Мне захотелось сказать что-то, но вместо этого из горла раздался какой-то слабый стон.

– Смотри-ка, он очнулся, – совершенно спокойно сказал Жан-Мари, поворачиваясь ко мне. – Я всегда говорил, что русские поразительно живучи. Это, повидимому, результат холодного континентального климата Среднерусской возвышенности.

– Я еще вас всех переживу, – едва вымолвил я и повернул к ним голову.

Оба профессора сидели в креслах в моей палате, листали журналы и спорили о каких-то новых загадках Черного континента. Вид у обоих был довольно изможденный, но, кроме этого, других следов перенесенной ими смерти не было даже заметно.

– Откуда вы взялись?

– В каком смысле? – спросил Оливье. – Мы уже давно здесь. С тех пор, как нас обоих выписали. Приехали тебя повидать.

– Разве никто из вас не умирал? – задал я самый глупый вопрос в своей жизни.

– Э-э-э... вроде нет, – с удивлением ответил Лабесс. – А должен был? И кто тебе сказал, что мы умерли?

Хогон, собака, обманул. Провели меня, как ребенка, выудили клятву хранить молчание, а потом взяли да и воскресили моих коллег. Вот это спектакль!

– Сколько времени я здесь? – спросил я, с трудом ворочая языком.

В голове что-то стучало без умолку, и мысли набегали одна на другую, превращаясь в яркую смесь пережитого за эти недели.

– Шестой день, – ответил Оливье. – Я приехал сюда вчера, а Брезе на ногах уже третий день. Скажи спасибо, что я успел: Жан-Мари предлагал влить тебе в горло пол-литра водки и уверял, что это лучший способ поставить русского человека на ноги.

Я заметил, что весь опутан проводами, а койка буквально окружена батареей капельниц. Пошевелил руками, ногами: все вроде бы было на месте.

– А что со мной случилось?

– Тебя привез Малик, – ответил Оливье. – Утром того дня, когда он тебя нашел, приехал на старом джипе на край плато возле деревни Номбори, как ты его и просил, и увидел тебя лежащим прямо на песке, в тени какого-то фикуса.

– Да не фикус это был, а баобаб, – вставил Жан-Мари.

– Заткнись, Брезе. Надо было тебя лишить дара речи, а не меня. Так вот, Алексей, он привез тебя сюда. Когда вы прибыли в Бандиагару, ты почти не дышал, сердце билось слабо. Видимо, такой же удар, как у Брезе, неизвестного происхождения. И тем не менее тебя не стали закапывать в землю сразу, а положили в госпиталь и стали откармливать вот из этих капельниц. А вот что было до этого, пожалуй, известно тебе одному.

Я даже зажмурился от воспоминаний. Да уж, я не забуду и секунды этой ночи...

В палату вбежал молодой чернокожий врач.

– Боже, да он очнулся! – воскликнул он. – Так, господа, ну-ка немедленно на выход! Ему нужно спать, полный покой, глюкоза...

– Я уже выспался за эту неделю, – заметил я. – Пусть посидят, нам нужно много всего обсудить.

– Да? Ну, ладно. Всего на минутку, – ответил доктор, выбегая обратно. – Вам здесь всем противопоказано нервничать!

– Я совершенно спокоен, – скрипучим голосом отреагировал Брезе.

– Алексей, – спросил Оливье о том, что у них обоих явно читалось во взгляде. – Вы видели их?

«Если ты расскажешь, умрут даже те, кого ты считаешь мертвыми» – вот теперь я понял смысл фразы старого хогона. Он сохранил жизнь этим двум ученым только для того, чтобы я никогда в жизни не смог рассказать им ни единого слова, опасаясь не только собственной, но и их смерти.

И я покачал головой – никого я не видел. Они переглянулись и, похоже, поняли все.

– У меня была догадка, – хитро сказал Жан-Мари Брезе. – Я уже давно понял, что нашему вниманию представляли грандиозную мистификацию. С мнимыми смертями, с загадочными болезнями и тому подобными театральными эффектами. А когда Оливье рассказал мне о Бледном Лисе Уругуру, я, честно говоря, вообще поразился вашей тупости, коллеги. Ну неужели не ясно, что так называемый жрец-предсказатель насыпает вечером на свои художества орешки или кусочки мяса и ночью туда действительно приходят лисы из ближайшего буша?

