И вдруг – бац! Новая напасть: я забеременела. В то время противозачаточных пилюль еще не существовало в природе! Меня как будто громом поразило. Близких людей, кому я могла бы довериться, у меня не было. Любовнику я ничего не хотела говорить от страха, что он потеряет всякий интерес ко мне. Я вспомнила, что в ту пору богатые француженки, желавшие избавиться от будущего ребенка, ездили в Швейцарию. В Версуа я нашла одного доктора. Единственное, что он сделал, так это подтвердил мои предположения. Уж как я ни старалась, как ни крутила перед ним задом, он оставался глух к моим просьбам. Тогда я смирилась. Вспоминаю, что у меня было такое ощущение, будто я еду в автомобиле с неработающими тормозами. Делаю вид, что все нормально, а сама знаю, что на финише обязательно разобьюсь. Я начала поправляться. Это заметила горничная. А вскоре узнали и в замке.

Я была уже на седьмом месяце, когда княгиня Гертруда позвала меня в свой маленький будуар, любезно поговорила со мной. Женщина она была приветливая, но твердая, если уж чего решила, то с пути ее не собьешь. Княгиня объяснила мне, что помогла мне, хотя я незаконно въехала в Швейцарию, что она заметила, что я беременна, но рожать мне в стране, где у меня нет прав на жительство, невозможно. Пришло время расставаться. И она прибавила: «Нам очень будет не хватать вас», подчеркнув слово «нам». Мисс Малева выдаст жалованье за три месяца, весьма, впрочем, скромное, а новый шофер отвезет в Бельгард, где я смогу сесть на поезд, идущий до Парижа. Княгиня посоветовала мне возобновить отношения с моей матерью – ведь в большинстве случаев мамочки входят в положение дочек, оказавшихся в подобной ситуации.

Я все выслушала, не моргнув и глазом, не пролив ни единой слезинки. Машина без тормозов разбилась о стену аристократии! Было уговорено, что замок я покину на рассвете следующего дня. Я надеялась провести последнюю ночь с Сигизмондом, но, войдя в свою маленькую спальню, обнаружила на подушке это письмо. Отдаю его тебе, Дуду, потому что написанное в нем больше касается тебя, чем меня… Умоляю тебя: сохрани его.

Эдуар не разделял чувств матери. Он был зол на этого князя в изгнании, для которого Розина оказалась минутным капризом. Денди, гонявший на мотоцикле, возведший свои шалости в норму поведения. Схватив с отвращением письмо, Бланвен принялся разбирать послание, написанное зелеными чернилами, – со временем буквы выцвели, так что некоторые слова можно было понять с большим трудом. Вот что он прочел:

«Милая Розина!

Пришло время расставаться. Вы правильно сделали, что решили сохранить этого ребенка, который будет – я предчувствую – моим единственным потомком. Мне кажется, что родится мальчик. Назовите его Эдуаром, это мое второе имя. Никогда не пытайтесь показать мне его: вас просто не допустят до меня.

Ваша сноровка в постельных делах позволяет мне надеяться, что вас ждут большие успехи на этом поприще. Желаю вам всего наилучшего, молюсь за вас.

Сигизмонд».

Эдуар положил письмо на стол.

– Какая сволочь! – буркнул он. – Что за цинизм!

– Не такая уж и сволочь, раз признает свое отцовство. Представляешь себе, какую выгоду я могла извлечь из этого письма?

– А ты никогда не думала об этом?

– Ты с ума сошел! Я же любила его!

Этот крик, вырвавшийся из самого сердца, поразил Эдуара. Он встал, обошел кругом столик, склонился над Розиной и обнял ее за шею.

– То, что я узнал, ничего не меняет в моей жизни, – шепнул он матери. – У меня по-прежнему нет отца, но зато с такой матерью обойдусь и без него.

Они долго оставались в объятиях друг друга, не сводя глаз с пустой лежанки Рашели.

Эдуар уговаривал мать, чтобы она переехала к нему на несколько дней, ведь работы на стройке, сравнимые с подвигами Геракла, были приостановлены. Розина отказывалась, утверждая, что ей по душе такое полуцыганское житье в вагончике, здесь ей легче дышится. Сын догадался, что отказ матери связан с возможностью без помех встречаться с Фаусто Коппи, и сказал, что заедет за ней к концу дня, чтобы вместе поужинать после посещения морга.

