Наивысший пик их единения оказался не менее потрясающим, чем все предшествующие ласки. Леа помнила каждую деталь, словно все случилось только что. В тот миг, когда теплая влага проникла в ее чрево, все тело Тревора напряглось. Шепча ей на ухо слова любви, он постепенно расслабился, и под тяжким весом она сильнее вдавилась в мягкую перину. Ей хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Потом он поцеловал ее словно в беспамятстве, и Леа изогнулась под ним, желая, чтобы он снова и снова любил ее.

Слова его стали совсем невнятны, и она немного смутилась, когда Тревор переместился вбок и улегся рядом. Повернувшись к нему лицом, Леа положила ладонь сверху. Невозможно было удержаться, чтобы не перебрать пальцами завитки волос, покрывавшие его грудь и середину живота. Тревор поймал ее руку и не отпускал, бормоча что-то совершенно бессмысленное. Но она не послушалась его слабых протестов и дала волю фантазии. Ведь когда они были близки, Тревор гладил и ласкал ее всю, а у нее не было сил, чтобы ответить на эти ласки.

Отличия мужского тела от женского показались Леа удивительно занимательными. Гладкая кожа покрывала твердые мускулы его рук, плечи были широкими и крепкими, живот — плоским и жестким. Когда она продолжила свое исследование, Тревор лишь глухо рычал, но больше не останавливал ее руки. Вспомнив о причине своего прихода, Леа свесилась с края кровати и обшарила пол возле нее. Наконец ей удалось найти пузырек с притиранием, который она уронила раньше. Став перед Тревором на колени, девушка погрузила пальцы в баночку и осторожно намазала бальзам ему на ногу.

Он вздрогнул в ответ, но быстро расслабился и успокоился. Обеими руками Леа принялась втирать мазь в рубец, собственной кожей ощущая, как надо прикасаться, чтобы не сделать больно. Она ощутила напряжение Тревора и надеялась, что это не от ее неловкости. Понимая теперь, какую боль может приносить подобная рана, Леа ощутила, как на глаза ее навернулись слезы. Ведь поначалу она проявляла к нему так мало сочувствия. Теперь оставалось лишь от всей души жалеть о былом бессердечии, но ведь тогда она и не любила его, видя в Треворе лишь угрозу дому и своему положению на плантации.

Слезы затмили ее взор, и Леа ослабила внимание к пациенту. Внезапно она поняла, что, втирая мазь, забралась гораздо выше, чем это было необходимо. Звучный вдох Тревора моментально подтвердил ее ошибку. Он поймал тонкое запястье.

— Черт побери, посмотри только, что ты наделала.

Заподозрив самое худшее, Леа попыталась вырваться, но, еще сильнее распалившись, Тревор железной хваткой стиснул ее руку и положил ее прямо поверх своего вновь возбужденного мужского достоинства Леа ахнула. Тогда, вечером, на веранде, Джесс проделал то же самое, и она была потрясена его бесстыдным поступком, но при этом осталась совершенно равнодушной. А сейчас!.. О, это было совсем иначе!

— Господи, Леа, это так… так чудесно, когда ты ко мне прикасаешься!

Уже погасшее было пламя вспыхнуло с новой силой, бесконтрольно распространяясь по всему телу, которое снова потребовало награды…

Он был шелковистым и твердым — мягкая кожа поверх стального стержня. И горячим, таким безумно горячим. Леа стряхнула руку Тревора со своей, скользя ладонью вверх и вниз, то в одну, то в другую сторону вокруг желанного предмета, и необузданные стенания любимого поощряли ее.

Внезапно ее манипуляции были прерваны: прежде чем она угадала его намерения, Тревор усадил ее верхом на себя.

— Но что ты собираешься…

Вопрос повис в воздухе. Незаметное, стремительное движение — и он у цели. Небо вспыхнуло над Леа в тот самый миг, когда Тревор быстро и точно вошел в нее. У нее перехватило дух от неожиданности и силы ощущения: никогда она не думала, что такое вообще возможно. Не зная, что ей делать дальше, она затрепетала, переполненная его беспокойной плотью.

— Люби меня, моя сладострастная сирена, — прошептал он, обнимая ладонями ее бедра и задавая ритм движений. — Заверши мои сны и мои муки.

