Какой-то парень схватил его за руку, но Виктор вырвался.

Кинутый кем-то кол больно попал ему по ногам. Выругавшись, он схватил его, кинулся на своих преследователей.

Они бросились врассыпную.

Возле угла дома Виктор догнал одного, ударил колом по голове. Кол сломался, парень повалился со стоном. Четверо других парней, бросив палки, понеслись по улице. Виктор побежал за ними и вскоре догнал — возле той самой канавы. Двоих он сбил, третьего столкнул в канаву. Оставшийся парень рванулся через кусты. Виктор настиг его у забора, сбил с ног, приподнял и ударил лицом о штакетник. Парень взвыл, неожиданно вывернулся из рук Виктора, побежал вдоль забора. Виктор бросился за ним. Парень бежал, плача и повизгивая, оторванная щека болталась возле скулы. Виктор с трудом догнал его, ударил ногой в голову. Парень упал, ноги его конвульсивно задергались.

Виктор выбрался на шоссе.

Кругом было пусто — безмолвно стояли дома и где-то за ними, на танцплощадке, музыканты настраивали электрогитары.

Он огляделся, отряхнул испачканные колени и пошел по тускло освещенному асфальту. Пройдя три дома, он свернул, пересек небольшой пустырь с чахлыми деревцами и оказался снова перед танцплощадкой.

По-прежнему играла музыка, по-прежнему прыгала пестрая толпа под скрестившимися лучами прожекторов.

Виктор подошел ближе.

Забор в одном месте был повален и переломан, в проеме толпились танцующие.

Виктор прошел вдоль забора и оказался у будочки с билетами. Прямо возле нее стояла небольшая кучка парней. Заметив Виктора, они бросились в разные стороны.

Двое побежали через пустырь.

Виктор кинулся за ними. Одного парня догнал на пустыре, ударил кулаком в шею, другой оказался проворней — увернулся, перебежал улицу и понесся по проселочной дороге.

Виктор преследовал его.

Дорога неслась через поле.

Вскоре кусты обступили ее. Парень пробежал еще немного, остановился и, скинув ремень, обмотал его конец вокруг кисти:

— Ну что, бля… попробуй только… попробуй, бля…

Виктор остановился, медленно подошел к нему. Оба тяжело дышали.

— Попробуй, бля, — парень испуганно смотрел на него. — Попробуй… А то думаешь — здоровый? Соберемся, пизды дадим… монинских позовем… а в Щелково у меня полгорода родни… скажу, бля, кому надо, так таких пиздюлей…

Виктор шагнул к нему, парень взмахнул ремнем. Виктор нырнул под свистнувшую пряжку и ударил его в солнечное сплетение. Парень согнулся, осел на колени. Его вырвало. Виктор выхватил из его разжавшейся руки ремень, размахнулся. Пряжка свистнула над головой парня, он судорожно вскинул руки.

— Что, ссышь, котенок? — Виктор легонько тюкнул его пряжкой по спине.

Парень поднял бледное лицо. Виктор помедлил минуту и ударил его ногой в живот. Парень захрипел. Виктор склонился над ним и нанес ему страшный удар в основание шеи. Парень беззвучно повалился на дорогу.

Виктор схватил его за руки, раскрутил и зашвырнул в кусты:

— Вот и вся история…

Отдышавшись, он поднял широкий солдатский ремень с желтой бляхой и, похлестывая им по влажным веткам, пошел по дороге.

Впереди, за кустами виднелось поле.

Виктор остановился, потер затылок:

— Шишку набили, обормоты…

Потом повернулся и неторопливо побежал через поле, шурша мокрым от росы овсом.

Брюки его быстро намокли, пряжка болтающегося в руке ремня посверкивала в темноте.

Поле пошло под уклон и вскоре Виктор спустился в широкий и длинный овраг. Здесь было совсем темно и сыро. Где-то журчал ручей.

Раздвигая переросшую траву, Виктор нашел ручей, зачерпнул рукой темную воду и сполоснул лицо.

Ручей был узкий, полузасохший. От воды пахло прелью.

Виктор перепрыгнул через него, выбрался из оврага и снова пошел по полю, на этот раз ничем не засеянному.

Из-под ног его выпорхнула перепелка, попискивая, полетела прочь.

Виктор махнул ей вслед ремнем.

Поле пересекала дорога.

Он огляделся:

— Ну вот. Кажется наша… ага…

Дорога шла через знакомые кусты.

Виктор пошел по ней.

Вскоре поле кончилось и лес встал вокруг. Было черно, сыро и прохладно. Деревья стояли словно декорации — неподвижно.

