Я уже купил для тебя перевод Альфиеровых записок de Latour, моего приятеля. {7} Он учитель принца Montpensier, живет во дворце, любим королевой, которая поручает ему добрые дела, и, несмотря на это, все его любят, и даже журналисты не ругают ни прозы, ни стихов его, коих он издал томик. Без меня кто-то заходил ко мне сказать, что он едет в Петербург и через час опять зайдет: оттого и сажусь все заготовить, хотя и не кончил ничего. Все тихо в Париже, и я не обязан являться в большое общество, ибо нет его. Я совершенно согласен с тобою за Суме, но только ты не отдаешь справедливости поэзии в некоторых отрывках. {8} Он точно поэт и в вымыслах, и в языке! Я прочту завтра твою французскую выходку на него Шатобриану и Баланшу у Рекамье. {При письме нашего парижского корреспондента получена биография Бальзака, принадлежавшая Собранию жизнеописаний знаменитых современников французских Как любопытную новость, мы сообщаем ее читателям "Современника". - Ред.}

Э. А.

2

Париж. 1841, ноября 12/октября 31. Я все роюсь в своих старых бумагах и нахожу беспрестанно сокровища. Передо мною два письма наших первоклассных поэтов: Батюшкова из Неаполя, от 10 генваря 1820 года и Пушкина из Бессарабии, от 21 августа 1821 года. {9} Письмо Пушкина _не велико, но ноготок остер_. Батюшкова письмо как-то невесело, хотя он еще жил тогда в литературном мире и под небом Неаполя. Пеняя мне за мое молчание, он говорит: "Одни письма друзей могут оживлять мое существование в Неаполе: с приезда я почти беспрестанно был болен и еще недавно просидел в комнате два месяца". Прочитав сии строки, я упрекнул себя в какой-то виновности его последующего бедствия; но кто угадает в Петербурге, в шуму и рассеянии жизни нашей, потребность сердца больного друга на чужбине? Но, повторяю, Батюшков жил еще жизнию души и ума в Неаполе. "Вы читаете Данта, - продолжает он, - завидую вам. Кто писал критику на Историю Карамзина в журнале Ученых? Что говорят о ней в Париже, и нравится ли перевод?". Он еще и в поэзии, и в истории, и в судьбе отечественной литературы принимал искреннее участие! Он расспрашивает о рассеянных в мире приятелях.

Вчера я видел опять Рахель в Марии Стуарт, a Maxime в Елисавете, но не высидел всей пьесы, хотя и в обществе с умными дамами. Я дождался блистательного поединка двух королев и ушел немедленно по одержанной победе Мариею, в полном восторге от ее таланта. Она совершенно уничтожила свою соперницу, хотя кое-где и слышны были рукоплескания Максиме.

Недавно был у меня Raynal, издатель дяди своего Жубера, который скоро выйдет в двух частях. Мы долго разговаривали с издателем о друзьях Жубера: знаете ли, как он ценит Шатобриана? Фонтан, восхищаясь "Гением христианства" друга своего, спросил Жубера, что он думает об этой книге. "J'y ai trouve une belle page", - отвечал Жубер, и Фонтан более от него не добился. Но Шатобриан может утешить себя тем, что друг его был строг и к Расину. Письма к Моле будут также напечатаны, и особливо те, в коих он разбирает книгу его, при Наполеоне написанную, о формах правления, за которую недавно автору досталось от журналистов. Удивительно, что сам Моле спешит печатанием сих писем! Строгий приговор найдете вы и Сен-Мартеню, хотя отчасти и справедливый.

В салоне Ансело встретил я возвратившегося из Италии Беля (Стендаля). {10} Он постарел и едва ли не охилел и умственно, но бегает за умом и за остротами по-прежнему. Он описывал Didier автору "De la Rome souterraine" и мне _Флорентийский Собор Ученых_, бывший недавно под покровительством великого герцога Тосканского: хвалит его за радушие, с коим угощал он съехавшихся с концов земли ученых, литераторов и дилетантов. Дворцы, сады, музеи, галереи - все было отдано в распоряжение комитета. Для материальной жизни устроена была дешевизна во всем; для нравственной и интеллектуальной - свободомыслие и свободоболтание. Но почти никто не употребил этого во зло: все положили хранение устам своим.

