Изменить стиль страницы
Уличное кунфу i_031.jpg

В деревнях представления кунфу были менее красочны, но и менее формализованы. Нередко представление превращалось в свободные поединки, и известны случаи, когда во время храмовых праздников некоторые участники были травмированы или даже погибали. Однако это было другое кунфу, нежели то, которое существовало в школах или сектах. Прежде всего, оно отличалось целевой направленностью. Демонстрация кунфу перед публикой особое внимание уделяет форме исполнения, ее сложности и отточенности каждого приема. В школах кунфу речь шла о постоянном преодолении этой формы, о форме вне форм, прозрении абсолютной тайны за предельно ясным движением. Для этого большое количество людей лишь мешало, хотя, несомненно, истинных мастеров не смущали внешние факторы. Мир кунфу как бы сходился во всей своей полноте и интенсивности в светлом и чистом сознании подлинного мастера, для остальных же людей он представлялся в своей косвенной форме, например, в виде демонстрации таолу или показе подвигов жесткого цигун – разбития камней на груди и конечностях, безболезненных приемов ударов мечом в живот и пикой в горло и многих других.

Кунфу внутри единого объема внешней формы как бы распадается на два направления, различные по своему внутреннему смыслу, или, точнее, по глубине постижения внутренней сути. С одной стороны, это закрытые школы, секты, индивидуальные мастера, с другой – многочисленные дворы боевых искусств (гуань), где тренировалось иногда до сотни человек, обширные праздники и демонстрации приемов. Неискушенному наблюдателю они могут показаться похожими, нередко было, что выполнялись одни и те же таолу и даже произносились одинаковые наставления. Но произносились они разными учителями и перед разными учениками, поэтому в кунфу вопрос «Кто делает?» всегда важнее вопроса «Что делает?». Именно таким образом обычные поклонники боевых искусств, которые жили миллионами в деревнях, отличались от небесного таланта (тяньцай) – истинного прирожденного ученика, а наставники кунфу, обучавшие население, – от пресветлого учителя (минши).

Большинство методов и стилей разрабатывались внутри школ, только они могли обобщить и сохранить тот глубокий смысл, который подразумевал собой каждый стиль. Дворы боевых искусств использовали формы, а иногда и методы их преподавания, однако не имели каналов передачи этой традиции. В частности, каждая школа, большинство из которых образовывалось в рамках семейных структур, имела свои генеалогические хроники, которые всегда позволяли соотнести ученика с первоучителем. В хроники включались и наставления учителей, и зачастую само понятие «школа» определялось именно по наличию таких источников мудрости. Они были не обязательны к прочтению, но обязательны к сохранению и почитанию. Трактаты служили своеобразным символом школы.

Даже сейчас, когда в КНР ведется огромная работа по упорядочению кунфу и предпринимаются попытки сохранить эти записи, дабы они не канули в Лету после смерти мастеров, учителя редко отдают их государственным организациям, считая это делом недостойным. В настоящий момент известно лишь несколько таких трактатов по стилям, которые можно назвать сравнительно полными. Это, например, канон тайцзицюань, часть шаолиньских архивов. Однако никто не может даже предположить, каковы эти хроники в полном виде и что они скрывают (или открывают?).

Монахи вступают в сражение

Когда же реально впервые шаолиньские монахи продемонстрировали свое необычайное мастерство? До начала XIV в. кунфу широко практиковалось в народной среде в виде отдельных боевых упражнений, а также гимнастическо-оздоровительных систем, относящихся к даосским истокам, однако, кроме легенд, история не донесла до нас ни единого факта о существовании какого-либо конкретного стиля, соотносящегося с Шаолиньским монастырем. Тем не менее косвенные данные позволяют предположить, что активная практика боевых искусств в монастыре началась еще в XIII в., а к началу XIV в. существовали уже особые монашеские отряды, набранные из Шаолиньсы.

