— Степан Пахомович Терешкин уехал в отпуск, — сообщил капитан. — Беспокоился, как мы проведем первую навигацию без него. Вот идем первый рейс. В Беринговом море ещё ничего — льда нет, а в Чукотском — беда. Приходится идти вплотную к берегу. Пока справляемся.

— До этого где плавал? — спросил Таю.

— В Провиденском порту помощником на катере «Мечигмен», — ответил капитан.

— У Напауна? — спросил Таю.

— У него. Вот знает море! — с восхищением произнес капитан. — Говорят, что среди эскимосов побережья он лучший судоводитель.

— Всё может быть, — снисходительно заметил Таю, уязвленный похвалой. — Но наши морские охотники, которые ходят на вельботах, тоже не уступят ему.

— Слышал о них, — сказал капитан. — Тут об одном такое рассказывали. Да ведь он из вашего селения! Будто встретился с американцами в проливе и так их отчитал за Пауэрса! Хотел привести в пограничный пункт, но потом помиловал. Правда?

— Разное люди говорят, — уклончиво ответил Таю и заторопился в кубрик. — Пойду лягу, подремлю. Когда будем в райцентре?

— Ровно через пять часов, — ответил капитан, бросив взгляд на часы-хронометр, лежащие рядом с компасом.

Таю спустился в тесный кубрик. На верхней койке кто-то громко храпел. Сменный механик с аппетитом уплетал густую уху — рыбьи хвосты торчали из тарелки.

— Хотите? — предложил он Таю.

Таю отрицательно покачал головой и улегся на койку, покрытую пахнущим соляркой байковым одеялом.

Сон пришел быстро: на море Таю всегда хорошо спалось. Несколько раз он просыпался, слышал топот над своей головой, но тут же снова погружался в забытье, укачиваемый легкой качкой.

Что-то тревожное ворвалось в уши, и Таю быстро открыл глаза. На палубе выла сирена. Таю подождал. Сирена смолкла, но не прошло и минуты, как протяжный звук заставил Таю подняться на ноги. Он подошел к трапу, ведущему на палубу, взялся за поручни, но тут ему навстречу двинулись мокрые сапоги, осторожно ощупывающие скользкие деревянные ступеньки.

Матрос огляделся в полутемном кубрике.

— Я за вами, — сказал он, увидев Таю. — Капитан просит вас подняться на палубу.

Сейнер еле шёл — две гладкие волны медленно расходились от носа по маслянистой гладкой воде. Висел плотный туман, белесый, как разведенное сгущенное молоко. Палуба была мокрая и скользкая. Подошвы новых ботинок Таю скользили по ней, как по льду. Матрос несколько раз бережно поддержал эскимоса.

Капитан разглядывал крупномасштабную карту северо-востока и сосредоточенно морщил лоб. Одной рукой он поддерживал штурвал.

— Добрый вечер, — виновато поздоровался капитан. — Извините, что разбудил. Похоже, что мы заблудились. Идем восьмой час, а входа в залив всё нет.

— Как же собираетесь увидеть в таком тумане створ? — спросил Таю.

— Не знаю, — пробормотал капитан. — Наш радист запрашивает, чтобы другие суда или береговая радиостанция дали пеленг, но никто не откликается. Наверное, рация испортилась.

Пока капитан говорил, Таю заметил, как полоска над тельняшкой снова стала ярко-красной.

— Попробую помочь, — просто сказал Таю. — Прежде всего надо выйти к берегу.

— Вот я пробую, — сказал капитан.

Таю глянул в широкий иллюминатор и увидел на носу, в туманной дымке матроса, опускающего за борт ручной лот.

Иногда мотор сейнера прибавлял обороты — давал энергию на генератор рации. Громкий писк морзянки доносился из полуоткрытой двери.

Берег показался неожиданно. Капитан тут же дал задний ход, забурлила вода за кормой, и серые скалы снова скрылись в тумане.

«Морж», попятившись, медленно двинулся вперед, подбираясь к берегу.

Скалы постепенно проступали из тумана. Таю вышел на палубу и долго изучал берег. Вернувшись, он сказал капитану:

— Промахнул ты, брат, мимо залива. Километров на тридцать вышел южнее. Поворачивай катер и осторожно плыви на виду берега.

«Морж» быстро развернулся, поплыл обратно.

