— Вряд ли стоило приходить, чтобы сообщить об этом.
У него и голос равнодушный.
— Я знаю, кто вы. — Внутри бушует буря, но внешне я спокоен. — Я знаю, что вы отец Джулии. Но я хочу выяснить почему.
Я говорю почти шепотом, но Карлайл вздрагивает, как от крика. Я облокачиваюсь на стол. Сложно сказать, что именно меня интересует: почему он похитил мою дочь или почему изнасиловал тещу?
Я до сих пор так и не узнала, почему он обидел меня, Джулия. Не понимаю, почему в ту ночь твой отец превратился в другого человека. Я всегда винила в этом себя…
Он вздыхает.
— Вы о Флоре?
Я киваю. Начнем с этого.
— Она так похожа на Джулию. Я не видел, какой Джулия была в детстве. А Флора стала для меня вторым шансом. — Карлайл кладет руки на стол. Скользкий, заготовленный ответ. — Она не умеет говорить, а я не владею языком жестов, но мы и так понимали друг друга. Я не планировал ее забирать. И конечно, не думал держать ее у себя дольше одного-двух часов. Но разве этого хватит, чтобы восполнить упущенное? Она моя внучка. Я поступил неправильно, я знаю.
— Неправильно? — вскидываюсь я. — И результат «неправильного» поступка — ужас, который пережила моя семья.
Как сладко было бы ударить его, швырнуть в него стол, превратить его лицо в кровавое месиво. Но Флора уже призналась, что сама ушла с лодки. Папочка, мне было скучно. Я пошла по тропинке, а потом по дороге над мостом, чтобы тебя поискать. Дэвид проезжал мимо на машине. Он остановился и подобрал меня. Что я мог на это ответить?
— Потому что я люблю ее, — продолжает Карлайл.
Не знаю, о ком он. О Мэри, Джулии или Флоре? Три поколения женщин семьи Маршалл. Он что, всех их любит?
— Я хотел ее до боли. Между нами простиралась пропасть, и дело не только в возрасте. Она стояла на одной стороне, а я на другой. Наши судьбы разделяла целая жизнь, и это было невыносимо. Но я не хотел причинить ей вреда.
Я преклонялась перед твоим отцом и знала, что по-своему он тоже меня любил. Хочу, чтобы ты знала: в твоей крови остались следы этой любви, Джулия. Обломки обреченного романа. Какая трагическая развязка, правда?
— Мэри, — произношу я.
Он говорит о Мэри. Пытаюсь представить, какими они были — самоуверенный студент-медик и девушка, с трудом зарабатывающая себе на жизнь.
— Я знаю, что вы с ней сделали. С какой жестокостью. И потом появилась Джулия.
Карлайл каменеет. Кожа приобретает серый оттенок, но спину он держит все так же прямо. Гордец. И похоже, всегда таким был.
— Верно. Джулия — моя дочь.
— Идиот, она же в тебя влюбилась. Ты что, не понимал этого?! А может, и ты в нее? Ты больной, да? На всю голову больной!
— Хватит! — Дыхание у него участилось, на щеках напряглись желваки. Маска равнодушия спала окончательно. — Я вовсе не ожидал, что так произойдет, что у нее возникнут такие чувства ко мне. Когда она позвонила на Рождество, я понял, что ей нужен не просто врач для матери. Ей нужно сильное плечо. Человек, способный стать отцом…
Карлайл молчит. Ему достает деликатности не приплетать сюда еще и мои отношения с Джулией.
— У меня появилась возможность узнать дочь, которой меня лишили, — после затянувшейся паузы продолжает он. — Признаюсь, я переехал сюда, чтобы наладить контакт с моей… семьей. Я надеялся, что после тридцати лет Мэри впустит меня в свою жизнь. Я не ожидал, что она объявится в кабинете. Да, я планировал когда-нибудь увидеться с ней, но не таким образом. После нашей встречи я в тот же день позвонил ей, но она не стала со мной говорить. А на Рождество мне в панике позвонила Джулия, и я понял, что Мэри серьезно больна. Ее словно закоротило. Столько лет прошло, а она все еще страдала. Я решил ей помочь.
