– Нога красивая, спору нет, – сказала Марлен, разглядывая мое произведение со всех сторон. Нога ей определенно нравилась. – Но вот моя ли? Не уверена.

Ложная скромность. Она прекрасно знала, чья это нога.

– Твоя, Марлен, твоя. Но если ты мне не доверяешь, пусть решат они. – Я повернулся к группе едоков – наших зрителей: – Является ли бедро на столе бедром этой женщины? Убери салфетку, солнышко.

Марлен быстро встала:

– Что за идиотизм!

И тем не менее она не обрушилась на меня, а поставила ногу на верхнюю перекладину стула, помедлила и постепенно приподняла подол черного платья. Зрители глазели в полном восторге. Марлен не стала обнажать ягодицу – хорошенького понемножку, – но все-таки открыла достаточно, чтобы удивить меня и потрясти наше жюри.

– Это ее нога, как пить дать.

– Точно, ее.

– Тут кто-то говорил, что она зубной врач?

Когда я услышал восторженные охи, то понял, что контракт у меня в кармане. Потому что Марлен не сможет забыть свой триумф. И захочет продолжения: по ней, оваций не бывает слишком много.

Я медленно провел ножом по сливочной ягодице, снял желтую стружку от попки до колена. Марлен наблюдала, как я намазываю ее на кусок булочки, потом открыла рот, чтобы я мог угостить и ее. Я сидел и смотрел, как она жует. Она жевала и позволяла мне смотреть.

Я с нетерпением ждал ежедневных свиданий с Гордоном, возможности побыть один на один с братом. Ну или втроем, если считать его стояк, который никуда не девался и уже практически жил собственной жизнью. Гордон прекрасно выглядел, и – о чудо! – проплешина, которая так его бесила, почти заросла – остался лишь маленький блестящий пятачок на самой макушке.

В какой-то момент я нарисовал с него шарж и закрепил на телевизоре у брата над головой. Если б Гордон все-таки очнулся, он первым делом увидел бы себя – с роскошной шевелюрой и рогом побольше Италии. Рисуя, я выдавал очередную порцию жизнеутверждающего трепа. Каждый день я пытался придумать для Гордона вескую причину вернуться к жизни. Например, сок манго на подбородке. Адреналин в крови, когда проскакиваешь перекресток на красный. Песня Джеймса Тейлора. Но в это утро я рассказал ему про Марлен, про «Pain et Beurre» и про то, что на месте нашего столика теперь торчит пальма.

– Лягушатник поставил на тебе крест, Гордон. Он тебя уже похоронил. Он уже скормил кому-то твой обед. На твоем месте я бы очень разозлился. Ради такого стоит бы выбраться из койки, а? Если, конечно, у тебя силенок хватит. А лично я думаю, что хватит.

– Привет, Арт. – Сестра Крисси неслышно подошла сзади и дотронулась до моего плеча. – Ты говори, говори. Продолжай.

Она пристроила свою аккуратную попку на край матраса, закинула ногу на ногу, взяла руку Гордона и принялась считать пульс. Они были так тесно связаны, эта медсестричка и мой брат. Как мать с больным ребенком. Будто он пришел из школы и лежит дома в постели. Дома.

Я наклонился и протянул ей руку над грудью Гордона:

– Крисси, а я живой? Можешь узнать? Крисси обхватила мое запястье легкими пальцами и засекла время. Пальцы сомкнулись, сжались: устанавливаем связь. Связь установлена.

– Думай про что-нибудь хорошее, пока я считаю, – велела Крисси. – Вспомни какую-нибудь мечту.

Я много о чем мечтаю. Обо всем на свете. Пожалуйста: лекарство от рака. Выздоровление Гордона. Статуя Марлен. Мир во всем мире. Или какая-нибудь новая индийская пряность, которая придаст новый вкус любому блюду. Но про все это я думать не стал. Почему-то мне вспомнился наш с Джули поцелуй – в машине, около «Львиной головы». Тот кэри-грантовский поцелуй. Закрыв глаза, я смог даже вспомнить тепло ее губ. И понял, ЧТО, будь у меня вторая попытка, я уж не стал бы строить из себя деликатного Кэри Гранта. Только дайте мне шанс (черта с два, при наших «профессиональных» отношениях!), и я своего не упущу. Я буду как Джеймс Бонд! Как Зорро! Как…

– Не волнуйся, ты жив. – Крисси ухмылялась во весь рот. – И даже очень.

