- Кэп, а почему вы согласились? - спросил Идзуми.
- О чем ты? - спросил в свою очередь Танаки, хотя прекрасно понял - о чем. Вот об этом. И еще о ракетах, упрятанных в брюхе бомбардировщика и дожидающихся стартовой позиции.
- Вы знаете, - сказал Идзуми.
- Наверное, потому, что надо что-то делать. Я не хочу умирать.
- Вы эгоист, кэп, - усмехнулся Идзуми. - Но не мне вас упрекать. Я сам такой. Я люблю, когда вокруг люди, когда рядом Юри, когда вы что-нибудь бурчите. Я люблю мир.
На экране радара полз еще десяток зеленоватых точек. Несколько эшелонов ракетоносцев, выходящих на атаку.
- Тут даже ничего не надо делать, - продолжал трепаться Идзуми. - Сидишь себе, сложа руки, поплевываешь на приборы. Нет даже той самой главной кнопки!
- Какой кнопки?
- Бом-бо-ме-та-тель-ной, - по слогам сказал Идзуми. - Наше дело проследить за тем, чтобы машина вышла в расчетную точку, а дальше все делается само...
- Вот именно, - мрачно подтвердил Танаки.
- Люк открывается, ракета вылетает, расправляет крылья и...
- Помолчи, - попросил Танаки. Болтовня Идзуми раздражала, хотя дело, конечно, не в Идзуми. Дело в нем самом, бывшем капитане дирижабля, бывшем военнопленном, а теперь - командире стратегического бомбардировщика. Как там выразился Идзуми? Судьба причудлива.
Если снять гермошлем с наушниками, то воцарит оглушающая тишина. Как будто попадал в бездну безмолвия. Но что еще хуже - это твое абсолютное бессилие перед всемогущей машиной. Ты заключен в еще одну тюрьму, превратился в крошечное и не слишком важное звено между двумя всесокрушающими силами, которые могут легко отказаться от твоих услуг.
Что им говорили? Как их убеждали?
- У всех вас есть отсюда два пути, - говорил маленький господин с усами-щеточками на морщинистом лице престарелого гнома. - Один путь - путь бездействия. Все остается для вас так, как оно есть. Вы интернированы по закону военного времени и будете находиться в лагере до окончания боевых действий. Второй путь - путь сопротивления. Мы противостоим опасному врагу. В битву вступили не государства. Люди вынуждены сражаться с порождениями потусторонних сил, которые хотят уничтожить человечество. Мы нуждаемся в вашем опыте летчиков.
Они сидели на полу в здании аэропорта, на скорую руку переоборудованного в фильтрационный пункт. Отопление выключили, стекла изнутри покрылись толстым слоем изморози, в которой какой-то шутник от нечего делать теплом собственного пальца прорисовал надпись: "Свободу попугаям!". Они и были "попугаями" - бывшие экипажи гражданских авиалиний.
- То, что сейчас твориться в Хэйсэе, вскоре будет твориться и в других городах. Поэтому Император не может безучастно наблюдать за происходящим, - продолжал агитатор.
Пилоты угрюмо кутались в форменные пиджаки. Хуже всего приходилось стюардессам в их коротких форменных юбочках. Идзуми пожертвовал свою куртку Юри, которую девушка подложила под себя. Но таких же галантных молодцов здесь оказалось немного.
Несчастье быстро ломает людей, подумал тогда Танаки, оглядывая угрюмые, серые лица.
- Что нам придется делать? - спросили из толпы.
Волки, окружающие по периметру сидящих людей, шевельнулись, красные точки прицелов заметались по пилотам, но престарелый гном предупреждающе поднял руку.
- Справедливый вопрос. Всегда нужно знать, что от тебя потребуют. От вас потребуется умение пилотировать. Только теперь это будут не дирижабли, а самолеты. Боевые самолеты. Те, кто согласится подписать контракт, пройдут краткие курсы обучения и сядут за штурвал настоящих машин...
Танаки поморщился. Как высокопарно - "сядут за штурвал настоящих машин"! Гнома, видимо, не просветили насчет того, что пилоты дирижаблей на дух не переносят "консервные банки".
- А что будет с теми, кто не умеет пилотировать? - тихо сказала Юри. - Со стюардессами? Стюардами?
