– Не так уж много, Алексей, – заметила она.

– Ерунда, – сказал я ей по-русски. – Прежде всего, мы знаем, что теллемы не вымерли, они продолжают существовать, хотя и не исключено, что только в легендах догонов. Но это значит, что нам необходимо понять, что именно имел в виду несчастный вождь, когда произносил эту фразу. Если они живы, то кто они? Быть может, это люди особого племени, говорящие на щелкающем языке, более древнем и самобытном, чем язык догонов и другие языки Западной Африки. Кто может иметь информацию об этом? Разве что жрецы.

– Мне рассказали об одном предсказателе, который знает потомков теллемов, – торжественно произнес Малик.

– Да? – удивился я. – Кто же?

– Ну, я же не зря торчал у костра с местными жителями все то время, пока вы дрыхли в своей каморке, – рассмеялся Малик. – Я общаюсь, устанавливаю контакты. Я черный, мне больше расскажут. Вот мне и поведали, что в одной из деревень к востоку живет один жрец... Бывший жрец... Якобы он – один из потомков теллемов.

– Он ничего нам не скажет, – недоверчиво покачала головой Амани.

– Скажет! – возразил я. – Вы еще не знаете силы моего убеждения! Малик, в какой деревне он живет, этот полутеллем?

– В том-то и дело, что не помню.

– А кто тебе говорил об этом?

– Предсказатель судеб. Я поморщился:

– Это еще кто?

– В Стране догонов много профессиональных прорицателей. Это тоже жрецы, только служат они не богу Амме, а его сыну, Бледному Лису Уругуру.

Про «бледного лиса» я уже что-то читал, а вот имя Уругуру меня поразило как удар молнии.

– Как ты сказал? Уругуру?

– Да.

Именно это слово стояло на конверте, в котором мне передали посмертную фотографию Чезаре Пагано!

– Это что за лис?

– Это сын бога Аммы, который знает будущее всего человечества. Амани, наверняка, знает больше меня.

– Ничего я не знаю, – раздраженно ответила Амани Коро, и я вдруг испугался, потому что понял: она знает. А значит, скрывает. А значит, нет смысла пытать ее сейчас.

– Где живет этот предсказатель со своим Уругуру? – спросил я.

– Неподалеку от деревни Тирели.

– Значит, поедем туда. Кстати, там был Чезаре, помните, Амани? Он пытался вначале проникнуть в пещеру возле Тирели. Теперь, когда я своими глазами видел в пещере огонь, я думаю, что он был прав: возможно, теллемы до сих пор живут в своих пещерах, куда запрещено заходить обычным смертным. Но единственный способ обнаружить источник этого огня – пробраться в пещеру самим, что представляется максимально сложным.

– Алексей, послушайте, не нужно этого делать! – искренне взмолилась Амани. – Один из ваших друзей погиб, второй при смерти, и неизвестно, выживет ли. Неужели вы не понимаете, что они не остановятся на этом? Вы хотите быть таким же безрассудным, как ваш несчастный Чезаре?

– Какой еще Чезаре? – спросил Малик. – Вы все время о нем вспоминаете...

– Неважно, – отмахнулся я. – Амани, перестаньте говорить банальности. Если мы боимся каких-то ископаемых недоумков, нечего нам было вообще сюда соваться. Мы должны найти теллемов, и точка! Если вы так боитесь за себя, оставайтесь здесь и присматривайте за профессором Брезе. Я возвращаюсь в Страну догонов – и уверен, что найду разгадку.

– Я боюсь не за себя, а за вас! – воскликнула Амани по-русски, и мы молча уставились друг на друга.

«Вождь был прав», – внезапно сказали мне ее глаза.

И я вдруг почувствовал, что не знаю, куда девать свои... В этот самый момент меня впервые кольнула мысль, что Амани Коро действительно ко мне неравнодушна. Эта мысль упорно отвергалась моим консервативным прошлым: я вырос в Советском Союзе, все мои предыдущие девушки без исключения были родом из Москвы и говорили по-русски, не говоря уже о европейской внешности. Мне и в голову не могло прийти, что однажды у меня возникнет симпатия к девушке с черным цветом кожи или тем более у нее ко мне. А сейчас, в ужасе перебирая в мозгу варианты ответа на ее восклицание, один глупее другого, я вдруг подумал, что не такая уж она и черная – смуглая просто... Говорит по-русски, много лет жила в Москве, да и потом, разве она не красавица?

