— Растереть не надо?!? — громко взывали они. — Потрем спинку по дешевке!

Я сквозь слезы фыркнула.

— Делаю отличный массаж! — тщетно взывал один из них, самый наглый. — Охраняю и днем и ночью!!

— Я тебе сделаю, — пообещала я сквозь стиснутые зубы, — сниму шкурку и набью сеном!

— Работаю банником!!! — ребячливо дурачился тэйвонту…

И тут вдали снаружи амфитеатра раздался безумный крик ликования и восторга, потрясший даже эти сцены. Все мгновенно вздрогнули, подняли головы, и часть кинулась туда.

В щелку я видела, как оставшиеся два бойца, деловито осмотрев все, брезгливо приподняв женскую одежду и даже обнюхав ее, с явной неохотой, оглядываясь на мою дверь, удалились в ту сторону, настороженно подняв арбалеты…

Только просидев еще полчаса в кабинке, я поняла, что я была не просто раздета, а раздета перед врагами… Это переполнило чашу моего терпения, и я безутешно разрыдалась…

Глава 52

Вся прелесть мытья потеряла свой смысл, даже когда я закрыла дверь купальни на защелку… Воспоминание о том, как я пятилась, голая, назад, заставляло меня лупить в стенку от злости и невозможности что-то исправить. Оно просто жгло меня. Что эти тэйвонту обо мне подумают?!

— Ничего, конечно, хорошего, — шмыгнула носом я.

Быстро одевшись, я обнаружила у нее в одежде маленькую косметичку. Лицо этой стервы я видела, потому подкрасила свое лицо немного под нее, чтоб никто не задавал никаких вопросов, почему на мне ее одежда. Я даже не подумала, какую глупость совершаю… Но мне нужно было закрасить синяки и порезы… Я не слишком волновалась — актрисы носили на лицах такой слой грима, что чуть маскировки будет сочтено хорошим вкусом… Я внимательно оглядела косметичку.

А у нее не косметичка, а настоящий артистический грим на все случаи жизни! — вдруг поняла я.

Переворошив одежду, я обнаружила мокрую от пота пачку и одежду балерины. И, как не неприятно это звучит, спрятала под платье под мышками, чтоб перебить собственный запах. Да и оставлять эти вещи здесь было бы опасно — увидев их второй раз, тэйвонту могут задуматься — а почему их оставили…

Наведя красоту, я несколько минут покрутилась перед зеркалом — немного, конечно, лишь для того, чтобы оценить свой вид, и, состроив гримаску той стервы, вышла наружу.

Но не успела я пройти и нескольких шагов, как на меня наткнулся человек и с яростью накинулся на меня.

— Где вы бродите, черт побери!!! — рявкнул он. — Что вы себе позволяете! Из-за вас срывается вся репетиция!!!

Я чуть не раскрыла рот. Боже, я ведь даже не знаю, как эта девка говорит, и могу только представить ее ужимки — сама я ведь слышала только два ее матерных слова и истошный визг! Это не те знания, которые мне бы потребовались, чтоб ее сымитировать!

Я как раз и сказала эти два слова.

Он их услышал и совсем взбесился. Полная идентификация! Меня так двинули!!!

— Ой, там же больно! — зашипела я, пролетев метров десять вперед.

— Живо на репетицию, или, клянусь, я высеку тебя собственной рукой! — прошипел он. Я пошла быстрее. Я всегда послушна. Намереваясь свернуть, конечно, в первый же проулок.

Он догнал меня и жестко взял под руку. Чтоб я не убежала.

— Ты что-то не туда идешь! — сказал он жестко. — Или забыла, какой долг у тебя?! — зарычал он. — Да я могу продать тебя!

Я молчала, опасаясь разоблачения. А еще потому, что он сжимал больную руку.

— Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Я виновато взглянула на него.

— Я слишком потрясена, — сказала я хриплым сдавленным голосом, будто это у меня от волнения. — Они… они ворвались в мой бассейн, где я была голая… — прошептала я. — Мне надо домой… Я не смогу сегодня…

Он внимательно взглянул на меня.

— Да ты плакала! — удивленно сказал он, растерявшись. И тут же успокоил. — Ну, изнасиловали тебя, ну и что… Парни молодые, здоровые… Жизнь на этом не кончилась…

У меня глаза широко раскрылись от такого предположения. Пардон, утешения…

Что они теперь обо мне думают?! Почему-то мне в действительности захотелось опять зареветь.

— У меня из головы все вылетело! Я не помню, — призналась я. — Нич-чего!! И я боюсь!

— Ничего страшного, — фамильярно сказал он. — Я знаю, что тэйвонту тут рыскали, ловя преступницу, но уже поймали… Изрубили жуть!!! Мелкие кусочки!

Я вздрогнула и задрожала.