Усевшись за руль автомобиля, Эдуар увидел двух хищных птиц, клюющих что-то белое. Он выключил мотор, намереваясь посмотреть, что происходит, хотя все и так было ему понятно. Действительно, на пустыре валялся трупик болонки, причем в странной позе: задние лапки были вытянуты и тесно прижаты друг к другу. По всей видимости, у собачки был сломан позвоночник, потому что задняя часть ее тельца лежала под углом. Мордочка и пасть были запачканы кровью, а шелковистая шерстка грязно-белого цвета – в черных подтеках.

Эдуар не сомневался: животное убили. Кто-то схватил болонку за задние лапки и ударил о твердую поверхность. Бланвен сразу вспомнил о Мари-Шарлотт и о ее неприязненных отношениях с Рашелью. Маленькая стерва была самим олицетворением зловредности. Эдуар считал, что она страдает каким-то умственным расстройством, при котором не отличают понятий добра и зла. Мари-Шарлотт как будто упивалась собственной испорченностью. Бланвен жалел, что отпустил Банана вместе с ней, ведь девчонка без труда обведет паренька вокруг пальца. Мари-Шарлотт напоминала девчонку, в которую вселился дьявол, в фильмах ужасов частенько показывали подобные создания.

Поскольку молодой магрибинец не возвращался, Эдуар решил заехать к нему домой. Семейство Лараби обитало в скромном муниципальном доме цвета мочи, нуждавшемся в ремонте. Дом был покрыт коричневатыми пятнами непонятного происхождения.

Наджиба была одна. Сидя за кухонным столом, она чистила овощи дешевым ножом – такие можно найти у уличных торговцев, раскладывающих свой товар в самом конце базара. Взгляд у девушки был отсутствующий, движения – неуверенные.

При виде Эдуара ее лицо озарилось улыбкой.

– Дверь была не заперта, – сказал Бланвен, – поэтому я и вошел.

Наджиба не ответила, слишком поглощенная созерцанием молодого человека.

– По-моему, ты полностью поправилась, – солгал Эдуар. – У тебя не осталось ни единого шрама.

Ему тяжело было глядеть на неуверенность, написанную на лице девушки.

– Ты стала еще красивее! – сказал Бланвен, на этот раз искренне.

– Ты тоже стал красивее! – откликнулась Наджиба.

И с умоляющим видом она потянулась к нему в поцелуе. Эдуар поцеловал ее.

Он не хотел злоупотреблять ситуацией, поэтому отодвинулся от девушки быстрее, чем той хотелось.

– Селим вернулся?

– Нет.

– От него нет никаких известий?

– Нет.

Сердце Эдуара сжалось. В какой же мерзкий гадючник затащила Мари-Шарлотт паренька? Поведение ученика огорчило Бланвена, тем более что раньше он относился к нему с глубоким уважением.

– Ты выходишь из дому?

– Иногда хожу с матерью за покупками.

– Я имею в виду одна…

– Мне еще страшно.

– Чего же ты боишься?

– Не знаю, просто страшно.

– Ты чего-то опасаешься?

– Не знаю, это-то меня и пугает.

– Скоро вернешься на факультет?

– Нет. Никогда.

– Что за дурь пришла тебе в голову!

– Мне больше не хочется учиться.

Эдуар вышел из себя. Его частенько охватывали приступы ярости, в основном без всякой причины.

– Господи! Только из-за того, что ты свалилась с мопеда, ты хочешь поменять весь свой образ жизни! Дура ты набитая, Наджиба. Ведь твоей стране нужны образованные девушки! А как же ты собираешься жить?

– Не знаю.

От ее потерянного вида у Эдуара перехватило горло.

– Ладно, ты еще не совсем оправилась после травмы, моя дорогая, но скоро все придет в норму.

– Помоги мне, – прошептала девушка. – Только ты значишь для меня что-то в этом мире.

Вернулась мать Наджибы, на голове у нее был большой желтый пластиковый таз со свежепостиранным бельем. Ловким движением она сняла его, поприветствовала Эдуара и на жутком французском языке спросила, нет ли новостей от Селима.

Наджиба ответила матери по-арабски.