19

Джули

– Да бросьте, солнышко! Вы можете придумать что-нибудь поинтересней, – твердил Арт в начале четвертого сеанса. На этот раз мы встретились в обеденный перерыв.

– Картошку брать будете, мистер? – прорезался хриплый голос из переговорного устройства.

– Уже заказал, друг.

– А коктейль не желаете, мистер?

Я не большая любительница обедов из придорожной забегаловки. Но в нашей тогдашней ситуации выбирать не приходилось.

Мы встретились с Артом в час дня возле цветочной лавки Томаса, которая оказалась недалеко от нашей редакции. Арту пришлось позаимствовать машину Томаса.

– Гордон, может, мне сесть за руль? – предложила я. – И вам проще, и мне.

– Спасибо, солнышко, но за рулем всегда я. Такой уж у меня принцип.

Больше всего мешали его ноги. Автомобильчик у Томаса был крохотный и вдобавок специально приспособленный для человечка, чьи ноги заканчивались как раз там, где ноги Арта только начинались.

Арт сообразил, что его голове лучше оставаться снаружи, пока все тело не разместится в машине. Я кое-как втиснулась на пассажирское сиденье и слушала, как он разговаривает сам с собой, правой рукой уцепившись за открытую дверцу и пытаясь то ли вползти, то ли ввинтиться в салон. Арт проталкивал левую ногу как можно дальше – над ручником и моими коленками.

– Можно я положу сюда ногу? Пока не влезу весь?

Его тело выгнулось дугой, голова все еще торчала снаружи, левая нога и торс уже были внутри, правый бок оказался под рулем, который впивался Арту под ребра. Но вот – ура! – он влез в машину целиком.

– Класс! Все просто чудно, солнышко!

По виду чудесного было мало. Голова Арта упиралась в крышу, а ноги были согнуты, как у богомола, летящего третьим классом.

– Извиняюсь за все это, солнышко. Моя тачка в ремонте, я ведь говорил, да?

Собственно, я как раз находилась с Томасом в «ситроене», когда случилась авария. У нас с Томасом состоялась приватная беседа. Ну, почти приватная. Я, Томас и Софи да Лука, которая как-то умудрилась увязаться с нами. Мы с ней вышли из редакции на обед, после того как все утро просидели над ее секс-рубрикой. И тут Софи через дорогу углядела Томаса – он стоял у старенького «ситроена» и махал мне рукой.

– Ой, какой славненький лилипутик! А это кто?

Наша встреча не была случайной. Томас Корелли караулил меня. Я ждала чего-то в этом духе после его очень странного звонка накануне.

– Джули? Я хотел сказать… (Длинная пауза.) Я знаю, ты договорилась насчет нового сеанса (длинная пауза) психотерапии, и вот звоню, чтобы… – Он заглох.

Тогда я списала это на его застенчивость, но теперь-то понимаю, что его мучила сложная моральная дилемма. Что важнее? Верность коллеге или интересы клиентки? Трусики или профессионализм?

– Я просто… хотел пожелать успехов и дать тебе мой телефон… так, на всякий случай…

На какой такой случай?

– Кто это, Джули? – выспрашивала Софи, пока мы шли навстречу Томасу. – Где ты с ним познакомилась?

Она болталась рядом, пока Томас (довольно неуклюже) приглашал меня пообедать. Потом выдумала, что ей жизненно необходимо попасть на другой конец города, а подвезти некому.

– Правда, классная машина, Джули? – спросила Софи, наклоняясь к нам с заднего сиденья. – Просто супер, Томас! Такая шикарная!

Софи делала то, что ей удается лучше всего: внедрялась в окружающую среду. И, как всякий новый биологический вид, нарушала природное равновесие. Однако Томас растаял от ее комплимента и позабыл упомянуть, что машина, по сути, не его.

– Можешь притормозить тут, Томас? – спросила я, едва удалось вклиниться в их беседу. – По-моему, тебе удобно выйти здесь, Софи.

– Разве? – с недовольной гримаской отозвалась Софи.