Поддержка монахов в борьбе с японскими пиратами значила очень многое и в политическом плане, так как народ, зная, что усэны участвуют в военном походе, и почитая их, присоединялся к армии. Ци Цзигуан, сам с детства занимаясь кунфу, понимал, сколь эффективно может быть в бою монашеское боевое искусство, и обратился к ним с просьбой о помощи. Наставники монашеского воинства дали согласие, а его отряды возглавил монах-боец Юэкун, чье имя в переводе означало «Месяц в небесной пустоте».

Трудно сказать, какова была численность этого войска. Средневековый автор Гу Тинлин в своей хронике «Записки знаний о каждом дне» («Жичжилу») говорит, что за Юэкуном пошло более 30 человек.

По другим данным, их было 27 человек, некоторые авторы говорят о сотнях человек, а то и о тысячах монахов. Путаница происходила еще и потому, что под шаолиньское монашеское воинство подпадали все монахи, а то и некоторые миряне – поклонники буддизма, которые присоединились к армии Ци Цзигуана.

Например, в «Хрониках борьбы с японскими пиратами» («Фэйбянь чжи») можно прочитать о шаолиньских монахах, пришедших из провинции Шаньдун, то есть оттуда, где в то время Шаолиньского монастыря не существовало. Собственно шаолиньских монахов в славном воинстве было, по-видимому, лишь два человека – Тяньюань и сам Юэкун. Правда, и они сумели поссориться, поспорив, кто же все-таки из них является истинным последователем шаолиньского искусства. Тяньюань недвусмысленно обвинил Юэкуна в самозванстве: «Я являюсь истинным шаолиньским монахом. А ты откуда явился? Может быть, ты хочешь стать выше меня?!»

Монахи принципиально не носили с собой никакого оружия, кроме традиционного монашеского посоха. Боевые же посохи усэнов были сделаны из железа и весили около 15 кг, а их длина составляла иногда свыше 2 м. Владение таким оружием не оставляло сомнений в физической силе монахов и опровергало мнение, что буддийский монах был в большинстве случаев человеком немощным, занимающимся в основном духовными поисками.

Монахи-бойцы поразили в сражениях с японцами даже бывалых профессиональных воинов. Сохраняя полное спокойствие и даже не меняясь в лице, они вступали в сражение сразу с несколькими противниками. Однажды во время боя к Юэкуну подскочил, пританцовывая и вращая двумя мечами, японский бандит. Монах сидел, погрузившись в созерцание, не двигаясь. В тот миг, когда меч уже был занесен над его головой, Юэкун стремительно взвился в воздух и сверху ударил нападающего железным посохом, размозжив ему голову.

Монахи провели более ста сражений с японцами. Вскоре армия Ци Цзигуана очистила от японских пиратов приморские провинции Чжэцзян, Гуандун и Фуцзянь. Участие шаолиньских монахов в этих сражениях не только принесло им славу, но и повысило уважение к кулачному искусству.

До этого времени среди теоретиков воинского искусства было распространено мнение, что цюаньфа не предназначено для использования в крупномасштабных сражениях, где в ход пускаются мечи, копья, алебарды, трезубцы. Оно полезно для защиты от разбойников да еще в качестве метода физического воспитания. Профессиональные воины, хотя и активно практиковали цюаньфа, смотрели на него как на малое искусство, подобное театрализованным представлениям. В одной из книг, посвященной воинскому искусству династии Мин, прямо об этом сообщалось: «Способы кулачного искусства кажутся неприемлемыми для техники ведения больших сражений. Вместе с этим движения руками и ногами приучают трудиться тело и конечности. Это является начальным этапом введения в настоящее искусство».

