Доктор дает по арбузу управляющему и кинематографному инженеру, и мы едем в Геленджик.

— Смотрите: слева, это — крестьянская кукуруза, низкорослая, чахлая, а справа — наша, лес-лесом стоит. У мужика один кочан на стволе, а у нас два и три. Так же точно обстояло дело и с пшеницей и с рапицей. Вот вам и преимущества мелкого земледельческого хозяйства!..

В Геленджике дома крыты железом и черепицей, соломенных крыш и землянок я не видал. По случаю Байрама на улице оживленно. Много народу у пивной.

— Гарман отгарманили, урожай продали, теперь начали выпивать, — поясняет Козленко.

Мойси, хозяин корчмы, огромный румын из Трансильвании, лавочник, скупщик и ростовщик, просевает на брезенте рапицу через решето. Эти трансильванцы в городах — кельнера, цирюльники, банщики, а в деревне — капиталистические фермеры и кулаки, зимой — страстные картежники, вообще энергичная раса, которая во многих отношениях играет в Румынии ту же роль, какую македонцы играли в Болгарии. Политикой Румынии Мойси недоволен: вступились поздно, взяли мало. Надо было с самого начала войны запросить у Турции и у Болгарии, что каждая из них даст за поддержку, и пойти с той, какая готова дать больше.

Вот и ферма. В доме, где помещается управляющий, есть одна комната на замке, это — хозяйская. Покрытые пятнами стены уставлены книгами на всех языках. Значительная русская библиотека, обширная коллекция заграничной литературы и изданий 1905 года…

В поисках пищи идем в людскую, где поваром оказывается грек, дезертировавший из турецкой армии. Прошлой осенью доктор нашел его на дороге без шапки, без сапог, в слезах… Это, значит, уже третий дезертир, которого я встречаю сегодня: русский дезертир из румынской армии, татарин из Болгарии и грек из Турции. Босой, но с тщательной прической, явный пожиратель сердец, повар говорит немножко по-французски. Мы заказываем ему курицу с рисом, и в то время как он гоняется за этой курицей по двору, мы подходим к двухпудовому ящику с маслинами (маслины здесь — предмет первой необходимости) и подкрепляемся прямо из ящика.

Далее следует деловая часть программы: денежные расчеты. Приходит румын-сыровар, забирающий на ферме овечье молоко, со счетной палкой, на которой линиями и крестами обозначены сотни и тысячи литров молока. Приходят: кузнец, русский молдаванин; несколько болгар, пахавших под рапицу; две местные цыганки, одна — за расчетом, а другая, золовка, для надзора. Высокий и красивый турецкий цыган предлагает свой табор на работу: срезать головки с кукурузы, чтобы скорее вызрела.

Местные цыгане, румынские, работают скверно и воруют, но многие хозяева охотно пользуются ими, так как их можно обсчитывать самым бессовестным образом. Сколько раз бывает, что табор проработает два месяца, а уплачивают ему, примерно, за 27 дней: проверить расчет цыгане не в состоянии. Турецкие цыгане культурнее и работают лучше.

Расчеты закончены, курица, беспечно бегавшая по двору, стоит на столе, обложенная рисом. Козленко приносит от Мойси вина, и мы обедаем на крыльце. А в это время Козленко закладывает другую тресуру, побольше, натягивает на колеса резиновые шины и припрягает третью лошадь.

— Теперь будет ловчее, — говорит он.

— Но!..

Уже вечер. Мягко колышет тресура, и в полудремотном состоянии мы возвращаемся в Мангалию и снова вдыхаем гниловато-соленый запах Черного моря.

— Симеоне, Симеоне! — зовет мой спутник через площадь, по направлению к Овидиеву памятнику, — иди сюда… Вот сейчас я познакомлю вас с местным политическим деятелем, интереснейшая фигура, политик истинно-румынского стиля, вы только повнимательней разглядите его…

"Симеоне" приближается к нашему столику. Несмотря на свой невысокий рост, он выглядит очень внушительно. Пока нас знакомят, я успеваю рассмотреть плотную фигуру в элегантном летнем наряде, черные с проседью усы, лукаво-веселые глаза южанина над мясистым носом, слишком толстую золотую цепь по животу, слишком большой бриллиант на пальце левой руки. Симеоне приподнимает шляпу, и я вижу черные с проседью курчавые волосы. Превосходный экземпляр южанина! На вид ему лет сорок пять.

— M-r Simeon N., president du conseil general. (Г-н Симеон N., президент генерального совета.)

