Он слишком много видел и знал для своих шестнадцати лет. Но поделиться своими сомнениями и страданиями ему было не с кем. Он привык молчать и думать. Иногда во сне виделась ему дорога, ведущая вдоль канала, вдоль длинного ряда стройных тополей. В конце этой дороги виднелся проблеск, похожий на зимнее небо перед утренней зарей. По каналу неслышно подходила маленькая рыбачья лодочка. В ней стоял человек с шестом — это был отец. Ю готов был прыгнуть в лодку, но ему приходило в голову, что теперь отец его — изменник… И Ю просыпался весь в поту.

Ван Ян изменил! Нет, не может быть! Тут есть что-то такое, чего нельзя понять.

Однажды он пытался обратиться к отцу, но не успел произнести и двух слов, как раздался крик: "Эй, китайчонок, прочь!" — И Маканайя замахнулся на него палкой. Пришлось уйти.

Ю показалось, что отец глядит на него как-то странно… может быть, даже ласково. Но мальчик не знал, что такое ласковый взор, он только смутно об этом догадывался. Обычно на него смотрели с издевкой. Ведь он был всего-навсего китаец, да еще бедный!

Двадцать четвертого февраля на рассвете равнина Гаоцзяо, на восточной стороне реки Хуанпу, перед самым Шанхаем, оказалась заполненной иинскими войсками. За длинным валом торчали тысячи копий и ружей. За ночь маньчжуры подвели подкрепления. Лю Юнь-фу сказал, что надо было атаковать ночью, а теперь разбить неприятеля будет труднее. Лю командовал уже дивизией, а командиром полка был Дэн. Слышавший эти слова Чжан Вэнь-чжи усмехнулся.

— За правый фланг я отвечаю, — сказал он. — Воины моей дивизии сделают то, что полагается.

Он ускакал со своими адъютантами. Лю посмотрел ему вслед.

— Жаль, что мы не атаковали ночью, — повторил он, — а теперь нам приходится рассчитывать только направый фланг.

— Все-таки у Чжана крепкая дивизия, — сказал Дэн. Лю посмотрел на него и ничего не ответил. На стороне тайпинов, возле пушек, уже курились фитили. К величайшему огорчению цинских генералов, артиллерия у "разбойников" становилась все лучше и лучше. Тайпинские пушкари прославились на весь Китай. Группа воинов у пушки зарядила и навела свое орудие. Пехота заняла обычный боевой порядок шеренгами: впереди копейщики, за ними алебардщики, позади стрелки и кавалерия.

На правом фланге была полная тишина.

Спят они там, что ли, эти безродные? — с досадой сказал наводчик, пожилой воин из-под Нанкина. — Они знают только одно — наживу.

Ну, уж не все, — ответил молодой рекрут, специальностью которого было подавать ядра. — Солдаты не отвечают за генералов.

А генерал у них Чжан Вэнь-чжи? — спросил кто-то из-за плетеного щита, которым была прикрыта пушка.

Да, Чжан, торговец шелком и награбленными вещами, — продолжал нанкинец. — Я помню тяжелые мешки, которые мы таскали в Небесной Столице с его пропусками.

Говорят, он был когда-то ростовщиком?

Я это точно знаю, — вмешался Линь. Теперь он стал рослым молодым человеком. — Он был ростовщиком в Долине Долгих Удовольствий.

Где это?

Далеко! В ущельях, выше Учана…

Мне рассказывали, что генерал Чжан посылал лазутчиков к неприятелю и получал письма от Цзэн Го-фаня.

От самого Цзэн Го-фаня? А почему же Чжана до сих пор не казнили?

У него есть покровители в Небесном Дворце.

За такие слова тебе в столице отрубили бы голову! — отозвался человек из-под шита.

Так это в столице, — усмехнулся нанкинец, — а здесь Лю мой начальник, а Чжун-ван мой царь. А впрочем, я не боюсь смерти. На том свете небесным воинам будет хорошо…

Ночь была на исходе. Февральский ветер пронизывал до костей. Издалека донеслись сигнальные рожки.

— Эй, люди, к пушке! — закричал нанкинец.

Загудели гонги. Оголенные рисовые поля покрылись дымом. Открыли огонь батареи левого фланга. Наконец весь левый фланг, пестря значками и повязками, двинулся вперед. Стрелки остановились и обстреляли вал из ружей. Они пропустили копейщиков, которые кинулись к насыпям и заграждениям с криком "тайпин". В этот момент цинские солдаты начали бросать горшки с горящей серой.

