— А я, дурак, давил ее, давил… И уверен был, что задавил. А теперь, когда все наконец понял, она наверняка уже замужем…
— Конечно, замужем! — не сдержалась Виктория. — Что значит 'наверное'?
Потураев вскинулся:
— А ты что, точно знаешь? И ты что, все эти годы знала, что я ее люблю, и даже не попыталась мне это объяснить?
Виктория обескуражено молчала. О чем это он? Кого 'ее' он любил все эти годы? Или у него после сотрясения мозга проблемы с грамматикой, и он путает местоимение 'ты' с местоимением 'она'?
— Андрюша, я перестала тебя понимать. Ты это сейчас о чем? Вернее, о ком?
— А ты о ком? — удивился Потураев. — Я — о Маринке. А ты? Вот только никак не могу понять, откуда ты узнала о ее существовании?
Маринка? Еще одна соперница? А эта-то откуда взялась? Да, пожалуй, эта Маринка поопаснее Любаши будет, ведь Андрей ни разу не говорил о любви к Любке. Теперь Маринка… А как же Вика? Когда же он наконец поймет, что она…
— Так ты уверена, что она замужем? Ты это точно знаешь?
Виктория покачала головой:
— Нет, просто мне кажется, что она должна быть замужем. Сколько ей сейчас лет?
Потураев произвел в голове нехитрый подсчет:
— Мне тридцать один, значит, ей лет двадцать шесть…
— Ну вот видишь — к этому возрасту женщины редко остаются незамужними, поэтому я и думаю, что она уже замужем, — неуверенно проблеяла Виктория.
— Умеешь ты успокоить, — усмехнулся Андрей. — И что мне теперь делать?
Виктория совсем растерялась. Странный у них выходит разговор. Андрюша категорически отказывается замечать ее любовь к нему и даже просит ее совета насчет другой женщины. А когда же наконец придет Викина очередь? Когда Андрей поймет, что ему не хватает не Любы, не какой-то неизвестной Маринки, а Вики? Сколько еще лет она должна ждать своего счастья? И дождется ли?
А может, все-таки ее счастье — это Валерик Чернышев и маленький Андрюшка? Может, она такая же глупая, как и Потураев, и категорически отказывается видеть то, что находится прямо перед ее глазами, что лежит прямо на поверхности? А именно то, что лучше Валерки мужа днем с огнем не сыщешь, что ей ведь, в сущности, несказанно с ним повезло, и что растет у них самый замечательный на свете Андрюшка, и ни в коем случае нельзя, не имеет она морального права отрывать сына от родного отца ради отчима, даже если бы этот отчим и согласился гипотетически взять ее в жены. И в чем же тогда она упрекает Потураева, если и сама точно такая же слепая дурочка? Ведь даже чурбан Потураев понял, наконец, что любит какую-то свою Маринку. А когда же она сама, Виктория Чернышева, поймет, что любит вовсе не Потураева, а законного мужа и отца собственного ребенка, Валеру Чернышева? А Потураев — лишь ее блажь, неисполнившаяся девичья мечта. Смирись, Вика, смирись и забудь сладкие ночи в жарких объятиях Андрея — он чужой, она ведь еще тогда знала, чувствовала, что никогда им не быть вместе, быть может, потому и зациклилась на нем? А на самом деле вовсе она его и не любит? Любит, не любит… Какая теперь разница? У нее есть семья, а у Потураева — любимая Маринка. Что ж, пусть так и будет, пусть он будет счастлив с нею, с мифической своей Маринкой. А у Вики есть муж, и главное — у нее есть свой, маленький Андрюшка…
Две слезинки незаметно скатились из Викиных глаз и, плавно обогнув губы, растеклись по подбородку. Вика вытерла их украдкой, чтобы Потураев не заметил, и спокойно, словно не пронеслась сейчас в ее голове целая буря эмоций, сказала:
— Андрюша, я вижу, ты хочешь услышать от меня какой-то совет. Но я же не могу тебе советовать, не разбираясь в предмете. Расскажи мне, что тебя тревожит, может, вместе и разберемся в твоих проблемах? Давай, не стесняйся. Сказал 'а', говори и 'б', иначе получится совсем нелогично и непонятно. Давай с самого начала: что за Марина?
… - И я опять ушел. Только на сей раз предупредил, чтоб не ждала, не хотел причинять ей боль…
— И что, больше вы не виделись? — удивилась Виктория.
