— Кошачье золото так обманчиво! Помнишь сказку о путнике, попавшем в подземное Королевство Кошек и едва унёсшем оттуда ноги? Он ещё и кое-что другое оттуда утащил, отковыряв от облицовки тронного зала Повелительницы.

— Что? — спросил я, обожающий подобные истории. Эта была мне незнакома.

— Золотые кристаллы. Бедняга не знал, как выглядит самородное золото, и принял за него кошачью обманку, которую попытался продать, за что и потерял с таким трудом обретённую свободу. Мораль сей сказки — не воруй даже у негостеприимного хозяина!

Я, прикрыв глаза рукой, вновь посмотрел на роскошное великолепие, являющее собой одну лишь видимость, и подумал, что так даже лучше. Золото сразу напоминает о делах и деньгах, оно выдохлось, утратило аромат прекрасного и волшебного с тех пор, как люди принялись чеканить из него дай-сэны. Так что, если возымею наглость унести камешек на память, он будет для меня дороже любого золота! Переведя взгляд на Ю, я заметил тёплую искорку в его глазах, таких же тёмных и глубоких, как в человеческом облике, и решился.

— Может быть, пора поговорить начистоту?

— Торопыга… Я бы на твоём месте наслаждался последними мгновениями безмятежного существования и продлевал их, как мог! Кстати, этим я и занимаюсь на протяжении всего нашего знакомства.

— Не люблю пребывать в неведении.

— Напрасно. Неведение — истинное счастье, — выразительно покачал головой он. — Но я не собираюсь спорить с таким упрямцем, как ты. Идём.

— Охотно. — Я спрятал гребень за пазуху и поднялся на ноги. — Но куда, мы же только что пришли?

— Остров велик и богат на восхитительные виды. Это место прекрасно подходит для знакомства с Горой, но она же и будет отвлекать твоё неустойчивое внимание от важных вещей. Сейчас я предпочту уголок поуютнее. Например, выше по течению того ручейка, у которого я тебя встретил.

— Ещё кто кого встретил, — пробурчал я, снова пристраиваясь в хвост моему другу. В траве было сложно не наступить на него, а мне казалось, что такого обращения его чувствительный владелец может не оценить.

Забирая слегка вверх по склону, мы вскоре едва не свалились в канавку, над которой травы нависали так плотно, что её не было заметно. По каменистому дну тёк ручей намного полноводнее первого знакомца. Мы попробовали воду, показавшуюся мне столь же сладкой. Наверно, в легенде о том, что родники Священной Горы сочатся медовой влагой вечности, скрывается определённая доля истины. Пить уже и не хотелось, но оторваться не было сил.

— Она ведь не даёт бессмертия? — уточнил я, перед тем, как снова припасть к прохладной струйке.

— Не больше, чем обычная, — топнул копытцем ки-рин. — Хочешь — пей, хочешь — не пей. Здесь нельзя умереть от жажды или голода. Впрочем, по иным причинам — тоже.

Я сделал несколько коротких глотков, наслаждаясь вкусом, плеснул водой на лицо, и тут до меня дошло.

— Постой-ка, Ю! Ты намекаешь, что всё бессмертие Горы Хорай заключено в пребывании здесь? Что оно неотъемлемо от этого места, его нельзя увезти, подарить кому-то, кто здесь не был? Что оно — как воздух? Неужели я напрасно?..

Я смотрел на ки-рина, не замечая, как струйки воды стекают по шее. Обманщик! Зачем он притащил меня сюда?! Да, знаю, я сам рвался к этим берегам. За снадобьем и, каюсь, одолеваемый любопытством. Но мой проводник-то понимал, будь он неладен, что здесь не обрести желаемого?!

— Успокоился? — с некоторой холодностью в голосе осведомился тот. В иное время я бы почувствовал себя виноватым, но не сейчас. — Вижу, что нет. А ведь я предупреждал, да не намекал, а прямо тебе говорил: не существует эликсира бессмертия! Нет его, понимаешь? Но ты же упрямый, вбил себе в голову, что приказ императора должен быть выполнен во что бы то ни стало. Интересно, попросил бы он луну с неба в горсти принести — как бы ты поступил? Полез на самое высокое дерево?

— Набрал воды в ладони и дал ему полюбоваться на отражение, — отрезал я, вспомнив одну из загадок, которыми так любил упражнять наши умы наставник.

