Вернувшись в начале июня в Рим, Помпей продолжал высказываться перед сенаторами в том же духе, подтверждая свою готовность отказаться от власти. Однако многим, и в первую очередь Куриону, было ясно, что это лишь дипломатический ход, рассчитанный на то, чтобы Цезарю немедленно был направлен преемник, а сам Помпей ограничился бы малоопределенными обещаниями. Поэтому Курион заявлял, что одних обещаний недостаточно, и настаивал на альтернативе: либо Помпей и Цезарь немедленно и одновременно распускают свои войска, дабы внести успокоение в жизнь государства, либо они оба сохраняют свои армии, дабы против узурпаторских и насильственных действий одного государство могло защитить себя силами другого. Кроме того, Курион, все еще стремясь сохранить выгодное ему положение справедливого арбитра, требовал от сената, чтобы Цезарь и Помпей, если они не пожелают подчиняться сенатским решениям, были бы объявлены врагами государства.
Но сенат все никак не мог принять обязательного (т. с. свободного от протеста трибунов) решения. В июне консул Г. Марцелл поставил на голосование в сенате уже два предложения: одно, касавшееся направления преемника Цезарю, другое — относительно провинции и командования Помпея. Марцелл совершенно сознательно не объединял оба этих предложения в одно и голосование тоже проводил раздельно. Оказалось, что за первое предложение голосовало подавляющее большинство сенаторов, все, кроме явных цезарианцев. Против лишения Помпея полномочий высказалось также большинство, и Марцелл как будто мог торжествовать победу.
Но в этот момент выступил Курион, потребовавший, чтобы вопрос был поставлен на голосование в следующей формулировке: не должны ли оба, т. е. Помпей и Цезарь, одновременно сложить с себя власть? Марцелл, видимо убежденный предыдущими двумя голосованиями в благоприятном, с его точки зрения, настроении большинства сената, допустил и это голосование, но результат на сей раз оказался совершенно неожиданным: 370 голосами против 22 сенаторы поддержали предложение Куриона.
Это был скандал и явное поражение помпеянцев, поражение и фракции Катона. По–видимому, решающую роль сыграло сенатское «болото», сторонники и адепты «ничьей стороны». Какого–либо решения снова не было принято: Курион выступил с интерцессией по поводу итогов двух первых голосований, ставленник же помпеянцев трибун Г. Фурний наложил запрет на последнее решение. Тем не менее консул Марцелл был в ярости и, закрывая заседание сената, заявил: «Побеждайте, чтобы иметь Цезаря тираном!»
Примерно в то же время в Рим поступили сведения об угрозе новой войны с парфянами. Они исходили главным образом от Марка Бибула, злосчастного коллеги Цезаря по консулату, который ныне был наместником в Сирии. Он ничем особенным здесь не прославился, но тем не менее сенат декретировал ему supplicatio, а Катон даже настоял на том, чтобы это было двадцатидневное, как в свое время у Цезаря, празднество. Ныне же Бибул обращался к сенату с просьбой о подкреплениях, так как опасался вторжения парфян предстоящим летом. Сенат принял решение о посылке в Сирию двух легионов, причем выделить их было предложено Цезарю и Помпею.
Как справедливо отмечал сам Цезарь, это решение сената фактически лишало двух легионов его одного, ибо Помпей дал как бы от себя лично тот самый легион, который был им когда–то уступлен Цезарю. Прекрасно понимая, в чем дело. Цезарь тем не менее отослал в Италию именно два легиона, щедро наградив каждого воина. Вскоре ему стало известно, что оба этих легиона вовсе не отправлены в Сирию, но по воле и распоряжению консула Г. Марцелла удерживаются в Италии.
Те военачальники, которые привели войска от Цезаря, заискивали перед Помпеем, уверяя того, что он даже не имеет представления о собственном могуществе и славе, ибо может победить Цезаря с помощью его собственного войска — столь велики в этом войске ненависть к Цезарю и любовь и преклонение перед Помпеем. Эти речи падали на благодатную почву, и Помпей все больше и больше проникался верой в свое всемогущество, высмеивал тех, кто страшился войны, а на вопрос, где же войско, которое будет сражаться против Цезаря, если тот двинется на Рим, с веселой улыбкой отвечал: «Стоит мне только топнуть ногой в любом месте Италии, как тотчас же из–под земли появится и пешее и конное войско» .
