— Отблагодарю! — с усмешкой ответил баннерет. — Я избавлю тебя от знакомства с верёвкой.

— Но, сеньор… — запротестовал Робин, но умолк, увидев, что Леменор нахмурился.

— Ступай, скотина! — Баннерет убрал меч в ножны. — Сначала сделай свою работу, а потом поговорим об её оплате. Не вздумай воспользоваться моей доверчивостью, — пригрозил он, — я лично подвешу тебя и посмотрю, как мои ребята заставят тебя танцевать.

— Что Вы, что Вы, сеньор! Я никогда… — испуганно залепетал солдат и скрылся в ночи.

— Лучше обойтись без кровопролития, — вздохнул капеллан, наблюдая за тем, как люди Норинстана вносят в часовню тяжёлый кованый сундук.

— Вы боитесь крови, святой отец? — удивился Роланд. — А ведь Спаситель был распят, и крови из его ран вытекло не меньше, чем прольется ныне.

— Почему Вы не приняли парламентеров? Они хотели вручить Вашу судьбу в руки Господни.

— Моя судьба давно в руках Господа, они же пришли от имени дьявола. Молитесь за нас, святой отец, молитесь за наши грешные души и употребите эти скромные дары, — он указал на сундук, — во славу Всевышнего.

— Вы сказали им о том юноше, которого Вы просили исповедовать?

— Сказал. И о нем тоже молитесь, его душа сейчас в большой опасности.

— Зачем Вы просили исповедовать его, милорд? По моим расчетам он ещё не скоро предстанет перед Всевышним.

— Он намного ближе к смерти, чем Вы думаете, — усмехнулся граф. — Он агнец, святой отец, которому суждено заменить Исаака, если Богу будет того угодно.

Помолившись, Норинстан в сопровождении брата и Оливера под прикрытием темноты обошёл дозорные пути.

— Сколько погибших? — спросил он оруженосца.

— С дюжину будет.

— А раненых?

— Не знаю, сеньор. Можете сами посмотреть.

— Позже. Стены не повреждены?

— Каменщики заделывают пробоину возле Совиной башни, — отозвался Дэсмонд.

— Что-то серьёзное? — беспокойно спросил Норинстан.

— Нет, — успокоил Оливер, — за ночь управятся.

— Прекрасно! А провизия?

— Хватит надолго, если немного уменьшить аппетиты Ваших подопечных.

— Об этом не беспокойся, — рассмеялся Роланд. — Они будут есть столько, сколько я скажу. И когда я скажу. Если потребуется, будут пить одну воду.

Граф остановился и через щель бойницы посмотрел на огни неприятельского лагеря.

— Я измотаю их, и они уйдут до весеннего разлива рек. Им никогда не взять Норинского замка!

— Дай-то Бог, сеньор! — протянул Оливер.

Роланд хмуро взглянул на него и пробормотал:

— Нечего надеяться только на Бога, нужно самому позаботиться о своём спасении!

Спустившись вниз, граф столкнулся с женщиной, тайком перебегавшей из кухни в конюшню.

— Так, это ещё что? — прошипел Роланд, ухватив её за волосы. — Я, кажется, ясно выразился: никаких женщин!

— Я… я еду готовлю. Только не бейте меня, сеньор! — заголосила женщина.

— Как получится, — хмуро ответил граф. — Ну, шагай на кухню! Посмотрим, кто ты такая.

Втащив упиравшуюся женщину на кухню, он толкнул её на пол и потребовал огня.

— Не стоит, сеньор, я знаю, кто она, — робко возразил дежуривший тут солдат, но всё же протянул плошку с маслом. — Это Агнесса, наша шлюха.

— Зачем тебе шлюха, если твоя душа скоро расстанется с телом? — сплюнул Норинстан и пнул трясущуюся Агнессу. Он её не помнил. — Ну, зачем врала, что кухарка?

— Я действительно кухарка. Старая приболела, я ей помогаю. Я почти ничего не ем, — поспешила добавить она. Лишь бы он её не выгнал!

— Ладно, живи! — смилостивился Норинстан.

Агнесса с облегчением вздохнула. Она останется рядом с ним!

Граф вышел вон и в задумчивости направился к часовне: каждый вечер перед сном он усердно молился о спасении замка, иногда, как сегодня, по нескольку раз. Коротко на людях и долго, обстоятельно, искренне наедине с Создателем. Пока Бог был на его стороне, но Роланд опасался потерять его расположение.

