Наш посетитель вскочил.

– Так вы меня знаете? Получается, сэр, вы меня попросту разыграли? Это неблагородно.

– Прошу вас, сэр, сидите спокойно. Я никогда вас раньше в глаза не видел. Однако если у человека такая вмятина на внутренней стороне среднего пальца, будет странно, не окажись он писателем.

– Или клерком! Я запросто мог бы оказаться клерком!

– В ботинках от Лобба? Сомнительно.

– Ладно, а тяжелое детство?

– Морщин у вас не по возрасту, однако вызваны они не теми неприятностями, которые привели вас сюда. Эта беда случилась слишком недавно, чтобы оставить следы на лице. Такие лица бывают только у тех, кто рос, зная нужду и несчастья.

– И опять вы правы, мистер Холмс. Ну а деньги? А фокусы?

– Этим прекрасным ботинкам, по моим представлениям, три-четыре года. Ваш безупречно скроенный сюртук пошит примерно тогда же. Следовательно, внезапно постигшее вас благосостояние, которое позволило вам сделать эти покупки, теперь уже дело прошлое. Что же до фокусов – уверен, Ватсон, что вы заметили маленький металлический конус в жилетном кармане нашего посетителя? Он выкрашен в телесную краску и называется напальчником – это непременная принадлежность реквизита любого иллюзиониста.

– Браво, мистер Холмс! – воскликнул наш посетитель и громко зааплодировал. – Триумфально!

– Тривиально.

– Кстати, с наступающим вас, дорогой сэр. Чтобы в новом году вас ждали одни лишь триумфы! О господи, – тут настроение его, по-видимому, снова упало, – вы ведь совершенно отвлекли меня от цели моего визита. Такая беда, мистер Холмс. Такая ужасная беда. Я просто голову потерял.

– Я весь внимание, мистер…

– О! Вы хотите знать мое имя? Да. Э… Босни, Каллифорд Босни, романист. Возможно, вы обо мне слышали? – И он окинул книжные полки полным надежды взглядом.

– Боюсь, мистер Босни, что романов я, за редким исключением, не читаю – времени недостает. Вот доктор Ватсон у нас человек книжный.

Каллифорд Босни обратил на меня оживившийся взгляд.

– А, доктор Ватсон! Ну конечно. Я с огромным интересом читаю ваши опусы. Примите поздравления от собрата по перу.

– Благодарю вас, – ответил я. – Но только, боюсь, мистер Холмс не разделяет вашего высокого мнения о моих литературных талантах.

– Неправда, Ватсон. Если рассматривать ваши произведения как романтический вымысел, они не знают себе равных, – промолвил Холмс, набивая верескового корня трубку.

– Вы видите, с чем мне приходится мириться, мистер Босни? – вопросил я, печально улыбаясь.

– Ах, доктор Ватсон! – жалобно ответил он, снова вспомнив о своем горе. – Уж вы-то поймете, как я несчастен, если я скажу вам, что она исчезла! Исчезла, и я ума не приложу, что мне теперь делать!

– Кто – она? – недоуменно спросил я.

– Рукопись, разумеется! Я потерял ее, а теперь, боюсь, от беспокойства потеряю еще и рассудок.

– Мне кажется, – сказал Холмс, откидываясь на спинку кресла, – что вам следовало бы изложить нам факты, мистер Босни.

– Разумеется, мистер Холмс. Не опуская ни единой подробности, какой бы малозначительной она ни казалась?

– Вот именно.

– Тогда слушайте. Целых полтора месяца я работал над повестью. Как раз сегодня я должен был передать рукопись издателю – речь в ней идет о Рождестве, а посему, как вы понимаете, ее необходимо напечатать в течение ближайшей недели. Я жду от этой повести очень многого, мистер Холмс. Не стану вам лгать, последний мой роман приняли не очень хорошо, и я долго ломал голову над тем, как мне поправить мои денежные дела и вернуть расположение читающей публики. Отношения мои с издателем в последнее время оставляли желать лучшего, и потому я рассчитывал, что авторские отчисления за эту новую книгу позволят мне расстаться с ним и поискать более сговорчивого партнера.

– А издатель осведомлен о ваших намерениях? – спросил Холмс.