Мне принесли каталог аутографов, кои скоро будут продаваться с аукциона. На заманчивом заглавии блестит множество знаменитых имен королей французских, министров их и писателей. Упомяну об одном. Маlesherbes, от 20 июня 1793 года, на трех страницах описывает сестре своей, m-me de Senozon, последние минуты Лудвига XVI… {11}

Не знаю, удастся ли купить один из сих аутографов? Dupin на сих днях, произнес a la cour de cassation, коего он генерал-прокурор, похвальное слово сему Малербу, а за пять лет перед сим другой: Hello - а lа cour royale de Rennes, был также панегиристом его и включил свое похвальное слово в Философию истории Франции, недавно им изданную. "Сеятель" отдает Гело преимущество пред Дюпенем. "М. Dupin est le representant fidele de l'opinion de son terns; mais il s'en contente et ne va ni plus haut, ni plus loin; mr. Hello a des besoins plus eleves: il cherche davantage la raison des choses; aussi ne s'arrete-t-il pas aussi brusquement que mr. Dupin au point ou Г opinion du jour s'arrete".

14/2 ноября. Воскресенье. Был у обедни. Из церкви я поехал на выставку проектов гробницы Наполеону, au palais des Beaux-Arts. Описание сей выставки вы читали в "Дебатах". Нет ни одной мысли! кроме той, которая в смерти Наполеона! Лучшие надписи в его изречениях - у пирамид, на св. Елене, в завещании любви своей народу французскому. Один памятник мне понравился: гробница его, полунадкрытая, покрыта щитом, на коем означены главнейшие победы его. Сей щит, не совсем прикрывающий самый гроб, по четырем углам поддерживается орликами. На гробу - меч и короны его. Три залы уставлены проектами, рисоваными и вылепленными. Много rococo, много повторений известных монументов, пирамид, храмов. В сенях выставлен проект, опоздавший к сроку: это один из лучших, напоминающих монумент Исаакиевской площади. В книжке сказано, что 81 проект представлен на выставку; но мне показалось, что их гораздо более. При каждом объяснении их программа. Примечательнейшим полагают проект Висконти, здешнего архитектора: Наполеон на коне в центре Дома инвалидов, из коего галерея ведет под самый купол храма. Галерея уставлена, в трех отделениях оной, трофеями побед Наполеона, гробами губернаторов Дома инвалидов, тремя памятниками гражданских подвигов императора. Саркофаг из корсиканского гранита, из двух гранитных обломков. В одном прах Наполеона, прикрытый другим; над ним блестят восемь золотых букв: Napoleon. Горний свет главного купола падает на бессмертное имя. Проект корсиканца mr. de Ligny также обращает на себя внимание посетителей. Великолепный саркофаг, над коим Наполеон на коне, обставлен по четырем углам: _славой, войной, законодательством, религией_. Каждая из сих колоссальных статуй держит свойственные ей аттрибуты, например: религия - _Конкордат с Римом_, законодательство - _Гражданское уложение_. И в самом деле в сих четырех эмблемах выразился весь Наполеон. На барельефах изображен Наполеон, венчающийся в Notre-Dame. На другом Лудвиг Филипп, принимающий прах его в Храме инвалидов. На многих Наполеон напоминает сокольничьих охотников, держа на одной руке сокола или орла, в другой меч. Орел его часто не парит к солнцу, а рвется из рук его или спустил крылья как мокрая курица. Не думаю, чтобы один из сих проектов утвержден был общим мнением или изящным вкусом.

15/3 ноября. Я возвратился от Рекамье, которая на прошедшей неделе пригласила меня ехать с нею и с детьми ее племянницы Lenormand в Cirque Olympique - смотреть Мюрата! Я нашел ее охриплою и не весьма здоровою; надеялся, что наша экспедиция au boulevard отложится: но дети бы расплакались - и она едет. Предварительно прочла с Баланшем представляемую пьесу, и при сем случае разговорились о самом герое. Тут были Шатобриан и граф Пасторе, сын автора. Когда экс-королева Мюрат была здесь в Париже, года за три пред сим, то Пасторе расспрашивал ее о смерти герцога д'Энгиенского. Она приписывала всю вину Талейрану. Он первый обратил будто бы внимание на него Наполеона, первый дал мысль… Мюрат, как военный губернатор Парижа, подписал только приказ, но в тот же день был у Рекамье и с бешенством говорил о поступке Наполеона, и впоследствии не раз оправдывался в клевете, на него взведенной, будто бы он бросил горсть земли на расстреленного! Рекамье и Шатобриан с жаром защищали память его.