В черных проемах меж ветвями посверкивали звезды.

Виктор нашел тропинку, перешагнул поваленное дерево.

Где-то наверху сорвалась с ветки птица, вяло захлопала тяжелыми крыльями.

Сквозь листву мелькнул свет.

Виктор прошел по тропинке, перепрыгнул лужу, раздвинул орешину: посреди лужайки стояла «волга», в кабине горел свет и Степченко что-то со смехом рассказывал шоферу.

Виктор подошел сзади, постучал по крышке:

— Можно к вам?

— Ааааа! Герой вечера! Илья Муромец! — Степченко вылез, обнял Виктора. — Ну, молчу! Один в поле воин! Не ожидал! Нашел дорогу? Все в порядке? Цел? Не поранили?

— Да нет вроде…

— Ты лесом возвращался? Полем? А может через Бобринское?

— Дорогой.

— Ну, молодец! Молодец! А это что — ремень? Что — трофей боевой? Ух… тяжелый, бля… башку проломить ничего не стоит… Видел я, как ты начал, как дуру эту поддел. Как кодла на тебя ломанулась — испугался даже, подбежал поближе, думаю — втопчут козлы Витьку в землю! Да куда мне! Махнул парень через забор! А эти мудаки, — он заглянул в кабину, — за ним! За ним, бля! Ну, молодец!

Степченко потянул его в кабину:

— Давай, полезай сюда.

Виктор влез и сел рядом с ним. Степченко, улыбаясь, разглядывал его:

— Ну, молодец парень, молодец, Первый выезд, а так сработал… Постой, постой, что это…

Он повернул голову Виктора к свету. На левом виске краснела ссадина.

— Ну, это в кустах, наверно…

— И рубашка порвана, вон, смотри… — Степченко потрогал разорванный рукав и присвистнул, посмотрев на спину Виктора. — Ни хуя себе! Во, полоса какая. Чем это они тебя? Колом что ли?

— Да, наверно… но это пустяки…

Шофер тоже посмотрел, перегнувшись через сиденье.

Степченко рассмеялся:

— Ну, ладно, это не в счет. Я-то после того, как они за тобой ломанулись, сюда пошел, ничего не видел. Ну, откровенно скажи — скольких угробил? Десять? Двенадцать?

Виктор устало улыбнулся:

— Да я не считал…

— Ха-ха-ха! — Степченко захохотал, мигнул шоферу. — Я ж говорил, он заводной. Ну, молодец. А некоторые теряются в первый выезд…

— Почему?

— В зале-то привыкнут к своим, рожи примелькаются — тренеры да партнеры. Хоть и нападают и замахиваются, так знаешь ведь, что свои, что ни хуя не сделают. А тут другое… Тут — замахнулся — бей! Слыхал пословицу?

— Слышал.

— Ну вот. Шпана она и есть шпана. МГ — 18. По правде сказать — все они вставлены в 22. Дохляки. Попадаются, конечно, 64 и 7. Те, что армию отслужили. А так в основном — пшено, малолетки. Отцы — из запоя в забой, из забоя в запой, днем на заводе въябывают, вечером буханут и козла забивают, а пацаны — хули им делать? В школе отсидят, днем хуи проваляют, вечером футбол посмотрят, бутыль красного раздавят на семерых — и на танцы. А там дело ясное. Думаешь — танцевать они пришли? Ни хуя! Он, бля, ни рожей ни кожей не вышел, как и родители алкоголики, он и поговорить-то с девкой толком не умеет, не то что — танцевать. Зато свинца под ременную бляху он залил, не забыл. На танцы придут кодлой и ждут, кого б отпиздить. Найдут чужака какого или своего понезнакомей да посамостоятельней — отхуярят и по домам: на неделю впечатлений — во! — Степченко провел ребром ладони по горлу. — Будут по сто раз перемалывать — как я его, да как мы его. А то кодла на кодлу полезет. Но это — реже… Значит, Витек. Коротко. По 17 все в порядке, по 9 нормально. Не дотягиваешь по касаниям. Ртуть, ртуть, помни, не скатывайся к 7. И главное, я тебе много раз в зале говорил и здесь повторю — забудь про свой бокс раз и навсегда.

— Да я стараюсь забыть, Семен Палыч, да трудно. Восемь лет ведь…

— Кротов Вася одиннадцать отстучал и ничего. Словно и не занимался, посмотри на него. А ты — чуть что — в стойку горбишься. Кому нужна твоя стойка? Ты не боксер, не каратист, не ниндзя. Ты уебоха. Помни про 9.