Когда показались высокие мачты районной радиостанции, капитан с посветлевшим лицом повернулся к Таю и весело сказал:

— Большое спасибо! Ах ты, чёрт! Я и забыл назвать свое имя. Миша Павлов меня зовут, а вас?

— Таю.

Капитан вытаращил глаза.

Эскимос медленно вышел из рубки на палубу.

Время было около полуночи. На берегу никого не было, кроме одинокого пограничника и представителя районной почтовой конторы.

Попрощавшись с капитаном, Таю сошел с сейнера и направился в райком. Заспанная дежурная отперла ему дверь и, зевая, сказала:

— В гостинице мест нет, и Каля велел постелить вам в его кабинете. Чай на столе, в термосе. Спокойной ночи.

Дежурная вышла. Таю остался один. Он оглядел знакомый кабинет, подошел к столу и налил стакан чаю.

В углу на полу громко тикали большие часы с ярким желтым кругом на маятнике. Две массивные гири свисали на цепях, способных удержать упряжку собак.

Таю лег на постель, предупредительно приготовленную на широком клеенчатом диване. Он закрыл глаза, и перед ним закачался туманный берег, потом льды в проливе. В памятной дымке возникло сильно постаревшее лицо брата Таграта… Неужели Таю неправильно сделал, отпустив несчастную байдару? В чём его проступок? Разве не самым правильным было бы то, что сделал он легко, от сердца именем Советского правительства? Кто-то в разговорах помянул, что Таю зря сказал об этом — ведь никакой официальной должности он не занимает. Пусть так. Но он коммунист, член партии, стоящей у власти государства. Почему он не имеет права говорить от имени государства?.. Утоюк, провожая Таю на сейнер, ясно сказал, что он боится, как бы Таю не увезли… Хороший, милый человек Утоюк! Он искренне переживает за своего друга, который уже однажды пострадал за свою честность и прямоту… Нет, не может быть, чтобы Таю не поняли… Ну, что бы изменилось, если бы бригада привела американскую байдару на пограничный пункт? Отпустили бы их немного позже, только и всего. Может быть, зря он решил показать брату, что тот потерял? Показать, кем стал на советской земле эскимос Таю — человек, который может говорить от имени правительства. Если бы его так поняли… Что принесет завтрашнее утро?

Таю ворочался на диване, укладываясь поудобнее. Он закрыл глаза, стараясь ни о чём не думать, ожидая прихода сна. Громкое тиканье часов становилось всё приглушеннее, и вдруг ясный чистый звон заполнил комнату. Часы пробили двенадцать раз. Когда погас последний звук, растворившись в тишине, Таю мысленно произнес: «Полночь». Он повернулся на другой бок.

Потревоженные звоном мысли снова потекли ровной чередой. После возвращения в Нунивак, когда на время утихнет охотничья страда, надо съездить в «Ленинский путь» и посмотреть, как идет строительство домов. Кэлы говорит, что в бухте Провидения для колхоза уже заготовлено около тридцати домиков, которые надо будет только поставить. На помощь колхозной строительной бригаде прибудут плотники из Чукотстроя. Вырастет целая новая улица. Место выбрали возле ветродвигателя, на ровной площадке: с одной стороны — лагуна, с другой — море… Дети будут ходить по ровной земле…

Подкравшийся сон был отпугнут громким звоном. Таю зажег свет и посмотрел на часы: половина первого. Маятник чванливо ходил из угла в угол, как важный начальник, которому нет дела до беспокойных мыслей Таю.

Ровно в час Таю вскочил с дивана, догадавшись, что часы бьют через каждые полчаса. Он подошел к высокому полированному футляру и потянул дверцу. Она не поддавалась: часы были закрыты на замок. Тогда Таю принялся раскачивать тяжелый футляр, но маятник упрямо не хотел останавливаться. Тяжелый металлический круг ложился на стенку, но стоило Таю поставить часы в вертикальное положение, как они снова начинали невозмутимо отбивать время… Повозившись с трудолюбивыми часами, Таю оставил их в покое и вернулся на диван. Промучившись до трех часов, он вышел из кабинета.

На улице стояла предутренняя тишина. С моря поднимался туман, пронизанный лучами встающего солнца. К столбу со знакомым Таю знаком, запрещающим останавливаться транспорту, была прислонена широкая деревянная скамья. Таю подошел и улегся на ней.