И твой отец поместил меня в «Лонс», чтобы исправить то, что натворил много лет назад. Но он придумал не лучший способ убрать после себя. С одной стороны, мне нравилось там. Как будто в мире больше ничего нет. Убежище от боли. Но мне было страшно, что он все тебе расскажет. Я искала способ остановить его, чтобы он не разрушил твою жизнь. Нашу жизнь. И я мечтала о мести.
Я сильнее прежнего уверен, что Джулия не должна этого знать. И сделаю все, что от меня зависит, чтобы она не попала в зал суда.
— Я знаю, что в физическом плане Мэри была здорова. Тебя в любом случае лишат медицинской лицензии. Это низко — запереть здорового человека в дурдоме!
— Физически, может быть, но не психически. Ей действительно требовалось лечение. И виноват, что она оказалась в таком состоянии, только я. Я ничего не планировал заранее, тем более со злым умыслом. Я пытался помочь Мэри, хотел все исправить. Но было ясно, что она не согласится лечь в психиатрическую клинику. Да и для того, чтобы уговорить Джулию, требовалось серьезное медицинское обоснование. — Карлайл на секунду прикрывает глаза. — Прошло столько времени, что мне кажется, будто другой человек натворил… все это. Я сильно изменился.
— И теперь, похоже, семье Маршалл придется оплатить нехилый счет.
Я вижу, как оставшийся кусок нортмирской земли разрезают на части и продают, чтобы погасить долг.
— О деньгах я позаботился. Все расходы оплачивает трастовый фонд. Родители оставили мне неплохое наследство, и часть его я перевел на Джулию. Ведь так родители должны поступать со своими детьми, верно?
Интересно, сколько он выделил Джулии? Да и примет ли она эти деньги? Что-то сомневаюсь.
Он угадывает мои мысли.
— Ей не нужно беспокоиться о будущем. Люди из фонда свяжутся с ней.
Мне становится не по себе. Ведь это я должен был сделать все, чтобы Джулия не беспокоилась о будущем. Помочь Мэри и подарить Джулии спокойную жизнь. А теперь выходит, что я гожусь лишь на одну роль — человека, который приносит дурные вести. Мать умерла. Отец… а отец — это тот, в кого она влюбилась.
— Если вас действительно заботит будущее Джулии, никогда не рассказывайте, кто вы такой. Не приближайтесь к ней. Не отвечайте, если она станет искать встречи. А деньги пустите на благотворительность. Мэри бы это одобрила. Детям, у которых не было детства. Все деньги.
Карлайл не возражает. Я снова комкаю в кармане листок.
Ничто не заставит меня забыть о том, что случилось, Джулия. Никакие деньги в мире не излечат меня. Кроме того, я сама так задолжала своей дочери, что мне остается лишь объявить о банкротстве.
— А фотографии Джулии и детей? Ты следил за ними?
Во мне опять нарастает гнев, и Карлайл быстро, как будто мы в суде, отвечает:
— Иногда я наблюдал за Джулией. Одно время я работал на медицинское агентство и при первой возможности отправлялся в Кембриджшир. Я хотел убедиться, что у нее все хорошо, что она счастлива.
— Иногда? По моим прикидкам, последние тридцать лет ты что ни месяц прятался за каждым углом, у каждого фонаря и следил за моей женой.
Чувствую, как от ярости на шее набухает вена. Смотрю на часы. Если я задержусь, Джулия начнет беспокоиться.
— Что плохого в том, что я наблюдал, как растет моя дочь? Фотографии — все, что у меня есть. Когда мы с Мэри… когда Мэри забеременела… Это неправда, что я ее ненавидел. Вовсе нет. Я так сильно ее хотел, что желание уже не отличалось от боли. — Карлайл молчит, переживая прошлое. — Я был потрясен, когда она заявила на меня в полицию, а следующая новость и вовсе сразила меня. Новость о том, что она беременна. Беременна моим ребенком.
Я представляю, как бью его по лицу — хук слева, потом справа — и он валится со стула, подвывая от боли в сломанной челюсти.
— Ты лишился права быть отцом, когда изнасиловал мать Джулии.
— Мне было восемнадцать. Я был глупым мальчишкой. В тот момент я верил, что Мэри хочет, чтобы я… я… Мы выпили, приняли таблетки. Согласен, она говорила «нет», но… она всегда так говорила. Такая уж она была. Но иногда «нет» означает «да». — Он обхватывает голову руками. — Больше я ничего не знаю.