- Молчи, - прошептал Идзуми.
Но гном словно услышал незаданный вопрос:
- Среди вас находятся не только пилоты, но смею уверить, что для всех найдется работа. Итак, даю вам на размышление два часа. Ровно через сто двадцать минут в периметре будут открыты проходы к столам вербовщиков. Те из вас, кто согласится заключить контракт, подойдут к столам, подпишут документы и будут перевезены в учебный лагерь.
- Опять лагерь, - прошептал уныло Идзуми. - Как война, так везде сплошные лагеря...
- Привыкай, - тихо ответил Танаки.
- Я с вами, - сказала Юри. - Вы ведь все уже решили?
Танаки и Идзуми удивленно переглянулись. Да, решили. Конечно, решили.
Через сто двадцать минут они встали в затылок длинной очереди. Когда Танаки подписал контракт и получил документы, он оглянулся и увидел, что внутри периметра остались еще сидеть люди. Совсем немного, не больше десятка.
- Почему они остались? - спросил Идзуми.
Танаки посмотрел на приборную панель. Обилие кнопок, циферблатов, индикаторов. Сложная физиология бомбардировщика представала взгляду пилотов во всей своей неописуемой сложности. Это не они, люди, доставляли смертельный груз, не они, люди оседлали, подчинили себе хищную машину, а наоборот - сами люди попали в ловушку по неосторожности выпущенных на свободу сил. И кто может гарантировать, что механический ангел не найдет убедительных слов для крылатой мегатонной смерти, притаившейся в брюхе пятнистой "птицы"?
- Почему они остались, кэп? - повторил Идзуми.
- Может быть, испугались. Решили, что лучше пересидеть в лагере для интернированных, - ответил Танаки.
- А может быть, решили оставаться честными до конца?
- Мы, значит, бесчестны?
Большой монитор, установленный в учебном классе, демонстрировал все тот же ролик очень плохого качества. Вдалеке что-то дымилось, светилось, взрывалось, камера дрожала, на какое-то мгновение внезапно устанавливалась кристальная четкость, но картинка сменялась столь быстро, что никто ничего толком разобрать не мог.
Инструктор, облаченный в зеленый летный комбинезон без опознавательных знаков, опирался на указку, как на меч, и хмуро оглядывал пилотов. Танаки и Идзуми сидели рядом друг с другом. Идзуми рисовал на выданных листочках Юри, дирижабли и крошечных ангелочков.
Остальные пилоты, большинство из которых оказалось бывшими интернированными, тоже занимались каким-то своими делами, тихо переговариваясь и перекидываясь записками.
Когда ролик стал повторяться раз десятый, инструктор вдруг сделал почти незаметное движение, и съемка остановилась на том месте, где кадры обретали четкость. Правда, понимания тому, что же они изображали, это не добавляло. Глаз безуспешно пытался уцепиться за знакомые кусочки мозаики - вот, кажется, Провал, вот, кажется, мосты, вот, кажется, Ацилут и Брия, но все перемешано, перетасовано. Если бы не сознание того, что перед ними видеосъемки, то можно было решить, что это авангардный коллаж, вольная нарезка частей Хэйсэя.
- Перед вами кадры любительской съемки, сделанной некоторое время назад в Хэйсэе, - прервал свое молчание инструктор.
- Что это такое? - спросил кто-то с задних рядов.
- То, что осталось от центральных частей мир-города.
Идзуми присвистнул.
- По нашим данным, - продолжил инструктор, опираясь на массивную указку, - все началось с аварии на заводах корпорации "Мех". Вышли из-под контроля экспериментальные машины, которые вырвались на поверхность из подземных лабораторий. Попытки сил самообороны уничтожить их не увенчались успехом. Еще через несколько часов произошло саморазрушение так называемой Фабрики, в результате чего полиаллой в настоящее время свободно изливается на поверхность Хэйсэя.
- Что с людьми? - спросил Танаки. - У многих из нас там остались семьи.
- К сожалению, не могу сказать ничего определенного, - ответил инструктор, и притихший было класс взорвался гулом голосов. - Мы пытаемся точнее выяснить картину катаклизма, но пока информация поступает очень скудная. Можно лишь предположить, что некоторая часть выживших перемещается на периферию Хэйсэя, где сохраняется относительно спокойная ситуация.