– Нет, мистер Холмс, сколько я знаю, нет. Но на эту повесть я возлагаю большие надежды. Вернее – возлагал, потому что, разумеется, больше я ее не увижу! – Несчастный романист в полном отчаянии вскочил с кресла. – Мистер Холмс, надеяться не на что. Возможно ли найти иголку в стоге сена?

– Если взять достаточно сильный магнит, нет ничего проще. Сообщите мне все относящиеся к делу факты, и, как знать, может быть, у нас такой магнит и отыщется.

– Да-да. Прошу меня простить, джентльмены, но последние несколько часов меня сильно вымотали, просто совсем вымотали. Итак, сегодня, в половине пятого, я перечитал повесть и сказал себе, что она готова к печати. Чем вызывать из издательства рассыльного, я решил лично завезти им рукопись по дороге в театр. Кроме того, я хотел дать несколько последних указаний, касающихся ее набора. Я считал, что книга должна быть издана роскошно, в красном переплете с золотом. В соответствующем случаю праздничном духе.

Я надел вечерний костюм, взял рукопись под мышку и вышел на улицу, намереваясь остановить кеб. Улица, на которой я живу, мистер Холмс, упирается в Теобальд-роуд как раз напротив Грейз-Инн. На этой оживленной магистрали, как правило, легко найти наемный экипаж. Однако, к моему удивлению, обнаружилось, что свободный кеб стоит прямо возле моего дома. Я окликнул возницу и поинтересовался, дожидается ли он кого. Он, похоже, немного опешил, но, впрочем, ответил, что свободен. Я открыл дверцу, положил рукопись на сиденье и собрался взобраться следом, но тут оказалось, что в кебе уже сидит пассажир. Мистер Холмс, я человек не робкого десятка, однако от вида этой фигуры у меня кровь застыла в жилах! Могильно-бледные черты лица, мертвые, незрячие глаза. Я до сих пор содрогаюсь при этом воспоминании.

– А вы запомнили, во что этот пассажир был одет? – отрывисто поинтересовался Холмс.

– Разумеется, потому что и наряд на нем был удивительный. Я разглядел застегнутый до самого подбородка широкий плащ с многослойной пелериной, котелок и шерстяной шарф. В этом странном одеянии и этом бескровном, призрачном лице присутствовало нечто столь потустороннее, что я невольно вскрикнул и отшатнулся. В тот же миг возница хлестнул лошадь, гикнул и понесся по улице. И вскоре экипаж скрыл туман.

– Да что вы говорите? – произнес, смыкая ладони, Холмс. – Просто удивительно. Прошу вас, продолжайте, мистер Босни.

– Признаюсь, мистер Холмс, что в первый миг после исчезновения этого призрака я испытал облегчение. Я стоял, все еще дрожа, на мостовой и пытался понять, что же означает это зловещее происшествие. Возможно, оно мне привиделось, возможно, я все еще не оправился от творческой горячки, в которой заканчивал мою повесть… Тут-то я и вспомнил, что рукопись осталась на сиденье исчезнувшего кеба, и в глазах у меня потемнело от ужаса. Я бросился на Теобальд-роуд и принялся лихорадочно осматриваться. Экипажи, двуколки и кебы катили в обоих направлениях. Определить, который из них мой, было совершенно невозможно. Я отправил по конторам кебов моих слуг – они предлагают солидное вознаграждение тому, кто вернет рукопись. Но пока, мистер Холмс, все безрезультатно. И я совершенно не представляю, что делать!

– Ничего себе задачка, – пробормотал Холмс, задумчиво глядя в потолок. – А не могли бы вы описать этого возницу?

– Не могу, мистер Холмс! – простонал наш посетитель. – Вообще-то у меня прекрасная память на лица, но этот был так закутан – погода-то холодная, – что мне не удалось его рассмотреть. Судя по голосу, он еще молод, но я могу и ошибаться. И еще…

– Да?

– Возможно, это моя фантазия, но я готов поклясться, что, когда кеб рванул с места, где-то зазвучал смех. Я решил, что хохочут студенты-медики, которые только что въехали в дом по соседству и ведут себя в высшей степени громогласно, однако я не могу отделаться от ощущения, что смеялся именно возница. Что бы это могло значить, мистер Холмс?

– Смеялся, говорите? Это очень важная подробность. – Холмс встал с кресла и принялся расхаживать по комнате. – Вы упомянули студентов, мистер Босни. А кто еще живет по соседству с вами?