Жан-Мари открыл свой ноутбук и вывел на экран снимок. На песке между кустов были отчетливо видны причудливо извивающиеся полоски и довольно крупные когтистые следы, на вид совсем свежие.

– Это же ящерица... – с ужасом произнесла Амани. – Неужели та самая?..

– Я не знаю, – ответил Оливье. – Он ведь говорил, что в Африке не водится ядовитых ящериц. Я позвонил своим коллегам в Париж, действительно, в мире существует только два вида ядовитых ящериц, и оба водятся только в Америке, род Heloderma. Но следы скорее походят на один из видов семейства Latastia, того самого, которого Жан-Мари вовсе не боялся, в отличие от местных жителей. Что же это за вид? На этот вопрос, пожалуй, лучше всех ответил бы сам Жан-Мари. Без него нам теперь будет значительно сложнее общаться с местным животным миром.

– Да, это верно, – согласился я. – Но даже если это была рептилия, без человеческого вмешательства там не обошлось.

– Что вы имеете в виду? – спросила Амани.

– Буквально за мгновение перед тем, как Жан-Мари упал, я видел в кустах чью-то руку.

– Черную или белую? – торопливо спросил Оливье.

– Друзья... Это вообще не была нормальная человеческая рука... Вы, быть может, сочтете меня психопатом, свихнувшимся на почве африканских верований, но ответьте-ка мне – а не водятся ли здесь пигмеи?

– Нет, могу сказать абсолютно определенно, – уверенно заявила Амани. – Вам почудилось, это могла быть и палка.

– Я тоже думаю, что вам показалось, – тоже покачал головой Лабесс. – Но в любом случае все произошедшее означает только одно: никто и никуда отныне не ходит в одиночку. Никто ничего не ест и не пьет, предварительно не проверив еду на местных жителях. Все смотрим по сторонам и не совершаем резких движений. Ночью из дома ни ногой. Все, увеселительная прогулка кончилась. Мы ведем войну, не знаю уж, с людьми или с потусторонними силами, и мы несем в ней потери...

Нашей основной задачей в Тирели было найти того самого предсказателя, о котором говорил Малик и который якобы знал, как найти, по его выражению, потомка теллемов. Поэтому с самого утра мы предоставили полную свободу действий нашему проводнику, вступившему в тесный контакт с местными жителями, преимущественно, как мне показалось, женщинами, а сами отправились втроем на неторопливую экскурсию по деревне. После бурных событий последних дней и пары бессонных ночей все мы были значительным образом вымотаны и не собирались предпринимать активных розыскных действий. Но ноги сами привели нас к утесу, где мы, не сговариваясь, молча задрав головы вверх, уставились на очередные пещеры, к которых зияли отверстия домов теллемов.

Тирели, как и Номбори, расположена у подножия плато, и жилища древних его обитателей кажутся здесь гораздо более доступными. Высокие цилиндрические башни Теллемов расположены прямо у основания утеса, и до некоторых из них можно было бы дойти пешком, если бы не табу, наложенное догонами. Другие, более труднодоступные хижины выстроены в ряд в пещерах, выдолбленных в утесе на высоте десяти – пятнадцати метров.

Оливье вытащил свой гигантский бинокль, весивший, по моему мнению, как половина всей нашей поклажи.

– Смотрите, интересная штука. Ну-ка, Алексей, взгляните наверх, вон в ту пещеру, чуть правее...

Я согнулся под тяжестью оптики.

– Пещера.

– Да нет, не просто пещера, – усмехнулся Ла-бесс. – Глядите внимательнее внутрь. Видите?

И я вдруг увидел. В пещере, рядом с круглым отверстием входа в дом, были отчетливо различимы фигурки людей. Черные, высотой с полметра, это были вырезанные из дерева статуэтки человечков с поднятыми вверх руками. Одна из них явно изображала женщину, здесь я не мог ошибиться. Обе статуэтки были прислонены к стене хижины теллемов.

– Вижу. Посмотрите-ка, Амани, – передал я бинокль в ее руки. – И скажите нам, кто автор этих скульптурных изображений.

Амани долго водила пальцами по колесу регулировки резкости.

– Это искусство догонов. А фигуры изображают теллемов, мужчину и женщину, как вы можете догадаться.

