Но это было обрамлением, а центровым сюжетом было то, что прямо с утра нам объявили: мы будем работать в другой части терминала, которая находится через улицу и о существовании которой мы до того момента даже не догадывались. Ящики лесом стояли в нашей части терминала, а вагоны — на противоположной стороне. Для того чтобы отвозить ящики к месту погрузки, Игорю приходилось выезжать на своем каре за ворота. Это был единственный шанс — ведь каждый раз на выезде Игорь давал на воротах отчёт, что и куда он везёт, и запросто так вывезти ящик на улицу он не мог. А тут обоснование само шло нам в руки, и мы не имели права медлить: мы не знали, где будут стоять вагоны в следующий раз, мы вообще ни хера не знали.

Я срочно убежал в ларёк и купил там перцовки. Я купил литр — Чикатило говорил, что Игорь неплохо держит банку. Пришлось также раскошелиться на какие-то совершенно несусветные и не поддающиеся описанию местные гамбургеры — источник заразы и желудочно-кишечных расстройств. Давясь и икая, мы съели по два гамбургера на брата — мы не должны были оказаться пьянее Игоря, такие дела нельзя вершить в состоянии комы. Иначе начинается совок — бизнес в таких случаях обычно прогорает.

Игорь был удивлён нашим внезапным предложением, но удивлён приятно. Он открылся для внушения достаточно быстро — такие люди гораздо больше склонны к авантюрам, чем всякие вышколенные менеджеры, которые знают все расклады и поэтому боятся последствий. Он не просто поддержал нас — он поддержал нас с энтузиазмом, а на энтузиазме держится половина всех благих дел этого мира. Блин, да он вообще был своим парнем, старым и прожжённым волчарой. Конечно, он знал, где здесь сдают металлолом, потому что с этого терминала постоянно что-то увозилось в этот самый пункт. Половина всех грузов отправлялась таким же незаконным аферистским путём, как в нашем случае. Нередко аферы прерывались — на сынков или дядек, или всяких других умников, пытающихся набить на этом карман, кто-нибудь наезжал, и они бросали груз прямо посреди терминала, отнекиваясь от него всеми правдами и неправдами. Обычно сотрудники терминала выжидали какое-то время, а потом сдавали всё это куда надо. Не сразу, а когда понимали, что концы уже в воде. Что они уже находятся на глубине затонувшего «Титаника», и никто никогда никому ничего не предъявит. Правда, сдача осуществлялась полуофициально, через инстанции, и людям типа Игоря сбрасывали за это всего лишь несколько десятков неденоминированных тысяч на водку, не больше. Мы же предлагали ему иную сумму. Мы не жались и предлагали поделить всё поровну. Поэтому всё и получилось.

— Я, правда, не знаю, что нам туда засунуть потом вместо этой всей х…ни, — морщил лоб Игорь, занюхивая рукавом. — Но не ссы, что-нибудь найдём.

Мы ему верили. Он не был менеджером. Вера в него зародилась в нас безосновательно, на подсознательном уровне.

Со стороны наш кар, выезжающий за ворота и поворачивающий вниз по трамвайным рельсам, напоминал какой-то парад-алле, строевой смотр негодяев. Так на попсовых карнавальных шествиях и народных гуляньях выглядят колесницы всяких Нептунов, Зевсов, королей-рыб или каких-нибудь идиотских местечковых идолов. Они едут в центре людского внимания, и все на них смотрят, весь народ. Так же было и с нами — в нашу сторону сворачивали головы, мы были весьма колоритным трио.