— M-r N. N., journaliste russe. (Г-н N. N., русский журналист.)

— Enchante! (Очень приятно!) — говорит Симеоне и делает ручкой жест благожелательного гран-сеньора.

Le president du conseil general — это, по-нашему, будет вроде председателя губернской земской управы. По направлению, Симеоне — «такист», т.-е. консерватор-демократ, партизан нынешнего (1913 года) министра внутренних дел Таке Ионеску.

— Как дела, Симеоне?

Дела? Симеоне недоволен делами. Он вообще недоволен политикой. Все идет вкривь и вкось. На недавних городских выборах в Констанце либералы разбили консерваторов на-голову; завтра будет то же самое на департаментских выборах. Либералы побеждают, у них энергия и дисциплина. В конце концов, единственная настоящая партия в Констанце, как и во всей стране, это, entre nous (между нами), либералы…

— Я такист, но я вам говорю: нас не существует.

— О, но ты совсем стал пессимистом, я не узнаю тебя, Симеоне!.. Скажи нам, a propos (кстати), покупает ли земство твои фонари?

Симеоне пропускает непонятный мне вопрос мимо ушей.

— Нет, нет, дела идут скверно. У либералов в руках банки, священники, учителя, у них все, они делают безнаказанно что хотят. А нам, такистам, прямо-таки нужно закрывать лавочку. Вот и все!

— Не можете ли вы, господин президент, объяснить мне, почему, собственно, ваша партия называется консервативно-демократической?

— Но это очень просто. Мы против этих старых клик, которые никого не допускали к власти, против монопольных политических династий, либеральной и старо-консервативной. Мы требуем, чтобы в политике вознаграждались две вещи: заслуга и талант. Voila, monsieur, nos principes (вот наши принципы): талант и заслуга. Вот почему мы демократы.

— Но в каком же смысле вы консерваторы? Что вы хотите консервировать?

— Консервировать? Мы хотим… но это очень просто: мы хотим охранить нашу страну… наш народ… нашу национальность.

— И бюджет, Симеоне, а?

— Бюджет? Конечно! Que diable! (Чорт возьми!) Почему же бюджетом должны пользоваться только старые клики? Нет, и бюджет должен признать два новых принципа: талант и заслугу.

— А как же все-таки идут твои лампы, Симеоне?

— Но ты, кажется, помешался на моих лампах? Оставь их, пожалуйста, в покое, — мы говорим сейчас о политике…

— Гм… гм…

— Mais a propos (но кстати), как вы находите наших женщин? — спрашивает меня внезапно «президент».

— Симеоне, Симеоне, но ведь мы говорим о политике.

— Да, да! Но ты, кажется, воображаешь, что наши женщины не связаны с политикой, с румынской политикой. Tais-toi, mon vieux!.. (Помолчи, дружище!) Нет, нет, вы мне скажите, как вам нравятся наши женщины, а? — При этом вопросе президент генерального совета играет левым глазом, лбом, губами и усами.

— Mes meilleurs compliments pour vos femmes, monsieur le president (примите мои хвалы вашим женщинам), — отвечаю я со всей учтивостью и тут же отмечаю в своей памяти, что почти все румыны задавали мне с третьего слова этот вопрос.

— Вот кто погубит Румынию! Да, запишите это себе, раз вы изучаете нашу страну: не латифундии, не бюджет, не милитаризм, а женщина! Я спрашиваю вас: разве может быть порядок в стране, где такое обилие прекрасных женщин, т.-е. прекрасных в полном смысле слова, monsieur!.. Вот, вот, поглядите туда, — видите, видите, как она идет? Вы посмотрите только, а?.. а?.. а?.. — И тут председатель земской управы дает несколько пояснений, которые делают полную честь его южному воображению.

— Но, Симеоне, Симеоне, ведь тебе 62 года!

— 62 года? — восклицаю я в искреннем изумлении. — Не может быть?!

— Да, да, monsieur. Но, слава богу, я еще не рамоли, я еще могу за себя постоять… Наша женщина — запомните это — и причина и предвестница нашей грядущей гибели. Почему? Очень просто. Нужно вам сказать, — это очень важный момент во всем вопросе, — что наших женщин ни в коем случае нельзя назвать недоступными. Нет, нет… И каждый политик, адвокат, чиновник стремится у нас иметь самую лучшую женщину. И вот где источник гибели: все расходуют вдвое и втрое больше, чем получают. А в результате полный государственный хаос. Вот вам ключ к румынской политике: женщины ведут нашу страну к катастрофе.