– И что же, эти фигурки стоят здесь с четырнадцатого века, с того момента, как на вход в пещеры было наложено табу?

– Нет. Дерево сохранилось превосходно. Этим фигуркам вряд ли больше двадцати лет, и они покрашены черной краской.

– Вот именно, – продолжал я. – Но кто поставил их там? И как этот человек смог забраться в пещеру?

– Не знаю, Алексей. – Амани приникла к фотообъективу и сделала несколько кадров. – Возможно, жрецы могут ответить на этот вопрос...

К ужину мы разыскали Малика, который казался абсолютно изможденным после своих переговоров с местными жителями.

– Плохо, – начал он многообещающе. – Здесь нам никто ничего не скажет. Люди уже знают про события в Номбори, они боятся не только разговаривать, но и руку пожать. Даже мои знакомые убегают от меня, как от ядовитой ящерицы, право слово. Не помогли даже орехи колы.

– Так что, предсказателя ты не нашел? – встревоженно спросил я.

Малик усмехнулся:

– Как не найти? Нашел...

Предсказатель сидел на земле под баобабом, и я заметил его сразу же, как только мы взобрались на плато, просто потому, что вокруг ничего больше не было, сплошная каменистая пустыня. Ни деревьев, ни кустарника, ни домов, ни дорог – на выглаженной солнцем и ветром поверхности не оставалось места для жизни, как будто здесь прошел каменный каток. Впереди, насколько хватало глазу, тоже простиралась безжизненная пустыня. Позади нас, далеко внизу, спасаясь от африканского солнца, к утесу лепились микроскопические серые деревни догонов, рядом с ними – желто-зеленые поля кукурузы и риса, а дальше к югу – бесконечные песчаные барханы до горизонта.

Мы шли сюда почти три часа: сначала, обливаясь потом, взбирались на плато, потом двигались вдоль его кромки, обходя бездонные щели и провалы в скальной породе. Здесь, каким-то чудом приютившись в трещине между скалами, рос кривой баобаб. А под ним, освещенный косыми лучами вечернего солнца, на земле сидел пожилой человек в светло-зеленом халате и белой шапочке. Он не смотрел на нас, даже когда мы подошли вплотную. Казалось, он был абсолютно поглощенным своим занятием – раскладывал на мелком песке палочки, щепки и мелкие камешки разных цветов, периодически проводя между ними резкие горизонтальные и вертикальные черты. Внешне все это напоминало примитивную детскую игру.

– С этим типом хоть можно разговаривать? – шепнул я Малику, когда мы приблизились к предсказателю будущего.

– Можно... – кивнул он.

– Bonjour, – максимально громко и отчетливо произнес я, наклонившись к уху предсказателя.

Он не повел даже бровью, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Малик легонько тронул меня за рукав:

– Можно, но понимает он только языки догонов или бамбара.

Действительно, на обращение Малика старик отреагировал. Он поднял голову, по очереди внимательно осмотрел каждого из нас и вежливо поздоровался на бамбара. Я сел на корточки и улыбнулся ему.

– Спроси, не жарко ли ему, не хочет ли он, чтобы мы дали ему воды и орехов колы? – попросил я Малика.

Выяснилось, что хочет и того и другого. Старик медленно выпил бутылку воды, сгреб протянутые ему орехи и спрятал их где-то в складках своего широкого балахона.

– Абдаллах, – начал Малик, – эти люди пришли сюда издалека.

Абдаллах, судя по всему догон-мусульманин, понимающе и даже сочувственно приподнял седую бровь.

– Они хотят узнать, где ждет их разгадка великой тайны.

Абдаллах кивнул с видом человека, к которому с пустяками лучше не приставать, каждый день люди приходят разгадывать именно великие тайны. Потом он воззрился на нас и снова по очереди оглядел.

– Почему ты не имеешь детей? – спросил он неожиданно у Амани на языке догонов.

Та опешила. Малик шепотом перевел нам вопрос. Мы с Оливье, взглянув друг на друга, саркастически улыбнулись: все пророки мира пользуются одними и теми же уловками. Они обязательно перебивают вас, вращают глазами, нагнетают таинственность банальными провидческими репликами типа: «Ты недавно пережил большое горе». Конечно же Амани с ее тонкой фигуркой, особенно на фоне внушительной комплекции догонских матрон, не давала оснований предполагать, что у нее есть дети.