Леа резко поднялась и уселась в своей постели. Она была вся влажной от пота. Это воспоминание настолько живо… Проклятие! По его милости ей не удастся заснуть! Видения и образы и этот жар в глубинах тела никогда ее не покинут. Краснея до корней волос, девушка снова прокрутила в голове последние минуты их близости. Она словно скакала на лошади, ничего и никого не смущаясь, целиком предаваясь отчаянной страсти.

Глава 17

Дождь хлестал по окнам.

Тревор, несколько мгновений не предпринимавший никаких попыток встать, прислушивался к шуму ливня. Приподнявшись на локте, он застонал: в голове словно бежало целое стадо бизонов. С видимым усилием он спустил одну ногу с края постели. Все тело будто бы налилось свинцовой тяжестью — справедливая плата за излишества, — и он поклялся, что не выпьет более ни капли проклятого бурбона.

Сглотнув ощущение тошноты, он обернул смятую простыню вокруг талии, потом доплелся до умывального столика и поплескал себе в лицо. Казалось, что болят даже волосы на голове! Резкий стук в дверь отозвался где-то в области затылка; Тревор прижал ладони к ушам и проворчал:

— Войдите.

Переступив порог комнаты, Хипи, державшая в руках свежие простыни, тихонько хмыкнула. Следом за нею появился мальчик с серебряным подносом. Кофе источал восхитительный аромат, а еда выглядела самым аппетитным образом, но у Тревора при мысли о беконе и жареной картошке сжался желудок.

— Доброе утро, Маста майор, — весело приветствовала его Хипи и положила стопку белья на кровать. — Надеюсь, вы чувствуете лучше, чем смотритесь.

Тревор не задумываясь кивнул и сморщился от нового приступа боли. Хипи заметила разбитый стакан возле комода, цокнув языком, прошла вглубь комнаты и принялась один за другим подбирать осколки и складывать их на раскрытую ладонь. Звяканье стекляшек вернуло Тревора в прошедшую ночь. Мальчик поставил поднос на ночной столик, улыбнулся и удалился прочь. Думая, что Хипи последует его примеру, Тревор вернулся в постель. Когда он поднял кофейник над чашкой, рука его дрожала.

Лишь неспешно закончив прибирать комнату, Хипи обратилась к Прескотту:

— Если вам будет надо что-то, вы только позвоните.

— Благодарю, — приподнимая с подноса кофейник и свою наполненную чашку, Тревор добавил: — Забери, пожалуйста, еду.

Хипи сочувственно глянула на майора и повиновалась. Осторожно, стараясь не двигать головой и держать ее вертикально, Тревор поставил кофейник па столик. Потом сделал глоток, обжег язык и верхнее небо, но воспринял этот пустяк как некое предзнаменование грядущих неприятностей.

А между тем ливень превращался в настоящую бурю. Сегодня на плантациях делать нечего. Радуясь, что не придется вдобавок ко всем бедам печься на солнце, Тревор опять добрался до умывальника и стал долго и сосредоточенно умываться, нарочно оттягивая момент бритья — у него сегодня очень сильно дрожали руки. Ведь в таком состоянии, чего доброго, можно и горло себе перерезать!

И только хорошенько ополоснувшись холодной водой, Прескотт наконец приступил к самому опасному. Он нарочно не всматривался в зеркало, чтобы не видеть в нем свои осунувшиеся черты, а задрав подбородок, немедленно приблизил лезвие к коже. Но едва он начал соскребать щетину, как вдруг перед его взором отчетливо возникло видение. Как раз к этому месту, где находилась бритва, прикасаются губы Леа, теплые и искусительные губы. Кровь моментально вскипела в венах. Он неосторожно вздрогнул, и острое лезвие впилось в кожу. Бормоча проклятия, Тревор схватил край простыни и приложил к порезу.

Бесполезно отрицать, что все случилось в реальной жизни. Он действительно наяву пережил эти ощущения, но тогда готов был счесть их лишь следствием неумеренного потребления спиртного. И все же это был не сон. Правда, на простыне скорее всего остались следы его собственной крови, но зато неопровержимое доказательство предоставляло Тревору его тело. Он уселся в кресло у камина и опустил плечи. Так и есть. В эту ночь он соблазнил племянницу Эдварда Стэнтона. Но которую из двух?!