С начала династии Мин (1368–1644) и в течение почти двух столетий на приморские провинции Китая регулярно совершались набеги японских пиратов. Нередко в результате этого оказывались разоренными целые уезды и деревни. У местного населения не хватало собственных сил для отражения набегов опытного в бою и хорошо вооруженного противника. Государственная администрация вяло реагировала на просьбы местных жителей и некоторых патриотически настроенных чиновников оказать помощь, прислав отряды регулярной армии. Организованную борьбу с японскими пиратами возглавил один из самых талантливых полководцев за всю историю Китая, прекрасный знаток боевых искусств, автор ряда трактатов по кунфу Ци Цзигуан (1528–1587).

Формируя армию, Ци Цзигуан обратил свой взор к знатокам кунфу, проживающим в разных регионах Китая. Не случайно в то время распространилась пословица: «Один боец кунфу справится и с десятью врагами, а десять бойцов кунфу могут обратить в бегство целую армию!» Многие знатоки кунфу, народные мастера обучали местные отряды самообороны, созданные в деревнях для защиты населения от бандитов, сопровождения караванов с товарами. В последующие периоды китайской истории эти отряды нередко перерастали в крупные объединения миньтуаней – деревенские ополчения, где все члены обязаны были владеть приемами кунфу, а сами отряды сохранились до середины XX в. Во времена Ци Цзигуана деревенские войска были невелики и включали от 5 до 100 человек. О многих бойцах кунфу из этих отрядов рассказывали необычайные истории: одни могли лишь взглядом расколоть камень, другие ловили рукой шарики из самострела, третьих не могли сдвинуть с места десяток силачей.

Уличное кунфу i_032.jpg

В Хэнани существовали два таких отряда. Первый отряд носил название «бойцы маохулу» – «бойцы с черными бородами». Его члены, среди которых было много угольщиков, в основном владели коротким оружием и цюаньфа, поэтому и получили прозвище «бьющие руки». В провинции Шаньдун деревенские войска предпочитали длинные шесты и назывались «руки-длинные шесты». В области Сюйчжоу прославились бойцы, стреляющие без промаха, за что их и прозвали «руки-стрелы».

Особой славой пользовались монашеские войска – сэнбин, состоявшие большей частью из буддийских бродячих монахов. По традиции все они считались в народе выходцами из Шаолиньского монастыря и звались шаолиньским воинством, хотя, как утверждают источники, собственно выходцев из Шаолиньсы в них никогда не было больше двух-трех человек. Зачастую к ним примыкал различный бродячий люд, лодочники, угольщики, беглые солдаты. Шаолиньское воинство действовало сообща с отрядами маохулу на территории Хэнани, и вместе они составляли достаточно грозную силу – две-три тысячи бойцов кунфу. К ним приезжали для обмена опытом знатоки боевых искусств из других провинций, порой считалось, что обучаться в монашеском отряде – все равно что получать знания в самом Шаолиньском монастыре.

Как же случилось, что государственная администрация позволила монахам иметь собственные боевые отряды, более того, сам Ци Цзигуан прибегал к их услугам? Впервые монашеское воинство появилось после славного участия монахов в восстановлении на престол императора Ли Шиминя. Во время похода на запад, предпринятого императором Сяо Уди (532–534), в путь отправились более пяти тысяч человек, монахи же поддерживали их продовольствием, оружием и людьми. В сунский период был создан отряд из монахов-бойцов, называемый «отряд почитаемой победы». Вместе с ним был создан и детский отряд – «отряд чистой победы», где готовились будущие мастера боевых искусств.

Монашеское воинство не раз оказывало услуги уездным правителям в борьбе с разбойниками, хотя нередко бывало, что и сами монахи уходили в леса и горы, присоединяясь к боевым молодцам. Усэны (монахи-бойцы) ничем не отличались от профессиональных воинов, а во многом даже и превосходили их. Тренируясь столь же регулярно, как и солдаты, монахи владели многими секретами психической саморегуляции, столь необходимой для сохранения в бою хладнокровия и ясности сознания. Усэны были воинами в высоком смысле этого слова. Не существовало ни единой частицы их души, которой бы не коснулось влияние кунфу – глубокого сплава гуманности и мудрости, эстетического видения мира и мастерского владения своим телом и психикой.