Я улыбался и молчал. От уверенного, безапелляционного голоса Жана-Мари мне самому становилось как-то легче на душе. Еще немного – и я, быть может, вообще решу, что все это мистическое приключение мне почудилось.

– Но скажите нам хотя бы только одно: есть на свете летающие люди? – спросил Брезе.

– Нет, вы были правы, профессор, – уверенно сказал я, кивая для убедительности несколько раз. – Все на свете можно объяснить с помощью научных методов, и летающих людей, увы, в мире не существует...

– Так я и думал, – легко согласился Оливье. – Осталось убедить в этом Амани, нашего персонального великого хогона.

– Где она? – Я приподнялся на кровати.

– Она здесь, в Бандиагаре. Ездила к своей матери, теперь вернулась. И тоже ничего не говорит, кроме как о своей клятве жрецам. Вы что, сговорились, верно?

– Ох, боже, ребята, сколько всего я не могу рассказать вам...

– Рассказы на сегодня закончены! – гаркнул врач, снова вбегая в палату. – Все вон, больному нужно отдыхать. Рассказывать будете завтра.

После того как, ожесточенно жестикулируя, мои коллеги вышли из палаты, пообещав вернуться завтра утром, я улыбнулся наступившей тишине. Я пока еще совершенно не представлял, как сложится теперь моя жизнь и каким же, собственно, является результат нашей удивительной экспедиции. Мне нужно было обдумать столько всего, что немного тишины мне бы не помешало...

Я взял свой мобильник и набрал московский номер Юли. Но она не подходила к телефону. Мне не удавалось дозвониться ей со дня моего отъезда, и что-то подсказывало, что наша с ней недолгая семейная жизнь подошла к своему логическому концу. Мы так и не смогли найти для себя наш общий реальный мир, и каждый из нас представлял его по-разному. Но эта мысль, которая раньше, быть может, повергла бы меня в настоящий шок, сейчас уже не казалась кошмаром. Ведь в любом случае Юля никогда не поймет того, что смог понять я в Стране догонов. Не сможет оценить блеска озарения в моих глазах, не осознает перемен, которые во мне произошли. Ведь в мою жизнь вошло что-то совершенно новое!

И в этот момент в палату неслышно вошла Амани Коро в белых свободных брюках и голубой рубашке навыпуск. И глаза ее, как всегда, приветливо и чуть насмешливо поблескивали за тонкими стеклами очков.

Она села ко мне на кровать и молча посмотрела мне в глаза. Так мы и сидели остаток вечера: я в кровати, с бутылкой йогурта в руке, откинувшись спиной на подушки, а она на стуле, рядом со мной, положив руки на колени, – и молчали. Минута тянулась за минутой, но мы не отрывали взгляда друг от друга. Мы вспоминали все, что было с нами, и улыбались нашим воспоминаниям. Мы пережили вместе столько всего, что об этом просто бессмысленно было разговаривать. Да и разве мог я вот так, запросто, рассказать ей, что тогда, в Тирели, на мой вопрос, буду ли я счастлив с чернокожей девушкой, Бледный Лис Уругуру ответил мне: «Да, будешь».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

– И все-таки кто они такие, теллемы? – вполголоса спросил я.

Мы сидели на балконе моей московской квартиры и через стекло наблюдали, как солнце садится за шпиль одного из семи высотных зданий столицы. В Москву наконец-то пришла настоящая зима, солнечно-морозная, такая, какой мы помним ее из детства, но торжествовать ей осталось недолго: через несколько дней подходит к концу февраль. Всего лишь чуть больше трех месяцев прошло с тех пор, как именно из этого кресла я задал риторический вопрос: «Почему люди не летают?»...

– Я смотрю, никак ты не успокоишься, – улыбнулась она, плотнее укутывая ноги пледом. – Уже неделя, как вернулся, а думаешь все время только о теллемах...

– Это верно, – признался я. – Ну, раз уж я выяснил их секрет, необходимо знать и научное объяснение их существованию.

Она подняла на меня глаза, полные, как мне показалось, сочувствия, и я взял ее руку, темную и гладкую, словно шелк цвета шоколада...