– Подожди, сначала ты должен посмотреть на себя.

Мы встали у края воды, взявшись за руки, и стали любоваться на свое отражение. Мы не были жестокими людьми, мы были жестокими детьми.

– Вот это да! Все, чего нам не хватает – это щепотки энеббе.

– Я знала, что тебе этого захочется. – Она отцепила серебряный флакончик, который болтался у нее на шее, отвинтила крышку и достала оттуда небольшое количество зеленого искрящегося порошка.

– Энеббе я достать не смогла, так что позаимствовала у Брюса чуть-чуть кокаина.

– Но он же зеленый…

– Я его покрасила – краской для пасхальных яиц.

Мы сделали две понюшки, после чего эрекция у меня спала. Я ужасно разнервничался, наблюдая за тем, как она нюхает порошок. После каждого раза она начинала трясти головой, как лошадь, которой в ноздрю залетела муха.

– Ты когда-нибудь пробовала кокаин раньше? – Я подумал о маме.

– Я живу в захолустье, но это не значит, что я деревенщина. – Мы опять выпили по глотку вина. – Первый раз – в Аспене, с Брюсом. – Так назывался виноградник, где делали вино, которым ее дедушка угощал меня за ланчем. – Как ты думаешь, из-за этой краски у нас рак мозга не начнется? – Я не засмеялся, и тогда она спросила:

– Что-то не так?

Мне ужасно хотелось сказать ей, что я ничего не знаю о кокаине, и что меня арестовали тогда, когда покупал его для своей матери. Что я вообще ни черта не знаю. Ей же было прекрасно известно, что я в Нью-Йорке все было не так, как я об этом рассказываю, так почему бы не выложить ей всю правду до конца? Мне припомнились слова Осборна: «Невозможно узнать, можно ли доверять человеку, пока не расскажешь ему свой секрет». Но они-то могли пойти на риск. А я нет. Я говорил себе, что все дело в том, что у них есть деньги. Мне не приходило в голову, что, на самом деле, все очень просто: я любил людей, но не верил, что они тоже могут любить меня.

– Что-то не так? – повторила Майя.

– Да… Мне вроде не хватило. – Не знаю, это ли она хотела слышать, но мой ответ ей явно понравился. Это было сказано прямо, уверенно и резко. Мой ответ был острым, как финка, которой она намазывала масло на крекеры. Мы сидели на корточках у огня, глаза у нас слезились от дыма, и мы передавали друг другу кокаин и вино. А над нашими головами летучие мыши охотились за комарами. Наркотик сделал меня нервным до крайности – так что у меня не осталось сил для мнительности и осторожности. Я понял, почему мама так полюбила его – кокаин делает тебя упрямым, смелым и бесстрашным. Теперь мне было легко спросить Майю о том, о чем раньше нипочем не осмелился бы, даже если несколько дней – или даже недель – собирался с духом.

– Откуда у тебя шрам на лице?

– Он уродливый, да?

– Нет, на самом деле, я его очень люблю. Он делает тебя… более настоящей, что ли.

– Меня как-то лошадь по земле протащила – нога у меня застряла в стремени.

– И тебе по-прежнему нравятся лошади?

– Не просто нравятся. Я их люблю. Они всего боятся. Но никогда не лгут.

– Чем-то они на меня похожи, – сказал я с сарказмом. Но она, видимо, решила, что я серьезно, и поцеловала меня. Нет, все-таки я ей не пара, честное слово.

– Чего же ты боишься? – Она опять понюхала кокаин и по-лошадиному затрясла головой.

– Тебя. – Теперь я говорил серьезно (наконец-то!), но она решила, что я шучу.

– Ты не выглядишь испуганным.

– Нет, выгляжу. – Я толкнул ее на одеяло и коленом с усилием раздвинул ей ноги. Теперь испугалась она, и это придало мне смелости.

– Финн, я никогда этого ни с кем не делала, ну, ты понимаешь, о чем я.

– Мне же довольно убедительно удавалось делать вид, что собаку в этом деле съел.

– Правда? – Мне хотелось, чтобы она сказала это еще раз.

– Да, правда. – В темноте моя улыбка была не видна. Майя замолчала. – Ну, то есть это не совсем правда. Однажды я разрешила соседу потрогать меня там, внизу – мне просто хотелось узнать, на что это похоже.

– Ясно, хорошо. – Это было самое вежливое, что я мог придумать. Честно говоря, мне хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась.

– Что тут хорошего?

– Что он не был одним из яномамо.

– Когда Брюс узнал об этом, он его избил, – сказала она мягко.

– Правильно сделал. – Вдруг я почувствовал себя очень спокойно и расслабленно, а Майя превратилась в чудесное видение, которое я мог трогать и пробовать на вкус в ласковых сумерках. Если бы не действие кокаина, я бы кончил через несколько секунд. Но наркотик словно оглушил меня, и сильное возбуждение длилось долго, очень долго. Ощущение было такое, будто это не я, а кто-то другой наслаждается самой счастливой ночью в его жизни. Это удовольствие уже испытывал кто-то; но это только еще больше заводило меня. Майя постанывала в моих объятиях, и благодаря этому я чувствовал себя сильным и уверенным. Я вспомнил, что мне сказал психолог: «Жизнь вовсе не так прекрасна, как хотелось бы. Но если принимать ее такой, какой она есть, то она покажется бесконечно более интересной». Интересно, какой интерес имел в виду этот врач, когда давал мне совет?

По крайней мере, моя жизнь оказалась куда более, бесконечно более насыщенной сексом, чем раньше. Майя, задыхаясь, страстно шептала мое имя. Но мне никак не удавалось войти в нее. Мы оба старались протолкнуть мой член внутрь ее тела. Нам это почти удалось, как вдруг я почувствовал, как напряглось ее тело.

– Ты слышишь? – Но я не слышал ничего, кроме ударов своего сердца. Майя быстро вскочила на ноги. Мы прижимались друг к другу мокрыми от пота телами, так что знаки на наших телах почти стерлись.

– Я слышала чьи-то шаги, Финн. – Мы стояли спина к спине, вглядываясь в темноту.

Майя шмыгнула носом. Хрустнула ветка. Энеббе, столь популярный в стране янки, и удушливый страх сделали так, что теперь в темноте мы видели демонов.

– Может, это какое-то животное? – говорила она не очень убедительно.

– Какое?

– Ну, может, это олень, или енот.

Но когда раздался смех, мы сразу поняли, что это за животное. Вода, темнота и огромное пустое пространство изменили звук, и поэтому нам казалось, что шаги слышатся то перед нами, то за нами. Потом стало тихо. Майя потянулась за своими шортами – и этот человек опять расхохотался. Это был гадкий, злой смешок. Он был где-то рядом. «Да перестаньте вы!» – заорала Майя. Вдруг шаги стали приближаться – человек быстро, беспокойно ходил по подлеску. В этом было что-то жуткое. Я схватил Майю за руку, и мы побежали оттуда.

Когда мы подбежали к воде, я скомандовал: «Залезай в лодку!». Но вдруг мы увидели, что наш преследователь забрал ее.

Майя толкнула меня в воду. «Поплыли!». До берега было не меньше половины мили. До этого я плавал только в детском бассейне (туда и обратно) на Двадцать третьей улице. Стиль у меня был особый – «по-собачьи». Через сотню метров я стал задыхаться и захлебываться водой. Наркотическое опьянение только подстегивало мою панику. Когда мы, наконец, вылезли из воды, Майя сказала о том, что в озере водятся мокасиновые змей и кусачие черепахи, которые могут пребольно укусить. Я был очень благодарен ей за то, что она не сообщила мне об этом, пока мы были в воде.

Только когда мы залезли в машину, закрыли окна и двери и покатили по дороге, мы смогли рассмеяться и сделать вид, что все это было очень смешно. Я заставил Майю развернуться, и выкрикнул из окна: «Чтоб ты сдох, Двейн!».

– Ты думаешь, это был он?

– А кто же еще?

Через час я уже был дома, и провел остаток ночи, наслаждаясь горячей водой в душе и холодным пивом. Я не слышал, как мама вернулась домой после увеселительной поездки в Нью-Йоркский театр вместе с доктором Леффлером. Когда я вышел из ванной, дверь в мою спальню была открыта. Мама стояла на лестнице, рассматривая себя в зеркало. Ей явно нравилось то, что она видела. Я еле успел завернуть пивную бутылку в полотенце, которое болталось у меня на талии.

– Мам, я голый.

– Ну, тогда закрой дверь. – Она отвернулась, так что я спрятал бутылку в шкаф и снова завернулся в полотенце.