Копейщики побежали назад, преследуемые частым ружейным огнем.

Пехотинцы успели составить шеренги, снова бросились к валу и вскарабкались почти на гребень. Следом за ними с криком двинулись стрелки, высоко неся ружья. Но не прошло и трех минут, как тайнинская пехота покатилась обратно.

Почему Чжун-ван не посылает дивизию Чжана? — пробормотал Ван Линь. — У них новые ружья…

Правый фланг двинется позже, — ответил нанкинец. — Но вот почему черти не преследуют наших? Что с ними произошло сегодня?

Теперь пошел в наступление центр. Тяжело вооруженная небесная пехота шла медленнее. Огонь цинских винтовок наносил ей большие потери. Дым становился все гуше и мешал видеть.

— Что там происходит? — волновался нанкинец. — Эти бродяги на правом фланге чуть подвинулись вперед… Смотрите! Наши взяли вал!

Нанкинец ошибался. На валу шел рукопашный бой. Изредка поблескивали клинки мечей, раздавались свирепые вопли. Одолевала то одна, то другая сторона…

Ветер доносил вперемежку с боевым кличем тайпинов монотонный, стучащий звук. Он повторился несколько раз и внезапно оборвался. Потом артиллеристы увидели небесную пехоту, отступающую в полном порядке.

— Черти отбились, — сказал нанкинец. — Это, конечно, удивительное событие.

Ничего удивительного в этом событии не было. Тайпинские пехотинцы уже было овладели валом, но попали под огонь картечниц Гатлинга[42]* и понесли большие потери. Этот зловещий, однообразный звук то и дело врывался в беспорядочную трескотню винтовок. Тайпи-ны вернулись на прежнюю позицию. Стрельба вдруг прекратилась. Дым рассеялся.

В прозрачном утреннем воздухе Линь увидел за валом длинную красную линию. Она стояла неподвижно. Справа от нее такой же линией стояли "поддельные черти" из отряда Уорда. За их спинами невидимый оркестр наигрывал прыгающий мотив "Янки-дудль".

Красные мундиры! — крикнул Линь. — Это английские солдаты и наемные американцы!

Да, — мрачно отозвался нанкинец, — войска заморских дьяволов. Их привезли с севера. А справа — это сброд под командой Уорда.

Теперь пойдет в бой дивизия Чжана, пока левый фланг не оправился, — сказал молодой подносчик ядер.

Но Чжан медлил. Его солдаты продвинулись вперед на несколько шагов и остановились.

Над головами артиллеристов провыло что-то большое. С соседнего холма раздался грохот. Потом далеко и глухо ухнула пушка. Через минуты три еше раз. Потом еще раз…

Три выстрела подряд одной большой пушки, — угрюмо заметил нанкинец. — Мы еще не умеем так быстро стрелять…

Эх, дядя, у нас нет таких пушек! — возразил молодой артиллерист. — Это привозная. Она стреляет из-за холма.

Следующая граната ударила прямо перед орудием, разметала людей, сорвала ствол со станины и подняла высокий фонтан илистой грязи. Артиллеристу оторвало руку, нанкинец получил несколько осколков в ноги.

— Я же говорил… — простонал он лежа, — я говорил, что это из большой пушки. Если б у нас была такая…

Линь лихорадочно сжимал в руках винтовку. С правой стороны, где стояли "поддельные черти", вдоль длинного ряда стройных тополей бежал по меже между рисовыми полями какой-то человек без ружья. Он что-то громко выкрикивал и махал руками.

— Это Ван Ян! — охнул Линь. — Смотрите, это Ван Ян из нашего взвода! Он бежит к нам. Не стреляйте!

Ван Ян не успел далеко отойти от передовой линии уордовцев. Раздался тот же механический, бездушный звук, что и в начале боя. Серия дымков оторвалась от вала и поплыла в воздухе. Ван Ян еще сильнее замахал руками и свалился на бок.

Справа и слева от межи лежали еще не совсем просохшие и покрытые лужицами рисовые поля. Голова Ван Яна, пробитая тремя пулями, попала в лужу, руки его впились в мокрую землю. Он широко развел их, словно хотел охватить ими все поле, вздрогнул и затих. Кровь его смешалась с водой — с той драгоценной влагой, которая дает жизнь рисовой рассаде.