– Князь Дмитрий Вяземский – сын известного члена Государственного совета, бывшего управляющего уделами, который потерпел по службе за свой либерализм. Молодой князь имеет придворное звание камер-юнкера, что позволяет ему получать необходимую информацию о перемещениях царского поезда. Он сейчас уполномоченный Красного Креста и стоит во главе летучего санитарного отряда имени великого князя Николая Николаевича. Отряд этот входит в состав района Северного фронта, которым заведует в качестве уполномоченного Красного Креста ваш покорный слуга, – поклонился Гучков налево и направо. – Могу добавить, – блеснул глазами Александр Иванович, – что ареной действий, как мы уже говорили с князем Вяземским, можно избрать одну из железнодорожных станций на царском пути в Новгородской губернии, где в одном из бывших аракчеевских поселений квартирует запасная гвардейская часть, с которой тесно связан наш друг князь Димитрий… И последнее, – объявил Гучков. – Я задумал небольшую провокацию, чтобы вовлечь в наши ряды генерала Алексеева. Я знаю, что он очень откровенно беседовал с делегацией Думы в Ставку, не опровергал и московского городского голову Челнокова, который прозрачно намекнул ему на то, что необходима смена режима и военный диктатор… Алексеев, вероятно, примерил эту роль на себя… Так вот, я напишу ему конфиденциальное письмо, из которого генерал поймёт, что я считаю его нашим соратником. А потом я это письмо опубликую! Если Алексеев публично не откажется от того, что это письмо получил и одобрил, – а он не посмеет этого сделать, зная, что его генералы – с нами, – то он прочно будет сидеть у нас на крючке!

– Браво, Александр Иванович! – приподнялся на диване тщедушный князь Львов.

Грузный, коротко подстриженный, но несколько неопрятный генерал Крымов решил взять слово и поднялся со своего места. Гучков предупредительно сел.

– Дворцовые перемены – самая безболезненная форма для армии… – подтвердил генерал. – Но если при повышенном настроении рабочих масс, которое вызывает наша противоправительственная пропаганда, кто-нибудь ещё, кроме нас, захочет взять власть, мы должны вешать и расстреливать, расстреливать и вешать! А для этого нам будут необходимы верные нам кавалерийские части в Петрограде и Москве… Я прошу его превосходительство генерала Гурко заранее озаботится в Ставке этим и своевременно передислоцировать в столицу одну-две кавалерийские дивизии…

– Так мы и сделаем! – заверил генерал Гурко. Из-за своего маленького росточка он всегда вытягивал шею, чтобы казаться повыше, и отрастил высокую причёску. Он и сейчас был вытянут в струнку. – Но только после свержения царя… Кроме того, господа, полагаю целесообразным привлечь в наши ряды офицеров из Морского Генерального штаба. Мне известно, что и у них имеется группа противников Николая, которая вынашивает собственные планы его устранения, вплоть до захвата, насильной посадки на эсминец и отправки куда-ни удь в Англию или другую страну, которая нам сочувствует…

– Но главное, – вмешался снова Гучков, – срочно нужно заручиться согласием генералов Алексеева, Рузского, Брусилова… Разговаривать со старым дураком Николаем Иудовичем Ивановым – бесполезно… Он начисто лишён умственных способностей и поэтому слепо верен царю!.. А для того чтобы была у нас работа, а не бесконечные разговоры, я предлагаю избрать «Комитет трёх», или своего рода штаб для руководства военным отделом нашей конспирации.

В салоне воцарилось тягостное молчание. Каждый из присутствующих очень хотел попасть в новый триумвират и поэтому молчал, не называя других. Наконец, быстрый умом и самый молодой гость – Терещенко – пригладил свой набриолиненный пробор, встал с кресла и предложил:

– Самыми авторитетными нашими деятелями для занятия ответственнейших позиций в «Комитете трёх» я считаю князя Георгия Евгеньевича Львова, Александра Ивановича Гучкова и Александра Фёдоровича Керенского! Будут ли возражения, господа?

