Сатанеев подошел вплотную к директорскому столу.

— Она не знает, — конфиденциальным тоном заговорил он. — Но мы-то! Ансамбль этот надо гнать в шею.

— И не только в шею, — уточнил Камноедов.

— Пригласите их на завтра и обеспечьте все условия. — Кира склонилась к лежащим на столе бумагам, давая понять, что разговор окончен.

Сатанеев развел руками. Члены худсовета начали расходиться. Сатанеев задержал Коврова и Брыля.

— Поручаю вам… Проследите за этими… артистами. Особенно за… Плюховым или как его там.

— Проследим, — коротко пообещал Ковров.

— Все сделаем в лучшем виде! — заверил Брыль. — Вы и знать ничего не будете… неприятного.

В коридоре Сатанеев остановил Алену.

— Очаровательница, я умоляю вас о свидании!

— Когда? — деловито осведомилась она.

— Сегодня вечером я мечтал бы видеть вас у себя. Нам ведь нужно закончить разговор, от которого зависит вся наша жизнь!

— Значит, это важный разговор?

— И вы еще спрашиваете!

— Заходите, — говорит Алена, решительно распахивая дверь своей лаборатории. — Я не люблю откладывать важные дела на вечер.

В мастерской волшебной древесины Брыль помогал Борису отбирать дерево для инструментов. Все участники ансамбля придирчиво осматривали материал.

— И чтоб сухое было, и волокна ровные, — наставлял Борис.

— Да у нас здесь все высшего качества! — кипятился Брыль. — Древесина экстракласса! Из нее волшебную палочку делали, а не то что ваши балалайки!

— Дядя Фома, а я в кабинете ларец на столе видела! — подскочила к Брылю Нина. — Палочка-выручалочка там прямо и лежит?

— Там и лежит, — рассеянно ответил Брыль.

— А увидеть ее можно будет? — сгорая от любопытства, допрашивала Нина.

— Завтра увидишь, — рассеянно отвечал Брыль, наблюдая, как Антон и Павел отбирают необходимые инструменты.

Иван со стороны внимательно прислушивался к этому разговору.

— Это вот на барабан пойдет, — показывая Ивану кусок кожи, сказал Борис.

— Разорите вы меня, — горестно вздохнул Брыль. — Чистый шагрень! На барабан… Потом хоть верните, что останется.

— Не ной, — оборвал его Ковров, ходивший по мастерской из угла в угол. — Переживай молча! Думать мешаешь!

— Мы пошли, — объявил Борис, нагруженный деревянным хламом. — Всю ночь мастерить придется.

— Идите, — кивнул Ковров. — А ты, Ваня, останься. Борис с товарищами направились к двери, навстречу им пошли, почти вбежали девушки-лаборантки из Алениной лаборатории, Верочка и Катенька. Катенька всхлипывала, утирая покрасневший носик крохотным платочком, превратившимся в мокрый лоскуток.

— Опять, — горестно всплеснул руками Брыль.

— Она нас выгнала, — объяснила Верочка. — Пришла… с этим… Сама как сатана… У меня сразу все из рук валиться начало… Я ее боюсь!

— Перестань, хватит, ты же знаешь, почему она такая, — успокаивала подругу Верочка.

— Все равно я не могу! — снова заплакала Катенька. — Она мне… говорит… безрукая!

— За что? — спросил Ковров.

— Она колбу разбила, — объяснила Верочка.

— Да-а. — Брыль истово почесал в затылке. — Прижмет нас Аленушка, если жениха не поцелует.

Ковров подошел к Ивану.

— Вот что, пойдешь на свидание с Аленой.

— Когда?! — встрепенулся Иван.

— Сегодня ночью. Но для этого надо тебе один трюк освоить…

В пустой лаборатории абсолютных неожиданностей Алена сидела на столе, а перед ней, нависая пылающим носом над ее прекрасными коленями, млел Сатанеев.

— …Я еще не сказала вам «да», а вы уже разрешаете себе сцену ревности. Что же будет дальше?

— Вы разрываете мне сердце, прелестница! — стонет Сатанеев. — Я не могу смотреть, как он на вас смотрит!

— Фи, какой слог!

— Это от искренности и волнения.

— На меня многие смотрят.

— Но ведь и вы… Вы тоже смотрели на него.

— Что ж, должна вам сказать, в нем есть нечто привлекательное.

— Но что, что? — заламывая руки, вопит Сатанеев.