— Нет, — без каких-либо эмоций ответил Потураев, словно просто констатировал факт. — Нет, я просто ушел и попытался ее забыть.
— И как, получилось?
Андрей неопределенно пожал плечом:
— Наверное, да. Хотя, скорее всего, я просто убедил себя в том, что забыл ее. Вернее, не забыл, я ее довольно часто вспоминал, но как-то легко, понимаешь? Если раньше у меня разрывалось сердце от осознания того, что я обидел беззащитную наивную девчонку, то теперь я вспоминал ее очень легко. Мне было приятно вспоминать о ней, но совесть больше не мучила.
— А других вспоминал?
— Каких других? — удивился Потураев.
— Ой, Андрюша, только не надо мне сейчас доказывать, что, кроме меня и Маринки у тебя никого не было! Никогда в жизни не поверю!
— Да были, конечно. — Андрей как-то неуверенно пожал плечом, не совсем понимая сути Викиного вопроса. — Да только при чем здесь другие?
— Ну как же ты не понимаешь? — начала злиться Виктория. — Так вспоминал других или нет?
— Нет, конечно! Что за вздор! С какой стати я должен их вспоминать? У меня их был вагон и маленькая тележка. Я имен-то их не помню, не то что…
— Ну вот видишь! Из всего вагона с маленькой тележкой ты вспоминал почему-то только Маринку. И это тебе ни о чем тогда не сказало? И ты даже не догадывался, что тебе неспроста было так приятно вспоминать ее? Неужели не догадывался о том, что ты к ней неравнодушен?
Какое-то мгновение Потураев не отвечал, самому себе боясь признаться в собственных чувствах. Наконец, вздохнув, ответил:
— Догадывался. В том-то и дело, что догадывался! Ну дурак был, понимаешь?! Все боялся даже самому себе продемонстрировать влюбленность, уверен был, что это признак мужской слабости. Да я, если честно, и сейчас еще не уверен, что поступил тогда неправильно. Мне, между прочим, стыдно сейчас признаваться в этой слабости тебе. Я до сих пор убежден, что любовь, если она и существует, если это не обычное слюнтяйство, нужно прятать даже от самого себя хотя бы ради того, чтобы никто другой не принял это за слюнтяйство, чтобы никто не мог меня обвинить в слабости, в зависимости от женщины…
Виктория поразилась:
— Ну дура-а-ак! Нет, честно, Потураев, я таких дураков еще не встречала! Даже не представляла, что такие экземпляры еще существуют. А оказалось, лично знакома с одним из них. Да кто ж тебе, Андрюша, вбил в голову таки глупости?
— Нашлись добрые люди, — недовольно протянул Потураев. Все-таки мало приятного в том, что тебя называют дураком, да еще и редким экземпляром. Пусть даже и очень близкий друг, но все-таки неприятно.
— Да уж, добрые, — отозвалась Виктория. — А скажи мне, Андрюша, ты когда-нибудь представлял себе, что твоей женой может стать Марина? Хотя бы в эротических фантазиях?
— Не-а, — убежденно заявил Андрей. — Любовницей — да, даже постоянно и весьма охотно представлял, но женой… Даже в мечтах не позволял себе так разнюниться.
— И что, — продолжала допрос Вика, — никогда не хотел ее увидеть? Неужели не хотел?
Андрею все еще сложно было признавать собственную слабость, но тем не менее ответил искренне:
— Конечно, хотел! Постоянно.
— Ну так в чем же дело? Андрей, я не понимаю…
— Да все в том же, — нетерпеливо перебил Потураев. — Все в том же: не мог самому себе признаться в зависимости от нее, неужели тебе так сложно это понять?!
— Сложно, — честно призналась Виктория. — Я этого понять не могу. Возможно, потому, что я женщина, а может, имеется в наличии некоторый дефицит серого вещества, но я этого не понимаю. Мне кажется, если любишь человека, непременно нужно быть рядом с ним в любых ситуациях.
Андрей хмыкнул:
— Никогда не считал, что у тебя дефицит серого вещества. Наверное, все дело в том, что ты женщина. Мне, например, мое поведение казалось вполне логичным и оправданным.
Виктория парировала:
— Было бы оно логичным и оправданным, ты бы сейчас не убеждался в собственной глупости!