Возражений или других предложений не последовало. Атмосфера сразу разрядилась, гости заулыбались друг другу, а особенно новым членам подпольного триумвирата. Больше всех обрадовался граф Орлов-Давыдов, поскольку он уже много лет состоял в дружбе с каждым из новоизбранных попечителей над генералами.

– А теперь, господа, прошу к столу – заморить червячка! – пророкотал он своим утробным голосом и трижды хлопнул в ладоши. На пороге зала, словно ждала сигнала за дверью, появилась маленькая хрупкая женщина. Это была бывшая исполнительница и сочинительница модных романсов, кафешантанная певичка Мария Пуаре. Несколько лет тому назад она влюбила в себя графа, родила от него незаконнорождённого сына, а потом подала на Орлова-Давыдова в суд о признании его отцовства. Суд Мария Пуаре выиграла, граф не только признал сына, но и женился на певичке.

Графиня Орлова-Давыдова сочинять шансонетки перестала. Её излюбленным творчеством, которое высоко оценили многочисленные гости графа, особенно из офицерского корпуса, стало составление меню. Сегодняшние гости графа также принадлежали к поклонникам Марии Пуаре и её нового жанра.

Появление её сиятельства было встречено улыбками и любезными приветствиями. Гости потянулись к её ручке. Князь Львов, как старейший и светлейший из присутствующих, первым её поцеловал, за ним – остальные. Затем графиня Мария взяла князя-толстовца под руку и повела гостей в столовую.

69

Поезд Христиания – Трондхейм подходил к своей конечной станции на берегу красавца Трондхейм-фиорда. Пассажирам, следующим в Россию, надо было готовится к пересадке на другой, следующий из Норвегии в Северную Швецию. Там, на станции Брекке, снова предстояла пересадка – теперь уже на экспресс Стокгольм – Хапаранда, доставлявший пассажиров на русскую границу, к городку Торнео…

Родной брат российской Императрицы, великий герцог Эрнст Гессенский, генерал германской армии, начавшей великое сражение под Верденом[148], чувствовал себя от этого путешествия не в своей тарелке. Особенно ему претило то, что он, великий герцог Гессен-Дармштадтский, занесённый в Готский альманах в качестве одного из владетельных монархов Европы, должен путешествовать, словно беглый каторжник или пошлый шпион, с чужим, причём датским, паспортом, выписанным на имя несуществующего барона фон Скоовгарда. Но так придумал для его же безопасности министр двора Кайзера Вильгельма Второго и приятель самого Эрни, граф Филипп Эйленбург. Более того, в целях конспирации он попросил великого герцога написать впрок три письма его супруге, якобы из штаб-квартиры армии во Франции, и обещал каждые три дня, наклеив на конверт французскую марку, отсылать их великой герцогине Гессенской Элеоноре…

Поскольку Фили исполнял не только обязанности любимого личного друга Кайзера, министра его двора, но и координировал все разведывательные службы Германской империи, ему, очевидно, можно было верить. Теперь, пользуясь часами свободного времени в быстро мчавшемся норвежском поезде, великий герцог снова и снова возвращался к истокам этой поездки и продумывал весь её план на предмет того, нет ли в нём какого-либо слабого звена, которое может разоблачить его, великого герцога и генерала германской армии, отправившегося в Царское Село для переговоров с царём о сепаратном мире.

«Об этом никто не должен знать!» – предупреждал Кайзер, когда неожиданно, в самом начале сражения за французскую крепость Верден, пригласил его в Плесе, в новую ставку Верховного командования.

Это было всего несколько дней тому назад. В парке дворца Ганса Генриха XV Плесского, где с недавних пор размещалрсь Верховное командование, уже расцвели мимозы, а вся другая растительность покрылась зелёным туманом почек и молоденьких листочков. Кайзер, граф Эйленбург и он, Эрнст-Людвиг, много часов провели за наглухо закрытой для всех дверью кабинета Вильгельма, обсуждая предстоящую поездку. Кайзер хотел сделать ещё одну попытку напрямую связаться с Николаем Вторым и предложить ему подписать сепаратный мир на самых благоприятных для России условиях. Ибо положение Германии между двумя фронтами становилось не просто опасным, но исключительно тяжёлым и невыносимым.