Каким, по тяжести, было преступление отца, когда принимал участие в перевозе "военной техники и живой силы противника по захваченным железным дорогам страны советов" — не берусь судить. Ясное дело, что мне хочется "реабилитировать" отца, но бес сказал:
— "Реабилитации" не будет, не требуется ему таковая! В других сферах пребывает родитель твой, а там на всякие здешние "реабилитации" помочиться хотел! Правда, нечем ему мочиться. Желание обелить прошлое отца у тебя по причине. Полное сходство со случаем, когда у начинающего что-то соображать молодого человека умирает близкий и любимый человек. Пребывая в горе, коему страдающий не может дать объяснения, юноша клянётся стать "светилом медицины" и "отныне и до скончания века" не допустить ни одной смерти близких ему людей! И с тобой такое творится, но с небольшой разницей: если молодой клянётся стать "светилом медицины", то ты почему-то взялся за "отмывание" отцовых грехов в конце своей жизни.
— Сегодня самому жесткому убийце дают адвоката, так почему прошлых предателей нельзя "реабилитировать"? Не дело! Надо уточнить и разобраться в поведении бывших предателей народа! С кого начать?
— Разумеется, не с тех, кто "просрал войну", как соизволил выразиться "вождь и учитель всего советского народа" в первые минуты после получения вестей о войне. "Вождям ваша адвокатура" ни к чему, они никогда в разряд "предателей" не войдут. Как "дураки и мерзавцы" — да, пожалуйста, сколь угодно, можно в эту категорию их занести, но как предатели — нет и нет! В число предателей не входят и "вращатели гузном". Их считают "честными исследователями Истории".
— Что это за категория?
— Самые нужные вам люди! Из тех, кто всегда и всё знает. Всё, что непонятно одним — известно только им. "Просвещать темных" они начинают так:
— А вы знаете!? А вы понимаете!? — и после такого вступления начинаются сказки, сочинённые не ими, но "вышестоящими товарищами". "Вращатели гузном" — самая отвратительная порода, худшая, чем любой предатель. И ещё раз запиши: "предать можно то, во что верил и чему поклонялся"…
Глава 67.
Размножение вражеских прислужников.
Любого умершего можно поминать каждый день… или два раза на день…
Самоубийц (суицид), и людей, взятых водой, огнём и петлёй, православная вера разрешает поминать один раз в году. На "фоминой неделе". Канон церковный такой, "правИло веры". Но в "каноне" нет ни единого слова о том, можно ли поминать повещенных и расстрелянных "по приговору советского суда".
В "казни через повешенье" без верёвки не обойтись. Справедливо я был повешен, или по ошибки меня лишили жизни? "Раба божьего" можно отпевать? Нет ясности: как быть сегодня с церковным отпеванием останков убитых шестьдесят лет назад воинов? Вынули кости, отпели и опять в землю под "символ победы", красную звезду закапывать? Или менять "опознавательный знак"? А вдруг кости были "комсомольские"!? Атеистические? Как жить далее, если и до сего дня кладбища, наши "места печали и скорби" делятся на "воинские" и "цивильные"? На воинском кладбище крестов не ставят, хоть десять панихид по убиенным отслужи:
— "Воинским уставом советской армии крест не положен"!
Где сегодня похоронены предатели — никто не знает, не уделяют могилам предателей внимание…
— Ни одни предатели лишены внимания, у вас и герои неизвестно где лежат…
Первыми в списке предателей помяну граждан города, кои удумали встречать вражеского коменданта "хлебом/солью". Не знаю имён и фамилий, но уверен: "их имена, проклятые всем советским народом" будут храниться вечно! Нет, не в "памяти народной", а в спецархивах. Нынешним гражданам города память о качестве поднесённой немецкому коменданту ковриги хлеба не нужна.
— Бесяра, хочу спросить: а хлеб, что обычно подносят именитым гостям, куда потом девают? Поедают на "торжественных обедах по случаю…"?
— Голубям крошат… Трудно сообразить?