В июле состоялись консульские выборы на 49 г. Результат их снова оказался для Цезаря неблагоприятным. Его кандидат Сульпиций Гальба не прошел, и консулами опять были избраны враждебно настроенные к нему люди — Гай Клавдий Марцелл (родной брат консула 51 г.) и Корнелий Лентул Крус. Последний, правда, был настолько опутан долгами, что даже ходил слух о подкупе его Цезарем. Однако дальнейшие события показали полную недостоверность этих сплетен.
Положение оставалось крайне напряженным. Все реальнее становилась угроза гражданской войны. Фракция Катона немало потрудилась, подогревая панические настроения, распространяя все новые и новые слухи, накаляя обстановку. Так, в один прекрасный день Рим был потрясен страшной новостью: Цезарь, перейдя с войском Альпы, движется на Рим, война уже началась. Тогда консул Марцелл немедленно созвал заседание сената и потребовал, чтобы Цезарь был признан врагом отечества, а те два легиона, которые в свое время он прислал из Галлии и которые стояли в Капуе в полной боевой готовности, теперь, под командованием Помпея, были бы брошены против самого Цезаря.
Когда Курион выступил против этого предложения консула, говоря, что оно основано на ложных слухах, и пригрозил интерцессией, то Марцелл заявил: если мне мешают провести общее постановление на пользу государству, то я проведу его от своего имени как консул. После этого он вместе со своим коллегой и даже с участием вновь избранных консулов (т. е. избранных на предстоящий 49 г.) отправился за черту города, к Помпею. Здесь он торжественно вручил Помпею меч и приказал выступить на защиту отечества, передав ему командование уже набранными легионами и объявив дальнейший набор.
Курион резко осудил на народной сходке противозаконные действия консула, но вместе с тем был бессилен что–либо им противопоставить. Его власть народного трибуна не простиралась за городскую черту. Кроме того, его полномочия в ближайшее время истекали, поэтому он почел за благо покинуть Рим и отправился к Цезарю, который в это время уже находился в Равенне, в наиболее близком к границам Италии городе подвластной ему провинции.
Курион, прибыв в Равенну, посоветовал Цезарю не упускать благоприятного момента, пока еще набор войска в Италии фактически не развернулся, и начать первому военные действия. Однако Цезарь еще колебался, не решаясь взвалить на себя всю тяжесть инициативы в междоусобной смуте, или, как выражается Авл Гиртий, «твердо решил выносить все, пока будет оставаться хоть малейшая надежда разрешить спор на почве закона, а не путем войны» .
Очевидно, Цезарь в это время, хотя и считал войну весьма вероятной, все же не исключал и возможности соглашения. Во всяком случае он был готов на серьезные уступки: изъявлял согласие сдать командование восемью легионами и управление Трансальпийской Галлией к 1 марта 49 г., оставляя за собой до момента избрания только Цизальпинскую Галлию с Иллириком и всего два легиона. Кстати, на этом этапе переговоров сделал попытку принять в них участие и вернувшийся из своей провинции Цицерон. Он вернулся в радужном настроении, в ожидании триумфа и в конце ноября 50 г. высадился в Брундизии.
Цезарь был совсем не прочь привлечь Цицерона на свою сторону, писал ему и пытался повлиять на него через преданных ему людей, но, как нетрудно проследить по переписке Цицерона с его друзьями, тот явно склонялся на сторону Помпея, хотя и считал, видимо, наиболее благоприятным вариантом примирение соперников.
Пока Цицерон добирался от Брундизия до Рима, он дважды встречался и беседовал с Помпеем. Во время этих встреч Цицерон всячески стремился склонить своего собеседника к тому, чтобы он принял условия Цезаря. Помпей, хотя и не верил миролюбию Цезаря, ожидал от его нового консулата всего самого худшего и считал войну неизбежной, тем не менее тоже не был полностью свободен от колебаний. Вероятно, он хотел того, чтобы предложения Цезаря оказались отвергнутыми, но не им, а сенатом. Собственно говоря, так и произошло: Катон, Марцелл, Лентул — фактические вожди сената — не желали теперь даже слышать о переговорах, и предложения Цезаря остались без ответа.