— Прощай!

Повернулся и зашагал, не оглядываясь. Прошел порядком, вдруг позади послышались торопливые шаги — кто-то догонял его.

— Я с тобой, Тимошенька, — Агнеса поравнялась и пошла рядом.

Тимош только крепче сжал перевязь.

Дверь открыл Иван:

— Агнеса!

Девушка из-под опущенных ресниц метнула взгляд на Тимоша:

— Понимаешь, сей парень прост до святости. Я следую за ним, как за преподобным чудотворцем.

— Зачем ты пришла? — проговорил Иван сдержанно, — только вчера говорила…

— А я не к тебе, товарищ Иван. Я к батьке!

— Каяться?

— Нет, в хату проситься.

Она решительно переступила порог.

— Твоих нет?

— Скоро вернутся. Старики собираются к вам, деда поминать.

— А я к забыла, — она по-детски трогательно сложила руки на груди.

— Ты католичка, Агнеса, Шесть дней черного греха, на седьмой минута покаяния.

— Не надо, Иван, всё прошло. Я знаю, я была слишком взвинчена, слишком истерична. Революция дело простонародное. Сейчас всё решается проще, вековечней…

— Вековечней, — подхватил Иван, — да это справедливо, пожалуй.

— За или против!..

— Ну, и как же ты?

— Что же спрашивать? Я пришла!

— Ну и правильно, дочка, — появилась во дворе Прасковья Даниловна, — входи в нашу хату, да помогай мне сражаться за порядок, за человеческую жизнь. А то, что ж они, изверги, только и знают свое — ввалится в дом, кулаком по столу: «Борща!»

Тимош, прислушиваясь к разговору, вскинул винтовку, осмотрел ее, заботливо вытер рукавом. Потом бережно поставил в угол, рядом с отцовской берданкой.

— Мама, я должна покаяться перед вами, — искренне призналась Агнеса, — я пришла к вам в хату для того, чтобы отрицать ее, я одену очипок для того, чтобы он стал последним очипком на земле.

— Ладно-ладно, — спокойно отозвалась Прасковья Даниловна, — вот батько вернется, даст он тебе и очипок и отрицание.

Вечером всей семьей отправились на Ивановку. Александра Терентьевна радушно встретила на крыльце гостей, как всегда в хате было тесно.

Тимош, войдя в горницу, первым долгом глянул на портрет — дед был доволен!

Всё казалось знакомо и дорого вокруг, и лица людей, и сама обстановка, но дороже всего то особое чувство сердечности и тепла, которое возникает лишь в очень близком, родном семейном кругу.

Только появление одного человека было неожиданным, случайным — в самый разгар застольной беседы пришел инженер Петров.

По тому, как приняли его, Тимош догадался, что Петрова ждали. Ткач, Павел и механик удалились в соседнюю комнату и долго о чем-то совещались. Сейчас же после того стали собираться.

— Ты в снарядном работал? — спросил Павел Тимоша.

— В снарядном.

— Пойдешь с нами.

Извинившись перед гостями, сказав, что его ждут а Совете, Павел вместе с Петровым вышли из хаты, за ними последовали Ткач и Руденко.

В Совете, несмотря на поздний час, горел свет, со всех концов города, заводов, фабрик, воинских частей стекались люди: коридоры и комнаты были набиты народом, клубы табачного дыма кружили под потолком, все было наполнено гулом голосов.

— Сюда прошу, — Павел открыл дверь ближайшей комнаты. В ней находилось несколько человек. В комнате стоял стол, вдоль стен были расставлены стулья, но все разговаривали стоя. Молоденький офицер, которого Тимош встретил в Совете в дни корниловщины, и еще другой, по виду рабочий, а по выправке военный, — товарищи называли его Андреем, — направились навстречу.

— Инженер Петров? — сразу угадал Андрей. — Ткач заверил нас, что вы окажете содействие.

— Все, что в моих силах.

— Сейчас товарищ Павел представит вам необходимые документы, — и повернулся к Тимошу:

— Руденко, если не ошибаюсь? Это ты за царскими министрами охотишься? — и, не ожидая ответа, распорядился:

— Сейчас товарищ Павел передаст инженеру Петрову некоторые материалы, а ты уж, будь добр, взгляни одним глазком.

Павел, между тем, достал из шкафа большой желтый портфель министерского вида.

— Панифатовский! — воскликнул Тимош.

— Подтверждаешь?

— Он самый. Желтый. Он же им по всему городу светил.

— Слышали, товарищи? Так. Хорошо. Еще один вопрос: этот портфель вместе с автомобилем фирма «Бенц» доставил в Совет шофер полковника Фатова. Шофер уверяет, товарищ Руденко, что явился по твоему приказанию. Это верно?

— Насчет машины был разговор. Портфеля не видал.

— Ты что, знаешь шофера? Доверяешь ему?

— А как же, мы с ним от самого воинского двора вместе ехали.

— Тогда всё понятно. Этого, разумеется, вполне достаточно. Товарищ Павел, познакомь нас с содержимым портфеля Фатова.

Павел, подойдя к столу, принялся извлекать из портфеля папки, тетради, чертежи. Сложил вес аккуратно стопочкой и вручил инженеру.

— Просим вашего заключения, товарищ Петров.

Лист за листом просматривал Петров бумаги, и всякий, даже не разбирающийся в чертежах человек, мог прочесть на лице механика всё, что касалось их значения и ценности. Присутствующие напряженно следили за каждым движением инженера.

— Ну, что скажете? — спросил Андрей, когда последний чертеж был прочитан.

— Достаточно полная и подробная документация производства минометов новейшей системы!

— Вы уверены в этом?

Инженер удивленно взглянул на Павла:

— Еще бы, это моя разработка! Но я не пойму, каким образом попала она в этот портфель, в руки Фатова. Я сдал ее непосредственно в Военное ведомство в Петрограде в самый канун революции. В марте вся документация должна была, как обычно, распределяться по соответствующим предприятиям. На шабалдасовский предназначалась только деталь № 247. Но я не нашел необходимой документации на заводе. Меня заверили, что она еще не поступала. Из Военного ведомства приходили туманные ответы или просто отмалчивались.

— Ну, что ж, товарищи, по-моему, дело ясное, — заключил Павел, — предъявим портфель господину Фатову. Любопытно, что он нам скажет, — Павел взял со столя небольшой истертый, видимо, не раз бывший в руках, листок, — а вот этот старый чертеж, помеченный датой девятьсот четырнадцатого года?

— Это эскиз детали первого варианта. Она запущена в производство на шабалдасовском в самом начале войны. Но и этот образец является оригинальным, и, разумеется, секретным.

Павел подозвал Тимошу:

— Взгляни на этот листок.

— Деталь номер двести сорок семь, — воскликнул Тимош.

— Не ошибся ли?

— Ошибся? Да я ее, проклятую, всю войну гнал. С самого четырнадцатого года Двести сорок седьмая вылитая.

— Верно говоришь?

— Да она мне по ночам снилась — двести сорок седьмая! Тут только одного не хватает…

— Недостает чего-то?

— Надписи: «До победного конца!» — злобно ответил Тимош.

— Ну, товарищи, — нетерпеливо проговорил Павел, — имеем все основания поздравить Левчука с весьма цепным приобретением в виде «представителя флота» Фатова!

В эту минуту в комнату вбежал Сидорчук:

— Товарищи, Фатов бежал!

— Фатов!

— Так точно — Шинкоф и Фатов. Мы передали их милиции Временного правительства, учитывая, значит, что их власть выступает против корниловщины и царизма и должка, значит, бороться с преступниками. А сейчас только что сообщили о побеге…