Собрался проявить интерес к бывшим предателям в полной мере потому, что поверил в приход демократических времён в отечестве нашем. Вера моя до того дошла, что однажды удумал появиться в упомянутой выше конторе с желанием взглянуть на документы о "предателях и отщепенцах прошлого", но, посмотрев на точно такую публику нынешнего времени — передумал:
"Прав Екклесиаст: "… и нет ничего нового под солнцем". Чего поминать старых отщепенцев, когда свежих в избытке"?
Но древний страх сидел во мне! — оно, это древнее, сидит во многих из тех, кому сегодня за семьдесят. Древний страх и желание наконец-то стать храбрым боролись так: "зачем упоминать имена и фамилии граждан города, что надумали встретить коменданта-немца, врага-захватчика хлебом с солью? Если коменданта встречал Сидоров, то всех ли сидоровых сегодня следует подозревать в прошлом предательстве:
— А ты не потомок того Сидорова, который… — не следует "Сидоровых" вписывать в поминальник предателями, но хочется. Если первым впишу Сидорова в "предатели" — гарантия, что меня никто туда не впишет. Подводя кого-то под "статью о предательстве", всегда важно соблюдать принцип "держи вора!" Хочется защищать предателей, но хотелось бы добраться и до корней столь ужасного проявления человеческой натуры.
Могу говорить только об отце-коллаборационисте, а о других "вражеских приспешниках" скажут их потомки. Или застесняются и умолчат?
Говорить о предателях трудно, но есть единственное облегчение: они мертвы, и что-то добавить к нашим словам не могут.
— … или не хотят: прошлое предательство "не актуально". Можно упереться в изобретение: "говорить о мёртвых только хорошее, или ничего"..
Изменники входят "в зону молчания", их не следует поминать.
Но если нарушить договорённость, как "пакт о ненападении" между советским союзом и Германией и что-то рассказать о мёртвых предателях, то сказанное обязательно должно "покрыть их вечным позором". Каким слоем презрения покрыть предателей — решать специалистам по таким "покрытиям".
— Как, почему и отчего люди становятся предателями?
— Чего так раскудахтался о "хлебе-соли", что преподнесли коменданту именитые жители города? Что такое: "хлеб-соль"? Всего лишь "Декларация о намерениях". Присутствовал на том "мероприятии", знаю, о чём думали именитые граждане города, когда выражали покорность новой власти поднесением плохо пропеченной ковриги хлеба на фаянсовом блюде фабрики Кузнецова…
— И что?
— "Посмотрим, что ты за птица, герр комендант и о чём "петь" собираешься!
— Эх, ну почему не было меня на площади перед зданием бывшего "дворянского собрания"!? С моей-то памятью? Я бы видел, как низко, или не очень, склонились в поклоне русские "осколки прошлого" перед немецким комендантом, видел бы их глаза и сегодня написал о них…
— Не страдай: поклонов коменданту не было…
— Утешил… Может, знаешь, что думал и комендант, принимая покорность города?
— Разумеется! Комендант чистейшим немецким языком о подносителях "хлеба/соли" думал не лучше, чем именитые граждане о нём:
— По рожам вашим видно: шельмы вы! — разницы в "комендантах" не бывает, они одинаковые. Взять вашего нынешнего губернатора, а в прошлом — секретаря обкома. Семьдесят лет "выше и чище" секретарей обкомов никого не было, не считая политбюро, и вдруг — нате вам — секретари обкомов, эти "образцы верности коммунистическому учению" без взмаха волшебных палочек превращаются в не менее "верных и преданных сторонников "возрождающегося русского капитала"! Капитала, коего когда-то враги с Запада пытались у вас возродить. Что могло быть сегодня, не прогони врагов вчера? Кто на сегодня бывший секретарь обкома? Правильно, губернатор: только большая шельма в прошлом могла добраться до областного партийного секретарства. Вот как такую свою "переориентировку" объяснил "широким массам трудящихся губернии":
— Если раньше думал о "благе народа", то почему в "новых" условиях перестану думать о вас, мои дорогие" — если губернатор тульский — поминает "дорогих туляков", если курский — "курян". Потом идут "брянцы", "калужане", "орловчане", "тамбовцы", "воронежцы" и "липчане". "Красный пояс" в полном наборе.