После такого заявления все становилось на свои места и ситуация вполне прояснялась не только для тех, кто принимал непосредственное участие в разговоре, но, по всей вероятности, и для того, о ком этот разговор шел. Поэтому не случайно Плутарх и Аппиан сохранили для нас следующий рассказ. По версии Плутарха, один из военачальников Цезаря, а по версии Аппиана, даже сам Цезарь, когда ему стало ясно, что сенат отказывается продлить срок его полномочий, хлопнул по рукоятке меча и сказал: «Вот кто продлит» .

Выборы должностных лиц на 50 г. сложились для Цезаря на первый взгляд неблагоприятно. И хотя наиболее опасный и непримиримый противник — Катон отказался выдвигать свою кандидатуру, оба вновь избранных консула — Л. Эмилий Павел и Г. Клавдий Марцелл (двоюродный брат консула 51 г.) — были врагами Цезаря. В числе избранных курульных эдилов также оказались противники Цезаря, а среди трибунов — Гай Скрибоний Курион, прославившийся своими нападками на Цезаря еще со времени консулата, т. е. с 59 г. Этот Курион вообще был личностью незаурядной и пользовался в Риме довольно скандальной известностью. Один из историков характеризовал его такими словами: «Самым энергичным и пламенным поджигателем гражданской войны… стал народный трибун Гай Курион — человек знатный, образованный, смелый, промотавший и свое и чужое имущество, беспутный гений, наделенный даром слова на погибель республике, неспособный никакими средствами, никаким стяжанием утолить свои страсти, желания и прихоти» 61.

Такой человек, конечно, не мог остаться незамеченным Цезарем. Его надо было купить — он ведь мог оказаться опаснее Катона. И хотя долги Куриона достигали поистине астрономической цифры (около 2,5 миллиона денариев). Цезарь не остановился перед тем, чтобы с лихвой возместить их. Как всегда в подобных случаях. Цезарь шел на любые траты; так, например, даже не за содействие, но лишь за молчание консула Эмилия Павла он заплатил еще более крупную сумму. Второго консула — Г. Клавдия Марцелла, хотя тот и был женат на Октавии, его внучатой племяннице, Цезарю, однако, подкупить не удалось.

Начинается новый этап борьбы. Курион был достаточно умен для того, чтобы открыто переметнуться на сторону Цезаря чуть ли не с первых дней своего вступления в должность. Умело маневрируя, используя противоречия, а также просчеты той или иной стороны, он вскоре добился положения независимого политического деятеля, блюдущего интересы не Помпея или Цезаря, но интересы римского народа, государства в целом. Действуя и дальше таким образом, выступая чуть ли не в роли неподкупного арбитра по отношению к обоим соперникам, он сумел в наиболее ответственные моменты борьбы оказать Цезарю поистине неоценимые услуги.

Вопрос о полномочиях Цезаря, т. е. вопрос о провинциях, продолжал оставаться в центре борьбы. Так во всяком случае писал Цицерону, который в это время находился в качестве наместника в Киликии, один из его корреспондентов и бывших учеников — М. Целий Руф. Он сообщал также, что Помпей в согласии с сенатом прилагал все старания добиться отъезда Цезаря из его провинции в середине ноября. Курион сопротивлялся этомy, сенатское «болото», как обычно, колебалось. Помпей называл Куриона подстрекателем раздоров, тот в свою очередь резко выступал против него на народных сходках, доказывая, что решения, принятые во время второго консульства Помпея, и создали ту ситуацию, против которой теперь сам Помпей пытается бороться. В этой словесной войне Помпей терпел явный урон и дошел до того, что стал брать специальные уроки красноречия. Однако вскоре наступила временная разрядка — весной Помпей уехал в Неаполь, где он неожиданно и довольно тяжело заболел.