Однако события 1553 г. показали обратное – театрализованный вид кунфу приобретало лишь в руках имитаторов внешней формы. Искусство духа не поддается имитации, а достигается путем долгой и методичной тренировки, что и делали монахи. «Формы кулака» сплавлялись с тренировкой духа. «Тело и сердце есть не более чем единая сущность. Когда они соединяются, их проявления могут быть безграничны», – писал китайский автор того времени. Это выгодно отличало шаолиньскую школу от некоторых других школ кунфу, где основной упор делался на ритуализированные и малоэффективные в бою движения, хотя и способствовавшие нравственному и физическому здоровью.

Цель кунфу выходила далеко за рамки прикладного применения каких-либо приемов в бою, ведь речь шла прежде всего о передаче традиции изначальной цельности мастерства и интенсивной полноты его реализации. Не случайно говорили: «Исток кунфу лежит в сердце».

Проблема южных стилей кунфу

На юге Китая широкое распространение получили стили кунфу, которые народная традиция связывает с южным Шаолиньским монастырем. С первого взгляда здесь все ясно: большинство северных стилей боевых искусств оформилось под влиянием мастеров северного Шаолиньсы, а в районах к югу от реки Янцзы широкое распространение получили стили и школы, берущие свое начало от монастыря в провинции Фуцзянь, их основателями являются несколько монахов – старших братьев, бежавших от преследования маньчжуров.

Такую версию можно повсеместно встретить как в западной, так и в советской литературе. Однако простота, с которой традиционное мифологическое сознание концентрировало все кунфу в два центра – северный и южный, хотя и подходит для устных рассказов в китайском духе, но не совсем корректно в плане научной истины. Прежде всего в глаза бросается явное несоответствие: стили на юге Китая были распространены еще в XVI в., а активная практика кунфу в южном Шаолиньском монастыре началась лишь в конце XVII – начале XVIII в.

В чем же конкретно состояло различие южных и северных стилей? Действительно ли только в разных центрах возникновения? Или, может быть, в сугубо технических особенностях? Не случайно в Китае распространена поговорка: «На севере – ноги, на юге – руки», говорящая о том, что на севере больше преобладают удары ногами, удары в прыжках, южане же предпочитают удары руками. Хотя подобные технические отличия, несомненно, существуют, но между самими северными или южными стилями зачастую встречаются различия не меньшие. Думается, что ответ здесь заключен в другом, прежде всего – в традиционном противопоставлении севера и юга в сознании китайцев.

Издавна в сознании китайцев Поднебесная империя делилась на два огромных региона, естественной границей между которыми служила река Хуанхэ. Многие известные китайские мыслители пытались либо найти сугубо внешние различия между южанами и северянами, либо объяснить разницу в их происхождении. Известный китайский политический деятель Лян Цичао считал, что культурное обособление юга и севера объясняется тем, что в Китае реки текут с северо-запада на восток, поэтому и духовное единство между населением этих районов недостижимо. Он же утверждал, что развитие китайской культуры шло с севера на юг, поэтому северяне более образованны и обладают быстрым умом. Существовали и прямо противоположные мнения. Естественно, что противопоставление севера и юга затронуло все стороны духовной жизни Китая, в том числе и кунфу.

Еще в XIV в. на юге существовала активная практика кунфу, использовались здесь и характерные виды оружия, например, дубина, на одном конце которой была булава, на другом – короткий меч. Однако процесс упорядочения стилей шел в этих местах крайне медленно. Не произошло и столь тесного слияния боевых искусств с основными философскими принципами даосизма или буддизма, так как количество этих философских школ было в этих районах значительно меньшим, чем на севере.

Приход на юг хакка – выходцев с севера со своими, зачастую уже четко структурованными стилями, школы которых обладали эффективными способами поддержания непрерывной и интенсивной традиции передачи учения кунфу, заставил южан задуматься над собственным боевым наследием. Естественно, что этот процесс происходил неосознанно, однако существование мощных школ кунфу северных направлений требовало объективно параллельных структур, не уступающих ни по духовному содержанию, ни по боевому мастерству, ни по письменной традиции (что весьма немаловажно для китайской школы кунфу).