В приёмном пункте Игорь в мгновение ока отдирал от ящика ровно столько досок, сколько требовалось для того, чтобы металлолом беспрепятственно вывалился из него на гигантские весы, напоминающие небольшую вертолётную площадку. Потом мы проезжали пару кварталов и попадали на очередное индастриал-пати. Там только что снесли дом, разбомбили его этим огромным шаром — я не знаю, как он называется, но в фильмах его показывают достаточно часто: он должен изображать крушение надежд, смену идеалов и прочие буквальные и фигуральные фрустрации. Все участники этой вечеринки знали Игоря — в таких городах все знают друг друга, а в особенности кузьмичи — и были похожи на него если не как две капли воды, то по крайней мере как две стопки водки. Он что-то с ними перетирал, шутил, наливал, а потом они забрасывали в наш ящик какие-то камни, куски стен, остатки унитазов и раковин. После этого Игорь снова заколачивал ящик досками — у него это получалось быстро, как у робота, намного быстрее, чем у нас с Чикатилой. И тогда колесница отправлялась обратно, по месту назначения. Никому из охранников терминала и в голову не приходило вежливо осведомиться у Игоря, где он пропадал так долго. Да это в принципе вообще было из области теории — если бы да кабы, во рту росли псилоцибиновые грибы. Этим просто не хотелось забивать голову, это было полным бредом.

Мы сделали три ходки, и я уже не помню, сколько там получилось тонн, зато прекрасно помню денежный эквивалент этих самых тонн — что-то около полутора тысяч баксов. Все остались довольны. Две из этих трёх ходок мы с Чикатилой сопровождали порознь, по очереди — один из нас оставался на рабочем месте на случай появления Михаила. Он действительно пару раз засветился в кадре, но ненавязчиво и где-то на заднем плане. Он ходил, как сомнамбула, и был не в состоянии сделать никому ничего плохого.

Ситуация полностью вышла из-под его контроля, он думал только об исчезнувших усах и был настолько безобиден, что его в тот день даже не посылали нах…

Если бы он не был сторонником введения российских войск в Колумбию, мы бы наверняка посвятили его в свой план и взяли в долю. А так мы его опасались — таких стойких и политически подкованных людей надо опасаться всегда, когда речь идёт о феерических шоу. Потому что они, сами того не подозревая, любят гадить людям в малину, обгаживание вашей малины — их тайное хобби.

На одном из последних ящиков Чикатило написал чёрным маркером странную фразу на смеси английского и немецкого:

Может, это были строчки из какой-нибудь андеграундной команды, которую он слушал, а может, он сам это придумал — я не знаю.

Мне казалось, что Чик остался недоволен результатами командировки. Мы не разгадали смысл аферы, которую замутил Сынок. Мы слегка проглумились над ним по телефону и тупо срубили немного капусты, но главная тема всей этой вечеринки осталась для нас загадкой. Это грызло Чикатилу изнутри. Понемногу и неагрессивно, но грызло. Этакой маленькой и безобидной компьютерной мышью. Впрочем, он был слишком мал, этот грызун, чтобы впадать из-за него в депрессию.

…По дороге в вагон-ресторан на нашем пути попадались глухонемые, которые продавали календарики или кустарно размноженные иконки, любители покурить в тамбуре, пожиратели варёных яиц, прочие персонажи. Все они были одеты, разумеется, в линялые треники с повисшими коленками — в этой стране треники всегда были своего рода униформой, типа скафандров у космонавтов. Некоторые люди говорят, что любят покурить ганджу в тамбуре — вот здесь я протестую, здесь я категорически говорю «нет». Никогда не курите ганджу в тамбурах советских вагонов — вам может приглючиться такое фрик-шоу, что придётся потом долго восстанавливать нервы.

Один раз нам навстречу метнулся, словно хорёк, бесноватый усач с тележкой. На тележке лежали сникерсы, соки в картонных упаковках, печенья, вафли и мороженое местного производства. Это было уже слишком. В этом городе был переизбыток усатых мужиков, и это начинало действовать нам на нервы. Чикатило остановил его жестом руки и пошутил:

— ЛСД есть, отец?

— А чего это такое? — бойко поинтересовался усач.

— А это, батя, такая шоколадка. Которая переносит тебя в Шамбалу и открывает перед тобой новые двери восприятия. The Doors Are Open — слышал, небось? Ты жрёшь шоко, а оно жрёт тебя. И вроде ничего не происходит — но глядь, а ты уже пишешь книги воинов света. Своей кровью.

Усач протиснулся мимо и посмотрел на Чикатилу, как на идиота. В этом городе все смотрели на Чикатилу как на идиота. Может быть, они были правы.