— Ну, чего расселась! — прикрикнул на проститутку солдат. — Принеси воды и кинь чего-нибудь тому малому внизу.

— А мне можно поесть? — робко спросила Агнесса, оправляя платье.

— Сначала отработай свою еду!

— А тот, внизу, тоже её отработал? — обиженно буркнула женщина.

— Отработает, будь уверена! А нет, так подохнет. Ну, шевели ногами, шлюха!

Агнесса покорно сгребла в миску остатки ужина и плеснула в кувшин воды. Чего, собственно, жаловаться, с ней всегда обращались не лучше. С тех пор, как её мать решила променять красоту дочери на деньги, всех интересовало только её тело. Для всех она не лучше собаки, даже хуже собаки. Её можно до смерти избить, испортить кулаком лицо, вымазать волосы в грязи — и никто их не осудит. Как же ей это надоело!

Помниться, попав к первому содержателю, она хотела умереть и утопилась бы, если бы ей позволили. Потом, пресытившись молодой девушкой, купец продал её компаньону; тот увёз её в другой город, где бросил, оставив без средств к существованию. Так как она не была невинной девушкой, а посему не могла стать честной женой и матерью, пришлось избрать постыдное ремесло, правда, не сразу. Сначала Агнесса стирала бельё, но почтенные торговцы, да и простой ремесленный люд, не давали ей проходу; жилось ей не сладко. А тут ещё всплыло её бесчестье… Словом, бельё она больше не стирала. Добропорядочные горожанки плевали ей в лицо, а их мужья, не скупясь на грязные словечки, стремились затащить её в постель. Естественно, не платя. Агнессе это надоело, и она начала брать деньги за свои скромные услуги.

Потом были частые переезды, гонения и штрафы, и та харчевня, в которой она случайно оказалась, брошенная очередным любовником, та, в котором она встретила графа. И теперь Агнесса была здесь, в осаждаемом замке, и кормила безвестного узника, хотя сама ещё не ужинала. А после она вернётся на кухню, чем-нибудь перекусит и вернётся к себе на сеновал, где, если повезёт, можно будет немножко помечтать о том дне, когда осуществится её мечта. Но Агнесса знала, что она никогда не сбудется, так же, как ей не стать той, кем она была четыре года назад. Что ж, каждому своё.

Через пару недель, когда долины наполнились птичьим гомоном, возвестившем о вступившей в свои права весне, начался новый штурм. Он был так же неудачен, как предыдущие, и Леменор собрался скомандовать отступление, когда тяжёлые дубовые ворота вдруг приоткрылись. Через образовавшуюся лазейку хлынули осаждающие. Первые ряды попали в ловушку: чугунная решётка за привратной башней опустилась за спиной прорвавшегося противника. Их было не спасти. Осаждающим пришлось отступить и заняться подкопами, отвлекая внимание защитников ложными приступами.

Вновь побывавший у Леменора Робин посоветовал приостановить бесполезные земляные работы, и предложил небольшому отряду вслед за ним проникнуть в замок через один из подземных ходов. Солдат не обманул, незадолго до рассвета ворота Леопадена распахнулись, и конница, беспрепятственно, хлынула внутрь. Крикам о пощаде внимали немногие и то, если они исходили от тех, кто был способен заплатить выкуп. Обезумевшие от страха, почерневшие от копоти мирные обитатели замка хаотично метались по двору, пытались укрыться возле ворот во внутренний двор, барабанили кулаками по доскам. Для наступающих эти бедные люди были чем-то вроде поднятых сворой диких зверушек; они со злорадным смехом гонялись за ними и, словно стремясь перещеголять друг друга в жестокости, убивали их.

С именем Господа и девизом своего рода на устах Роланд Норинстан носился по двору и, несмотря на не до конца зажившую рану, ожесточённо сражаясь за каждый дюйм. Граф понимал, что внешнего двора не отстоять, но это был его замок, он не мог отдать врагу ни камня без боя. Ничем не уступал ему в храбрости Дэсмонд.

Артур горел желанием убить Норинстана, но никак не мог подобраться к нему. Роланд то оказывался рядом, то, исчезая, появлялся в противоположном углу двора. Леменору даже начинало казаться, что он охотиться за дьяволом, ведь только Нечистый мог вытворять такое.