— Несчастная, — прошептала я, и из глаз моих потекли слезы.

— Да ты действительно потрясена, — удивился он, вытирая мои слезы. Он был, похоже, растерян, и не знал, как со мной себя вести. — Господи, а я уже думал, что ты просто бездушная и бессердечная стерва, столько гадостей и подлостей ты натворила в театре из зависти… А говорили, что ты недавно загнала сплетнями в гроб свою подругу и разбила счастливый брак другой! Я же думал, что вместо сердца у тебя… — он сказал неприличное грязное слово, — кусок угля!

Я разрыдалась изо всех сил. Такого оскорбления я не выдержала.

— Может тебе действительно отдохнуть? — растеряно спросил он. — Я тебя утешу и залечу твои раны… Ведь ты так долго желала этого, что я уже думал, что ты вешаешься мне на шею, — со смехом гордо сказал он, напыжившись… — Если ты не можешь, то я тебя буду утешать…

— Нет-нет! — поспешно сказала я, когда он меня обнял. — Я лучше протанцую…

Но мне придется повторить полностью свою роль, ибо я ничего… абсолютно ничего не соображаю… — я икнула. — И не знаю ли, получится или нет…

Похоже, то что я согласилась танцевать, как он желал, кажется, ему не очень-то и понравилось…

— Как же я не замечал, насколько ты красива! — недоуменно и обиженно сказал он. На этот раз это не понравилось именно мне.

Меня привели на сцену под ручку… По тем взглядам, которые на меня кидали, я поняла, что меня просто люто ненавидят… А сейчас еще и раздражены. И никто мне не верит, что мне стало плохо — все считают это очередным капризом, чтоб завоевать расположение режиссера и постановщика танцев… Того самого толстенького, который привел меня сюда…

Я ловила на себе взгляды, которые если б могли жечь, то спалили бы меня. Под ними я автоматически гордо подняла голову. Не было такого положения, которое могло бы сломить меня. Но стало еще только хуже — ненависть еще больше ожесточилась. И режиссер перестал мне верить.

— Проститутка… Стерва… Б… — слышала я приглушенный шепот. — И этого уломала! Если б не покровительство любовника князя ее давно бы вышвырнули на улицу, — зло сказала какая-то маленькая стервочка, судя по ее рыбьим глазам и стервозному лицу, так чтоб обязательно услышала я.

Режиссер стал раздражаться, но, увидев, что я также растеряно стою, несмотря на его раздражение, оставил репетицию на помощника и сам провел меня в гримерную… Он был зол.

— Не оставляй меня, — попросила я. Он, видимо, понял, что я не играю, и помог мне.

— Что ты стоишь?

— Ничего не помню, — обречено сказала я. — Я н-не могу! — я чуть не разрыдалась. — Как обрыв!

Наверное, я была жалка, потому что он помог мне найти одежду, сделать грим, и даже сказал мне название пьесы. Увы — оно мне ничего не говорило. По счастью, он дал мне авторский экземпляр… И пока он отлучился, мне хватило ее пролистать… Элементарная тренировка…

Плохо то, что он не сказал мне, кого я играю. Но покрой одежды подсказал мне, где искать.

— Я играю Доруту? — спросила я.

Он только ухмыльнулся.

— Ты против? — удивилась я.

— Ты еще не прима! — ухмыльнулся он. — Без слов он потащил меня в малый репетиционный зал, где уже ждала за клавесином, этой утонченной аэнской штучкой с тремя рядами клавиш и прозрачным звуком, аккомпаниаторша. Звук был потрясающий — мягкий, прозрачный, пронизывающий, свежий… Какой хочешь… Эти аэнцы всегда бавятся сложнейшей формой звука и высокими частотами — резонанс и инструмент был построен таким образом, что усиливались и добавлялись чисто механикой акустикой высокие частоты, делая игру невыразимо прозрачной, звук выпуклым и одухотворенным… Специальные задвижки на панели меняли чисто механически характеристики трубочек и труб, создавая варианты разбавления высоких частот… Выступление на таком инструменте — изумительно… После него, живых высоких частот эксайтера в прямом исполнении под пение не хотелось играть ни на одном клавире или пианино… Я знала, что не сразу в механические пианино в древности стали вставлять акустические эксайтеры и обработку, гашение середины спектра в дерево… Это сильно заставило изменить форму и сложность инструмента… Но живое открытое пение в зале без устройств, которое несет живое воздействие голоса и его естественного магнетизма, психической энергии, вскоре заставило перейти или на специальные залы или на такие инструменты… Ведь живое воздействие настоящего Гения — это может быть экстаз сердца, какого не добьешься никаким инструментом… Я слышала Деэну — сердце просто плавилось от счастья, а душа уносилось прочь от ее великого живого голоса… Личное воздействие Гения, его сердца, его ауры, его психической энергии — великая сила…