совсем не годились на роль Ромео и Джульетты.

Паско извинился перед Чанг и направился к паре в дальнем углу. Заметив его, молодые люди прервали беседу.

— Здравствуйте, мистер Ломас, мисс Хьюби, — улыбнулся им Паско.

— В прошлый раз мы были Родом и Лэкси. Видимо, предстоит официальный разговор, — отозвался Ломас.

— Можем мы поговорить наедине, мистер Ломас?

— А здесь это разве невозможно?

Род был прав: громкие голоса и музыка создавали в баре такой шум, что подслушать их нельзя было бы при всем желании.

Паско посмотрел на девушку.

— Я пойду, — поспешно сказала она.

— В этом нет необходимости. Мой констебль купит вам что-нибудь выпить. Сеймур!

Девушка поднялась и направилась к стойке, следом за ней поспешил слегка смущенный констебль.

Паско уселся в освободившееся кресло.

— Хотел бы задать вам пару вопросов, мистер Ломас. Во-первых, зачем вы взломали шкатулку?

— Что? Я не делал этого! Это абсурд! — запротестовал тот, изображая изумление и шок почти по методу Станиславского.