– Звонит Оливье, – неожиданно услышал я голос Малика, и был ужасно счастлив, что мне представилась возможность выкрутиться из этой ужасной ситуации.

Я схватил мобильник, протянутый мне нашим проводником:

– Оливье, дружище, ты еще жив? У нас все в порядке, Жан-Мари в больнице! – закричал я.

Голос Лабесса звучал с искажениями, как будто из бочки:

– Слава богу! Эта старая развалина нам еще послужит! Послушайте, я нашел джип, куда мне тащить наши мешки и все эти образцы дерьма, собранные Брезе? Какие планы, Алексей?

– Какие планы? – Я пристально посмотрел на Амани: – Какие у нас планы?

– Мы возвращаемся, – тихо сказала Амани. Малик закивал, обнажив в улыбке свои огромные белые зубы.

– Мы возвращаемся! – проорал я в трубку. – Перевози вещи в деревню Тирели! На наш век еще хватит образцов дерьма!

Спустя полчаса мы уже снова тряслись в тесном микроавтобусе по дороге в Бандиагару. Оттуда нам предстоял переезд в деревню Ява, где нас стараниями Малика уже ожидал допотопный грузовичок, рожденный на заре эпохи европейского автомобилестроения. Его счастливый владелец по имени Муса в припадке добродушия гарантировал, что машина сможет довезти нас прямо до Тирели. О том, что нам с Маликом придется при этом трястись в кузове, мы узнали чуть позже.

Уже глубоким вечером, оставив слева темную, притихшую деревню Номбори и миновав деревню Уру, мы остановились у подножия Тирели. Я спрыгнул на землю, ощущая себя как после перехода через Сахару. Возле колодца на самом краю деревни нас встречал Оливье Лабесс, и уже спустя двадцать минут мы сидели на крытой веранде хижины, арендованной профессором, и пили настоящий эфиопский кофе, купленный Амани по дороге из Сегу.

Мы еще раз проанализировали ситуацию так, как она нам виделась, и Оливье согласился с нами.

– Жалко Брезе, но он совершил абсолютно необдуманный поступок, на него это совершенно не похоже. Взять и посреди ночи отправиться на поиски, не предупредив нас, было крайне безрассудно. Думаю, это говорит о двух вещах.

– Каких же? – спросил я.

– Во-первых, он о чем-то догадался и хотел проверить свою догадку прежде, чем делиться ею с нами.

– Да, у меня тоже мелькнула такая мысль, – подтвердил я. – Мне кажется, он понял, кто является источником птичьих криков. И если вы спросите у меня, то я хоть и с трудом отличу курицу от орла-белохвоста, но я эти крики слышал в непосредственной близости и готов поспорить на что угодно, что они не являются птичьими. Это животное значительно крупнее, а быть может, и человек...

– Это невозможно проверить, – упрямо заявила Амани.

– А во-вторых, он, очевидно, полагал, что утечка информации из нашей компании происходит от кого-то из нас самих, поэтому скрыл от нас свои намерения, – продолжил Оливье.

Мы замолчали, встревоженно глядя друг на друга. Подозрение о том, что кто-то из нас четверых является предателем, информатором догонов, звучало дико.

– Не думаю, – наконец сказал я, разрядив обстановку. – Это было бы маловероятно, чтобы кто-то из нас столь быстро подружился со жрецами. Они не доверяют всем нам в одинаковой степени.

– Я тоже так думаю, – пожал плечами Лабесс. – Просто я полагаю, что таковы были мысли Брезе. В любом случае, о них мы рано или поздно узнаем, когда к нему вернется сознание.

– Возможно, тогда же мы узнаем о том, какая муха его укусила, если это вообще был укус, а не отравленная стрела или что-то в этом роде, – вставил Малик.

– Это не муха и не стрела, друзья мои, – медленно сказал Лабесс, всматриваясь в наши лица. – После того как вы улетели в Сегу, мне удалось побывать на месте, где упал Жан-Мари. Там толпилась тьма народу, но мне все-таки удалось сфотографировать кое-что до приезда полиции из Бандиагары и до того, как там все затоптали. Вот, поглядите.