Эта болезнь имела не менее неожиданные, даже роковые последствия, причем отнюдь не физического, но скорее морального порядка. Дело в том, что жителя Неаполя, когда Помпей выздоровел, организовали в честь этого события благодарственное празднование. Их примеру последовали сначала соседние города и общины, затем празднества распространились по всей Италии. Не только селения, но и дороги были забиты народом, принимавшим участие в пирах и жертвоприношениях. Помпея при его возвращении в Рим многие встречали, украсив себя венками, с пылающими факелами в руках, а провожая осыпали цветами. Роковое значение всех этих торжеств и проявлений преданности состояло в том, что они вскружили Помпею голову, или, как пишет Плутарх, «гордыня и великая радость овладели Помпеем, вытеснив из его головы все разумные мысли об истинном положении дел» .

На недолгое время сенат был отвлечен от обсуждения животрепещущей проблемы «Помпей — Цезарь» довольно настойчивым обращением Цицерона. Последний, находясь в своей провинции Киликия, к всеобщему удивлению, обнаружил таланты полководца. В районе Исса, что могло напомнить об Александре Македонском, он одержал крупную победу над горными племенами Амана, в результате чего солдаты провозгласили его императором. Вскоре после двухмесячной осады ему покорилась сильная крепость Пинденисс.

Так как предшественники Цицерона по управлению провинцией получили в свое время за аналогичные действия решение сената о благодарственном молебствии (supplicatio) и право на триумф, то Цицерон обратился с соответственной просьбой, адресуясь к наиболее влиятельным членам сената — Катону, Аппию Клавдию и к обоим консулам. Решение о молебствии было принято, однако оно прошло далеко не гладко и то лишь после того, как консулы заявили, что молебствие не может состояться в текущем году. Кстати, письмо Целия Руфа, в котором он описывает Цицерону обсуждение этого вопроса в сенате, дает нам весьма характерный, живой очерк царивших там нравов и обычаев. Не говоря уже о том, что Катон, хоть и высказался о Цицероне «с почетом», тем не менее сам не голосовал за молебствие, а консул Марцелл вообще довольно пренебрежительно отозвался по поводу принимаемого решения. Интереснее всего, пожалуй, такая подробность: некоторые сенаторы, голосуя за положительное решение, вместе с тем надеялись, что оно не будет проведено, надеялись на интерцессию. Это дало основание Куриону для «тонкого», как говорит Руф, замечания: он, мол, как народный трибун, с тем большим удовольствием не наложит запрета, поскольку видит, что некоторые, голосующие утвердительно, на самом деле хотят обратного.

В апреле 50 г. новый консул Гай Марцелл возобновил в сенате обсуждение вопроса о полномочиях Цезаря. Он тоже настаивал на его досрочном отзыве: Эмилий Павел молчал, а Курион, якобы присоединившись к Марцеллу, предложил, чтобы в этом случае и Помпей отказался от наместничества и командования войсками. Только таким путем, говорил он, может быть достигнуто в государстве более или менее прочное и безопасное положение. Когда же отмечалось, что срок полномочий Помпея еще не истек, то Курион, уточняя свою позицию, давал понять, что он лишь добивается равноправного положения для соперников. Если будет направлен преемник Цезарю, то же самое следует сделать и в отношении Помпея. Они оба относятся друг к другу с недоверием, и, пока оба не станут частными людьми, государство не будет знать покоя. Такая позиция все более превращала Куриона в глазах римского народа в беспристрастного борца за интересы государства, который к тому же не боялся навлечь на себя гнев сильных мира сего. Не случайно в эти дни толпа, сопровождавшая Куриона на улицах Рима, осыпала его цветами.

Новый толчок к обсуждению всех этих вопросов дало письмо Помпея, направленное сенату из Неаполя. В довольно ловко составленном письме Помпей заявлял о том, что он готов, правда не называя определенного срока, отказаться от своей провинции и от командования войсками. В частности, он подчеркивал, что никогда не добивался третьего консульства, так же как наместничества и командования: призванный в критический момент для спасения государства, он считал это своим долгом и величайшей честью. Но поскольку он взялся за выполнение тяжелейшей задачи не по своей воле, постольку он готов и сейчас, не дожидаясь истечения установленного срока, передать свои полномочия любому гражданину. Таким образом, его позиция, его лояльность по отношению к сенату выглядели безупречно: он, мол, готов сложить полномочия досрочно, тогда как Цезарь не желает этого делать даже по истечении законного срока.