— И расстался бы с жизнью, — с горечью молвил мой собеседник. — Твой дядя не показался мне человеком, способным удовольствоваться отражением луны. Таким, как он, подавай целую, в нераздельное пользование! Потому-то время Алой Нити и истекло! Череда подобных правителей истончила её, некогда такую прочную, истёрла и обесцветила. Известно ли тебе, для кого твой милосердный повелитель предназначал снадобье?

— Ну как же, — опешил я, — для младшего принца! Что за вопрос? Разве волнение Сына Пламени за участь господина Коори было наигранным? Разве он не любит последнего сына безмерно?

— А ты читал его мысли? — топнул копытом тот. — Откуда ты знаешь? Ты был свидетелем нашей беседы, но что ты видел, кроме выражения его лица, и что слышал, кроме слов?

— А ты читал его мысли?! — крикнул я в ответ. — Ты — читал?

— Нет, — глухо ответил он. — Я читал его чувства, мне этого хватило.

Встряхнув разноцветной гривой, он, не оглядываясь на меня, пошёл вверх по течению ручья. Ничего не оставалось, как последовать за ним, и я поплёлся, ругаясь сквозь зубы и сопя. Спор, оборванный в самом разгаре, оставляет после себя ощущение безысходности. Резкий подъём не способствовал восстановлению душевного равновесия, и ноги, путающиеся в высокой траве — тоже. Вскоре, правда, растительность поредела и стала низенькой, стелющейся по склону, но всё больше крупных валунов пришлось обходить. Скалы приближались с каждым шагом, и я никак не мог догнать Ю, а звать его и просить передохнуть не позволяли гордость и свежая обида. Уже думал, что колени мои надломятся, как примятая трава, когда мы дошли до самых скал. Дальше пути не было. Ручеёк тонкой ниточкой падал с неимоверной высоты, не касаясь стены; он звенел, как туго натянутая струна. Солнце поднялось над горой, и брызги, отскакивающие от поверхности глубокой каменной чаши, искрились в его лучах. Ю стоял поодаль, продолжая не замечать меня.

— Зачем мы сюда пришли? — выдохнул я, упав на край этого удивительного водоёма, созданного природой и временем. — Стоило тащиться на такую высоту, чтобы потом спускаться обратно!

"Хотя здесь красиво", — добавил я мысленно, и тотчас же вспомнил, что сокровенного у меня ничего нет. Почувствовал раздражение и подавил его. Винить Ю ещё и в том, что он читает мысли, совсем уж недостойно. Наверно, бедняга не стал бы этого делать, если бы мог выбирать.

— Да, предпочитаю оберегать себя от чужой глупости, — отозвался тот. Уже не сердясь. — К сожалению, прекратить это так же легко, как перестать дышать. Что касается восприятия чувств, то оно доступно мне и за пределами Юме. Я бы даже сказал, что они сами по себе есть Юме. А когда человек обуян одним стремлением, граничащим с помешательством, с отказом от всего, что раньше было ему дорого — такие переживания обращают на себя внимание, как гром среди ясного неба.

— Ты о Сыне Пламени? — нахмурился я, а мой собеседник повернул голову, и рог его опустился и поднялся.

— Одна идея поглотила его. Бессмертие. Для Коори, да — но в первую очередь, для себя. Разве можно подвергать наследника опасности, не опробовав снадобье на другом? Конечно, нет! Но как же его испытать? Вечная жизнь чужому человеку — исключено! А значит, его долг как отца… Но, если эликсир окажется смертоносным — нет, такой риск страшит. И слишком сильно искушение. Потому сначала его попробует младший принц, а уж потом… А коли хватит только на одного… Что ж, правитель должен отказываться от собственных чувств ради долга, ради страны! Ах, моё бедное, любимое дитя…

Разве мысли могут быть такими, Кай? Сам посуди, даже смятённый рассудок заметит множество погрешностей в этих умозаключениях. Но так кричали его чувства: вопили, орали, словно младенец, требующий безраздельного внимания няньки. Алчность и страх — вот то, что обращает благие намерения во вред, и делает счастье проклятием. А теперь скажи: ты сам для кого хочешь бессмертия? Пусть эликсира и не существует, может ведь оказаться и другой способ? Ну же, решай!