— Это я скажу вам позднее.

— Он проходимец! И ноги у него кривые.

— Разве? — улыбнулась Алена.

— Ну, может быть, не ноги, но все равно, он недостоин вас.

— Это другое дело, — соглашается Алена.

— Очаровательница! — почти всхлипывает Сатанеев и пытается обнять ноги Алены, но она ловко убирает их и грозит ему пальцем.

— Да, я согласна быть вашей женой, но при соблюдении определенных условий.

— Готов! Заранее готов на все!

— Во-первых, если вы не будете шалить…

Сатанеев поспешно принимает смирную позу.

— Во-вторых, нам нужна квартира из четырех комнат. Ваша годится только на первый случай. Потом мы должны посмотреть… Париж, Рим, Токио…

— Будет, будет! Все, что вы захотите, — с готовностью соглашается Сатанеев.

— Далее. Мне нужна должность заместителя директора по науке. Это в течение, скажем, полугода после брака.

— Любимица, а как же Киврин?

— Киврин? Это меня не интересует.

— Гм… Да… Впрочем, вы правы.

— Затем, в перспективе, через год-два, ваш и мой перевод в Москву.

Сатанеев молча кланяется.

— Договорились? — ослепительно улыбаясь, спрашивает Алена.

— Договорились, — сипло ответствует Сатанеев. — Позвольте ручку, мое сокровище.

— Нет, нет, не спешите. Это еще не все! Алена танцующей походкой приближается к Сатанееву, на ходу включая магнитофон. Раздаются звуки музыки.

— Я хочу танцевать! — объявляет она и кладет руку на плечо Сатанееву.

Напряженно улыбаясь, он, с трудом перебирая ногами, начинает кружиться в вальсе. Темп нарастает. Это уже не вальс, а рок. Сатанеев задыхается.

— Пощадите, богиня! — молит он и валится в кресло.

— А вот теперь, — говорит Алена, продолжая танцевать вокруг рухнувшего кавалера, — я скажу вам, что привлекло меня в этом молодом человеке!

— Что же? — борясь с одышкой, спрашивает Сатанеев.

— Его молодость! Я хочу, чтобы и вы были молоды и могли танцевать со мной, пока я не устану!

— Вы шутите, любовь моя! Это невозможно! — в ужасе восклицает Сатанеев. — Молодость не возвращается!

— Можно вернуть утраченные силы, — возражает Алена.

— Но как, как? Говорите, я все сделаю.

— Тогда слушайте внимательно!

И Алена напевает лихую колдовскую песню про рецепт Конька-Горбунка. Она поет и танцует одновременно, прекрасная и страшная, как ведьма. В песенке говорится, как, не жалея себя, можно избавиться от груза лет, искупавшись в молоке и двух водах, в одной воде вареной, а другой студеной. Песенка отчасти пародирует распространенную сегодня рецептуру омоложения и прерывается вопросами напуганного Сатанеева, которые вплетаются в ткань текста. Сатанеев все время пытается уточнить «степень риска». Алена отвечает ему, что риск есть, и немалый, но другого рецепта нет. Песенка заканчивается вопросом, готов ли он согласиться на все требования.

— Готов, — отвечает Сатанеев, закрыв глаза.

— Тогда подпишите. — Алена достает из стола плотный лист бумаги и протягивает его Сатанееву.

— Что это?

— Обязательство.

Сатанеев пробегает обязательство глазами.

— Хм… «Мы, нижеподписавшиеся»… Хм… Так… «лицензия»… Так… «заместителем директора». Так… «в Москву». И, наконец, последнее…

Он смотрит на Алену, весь охваченный сомнением, но, встретив ее насмешливый взгляд, быстро хватает авторучку и размашисто подписывает.

— Так… Кровью скреплять не надо, чернила надежнее. Теперь, дорогой, — произносит Алена, складывая бумагу и пряча ее в разрез платья, — я разрешаю вам припасть к моей руке.

Она протягивает руку. Сатанеев, пав на одно колено, надолго присасывается к ее ладони.

— Поскольку мой старичок вел себя хорошо и не упирался, — говорит Алена, — мы объявим о нашей помолвке завтра на новогоднем балу. И будем танцевать до упаду! — многозначительно добавляет она.

Иван в мотоциклетной каске, со следами извести на плечах, молча потирает ушибленную руку. Ковров, наверное, уже в который раз объясняет ему: