Вступив в холодный и продуваемый сквозняком коридор, Бэнкс словно попал в один из жутких особняков из старых фильмов Роджера Кормена по рассказам Эдгара По — «Дом Эшеров» или что-нибудь в этом роде. Стены длинного прохода были обшиты панелями, по каждой стороне шли двери, и на стенах были заметны прямоугольники, где когда-то явно висели картины. Бэнкс попробовал открыть несколько дверей и обнаружил, что все они ведут в пустые комнаты, находящиеся в разной степени запустения. Во многих местах отвалились куски потолка, все было подернуто слоем пыли от осыпающейся штукатурки, и Бэнкс, проходя, поднимал целые тучи, кашлял, во рту у него пересохло.
В конце коридора пыльная, изъеденная молью портьера прикрывала створчатые стеклянные двери. Бэнкс повертел ключом и отпер их. Он вышел на широкий пустой балкон и прислонился к прохладному камню балюстрады, чтобы насладиться видом. Внизу располагался облицованный гранитом и мрамором бассейн, его темное дно заросло травой и мхом и было засыпано мусором. На склоне долины, внизу, по берегам реки Свейн стояли красные, бурые и желтые деревья. На глазах у Бэнкса несколько листьев сорвались и закружились на ветру. На противоположной стороне долины паслись овцы — белые точки на зеленом поле среди возвышающихся там и сям каменных стен, сложенных всухую. Тучи были такие низкие, что, казалось, задевали выступы известняка, тянущиеся вдоль гребня холма, окутывали туманом вересковые пустоши, начинавшиеся выше.
Обхватив себя руками, чтобы согреться в этой осенней промозглости, Бэнкс вернулся в здание и спустился по лестнице на нижний этаж. Он попал в комнату, похожую на пещеру, и решил, что здесь, видимо, когда-то располагалась звукозаписывающая студия. Значит, вот где «Мэд Хэттерс» сделали свой второй альбом, ставший настоящим прорывом после беспрерывных разочарований зимы шестьдесят девятого-семидесятого, и потом, в последующие годы, — еще несколько альбомов. Разумеется, никакого оборудования здесь не осталось, однако еще валялись обрывки проводов, сломанная барабанная палочка и что-то похожее на гитарную струну. Как Бэнкс ни старался, он не смог уловить отголоски звуков и музыкальных фраз далекого прошлого.
Он отпер двери и вышел к краю бассейна. Задний двор был засыпан битым стеклом, а на дне бассейна, там, где оно шло под уклон, скопились бутылки и банки из-под напитков. Бэнкс понял, что имела в виду агент по недвижимости: очевидно, местные ребята не раз перелезали через стену и здесь оттягивались. Возможно, они приходили сюда почтить память Робина Мёрчента — точно так же, как молодежь собирается у могилы Джима Моррисона на парижском кладбище Пер-Лашез. Впрочем, это вряд ли, усомнился Бэнкс. Ему показалось, что за спиной, в заброшенной студии, раздался какой-то звук — он обернулся и успел заметить мышь, шныряющую в пыли.
Бэнкс попытался представить себе ту ночную сцену, тридцать пять лет назад. Наверное, играла музыка, и вокруг бассейна все было залито светом. Благовония. Разумеется — наркотики. И спиртное. В начале семидесятых выпивка опять стала входить в моду среди молодого поколения. Вероятно, здесь были и девушки, полуодетые или почти раздетые; все смеялись, танцевали, занимались сексом. А когда все угомонились, Робин Мёрчент… Да, что же произошло? Бэнкс пока этого не знал. Кев Темплтон все еще сидел в подвале полицейского управления, листая архивы.
Порыв ветра с шумом ударил в раскрытую дверь, и Бэнкс вернулся в дом. Здесь не было ничего, кроме призраков, и ему никто не мог помочь. Лорд Джессоп умер от СПИДа, бедняга, а Робин Мёрчент утонул в этом вот бассейне. Однако кое-кто из «Мэд Хэттерс» был очень даже жив, и где-то поблизости обитал Вик Гривз. Если бы только он заговорил. Если бы только он смог заговорить. Бэнкс точно не знал официального диагноза; все утверждали, что он принял слишком много кислоты и улетел за край. Что ж, скоро он это выяснит, для этого нужно лишь немного умения и чуть-чуть везения.
Чедвик давно не ходил по Портобелло-роуд. Собственно говоря, с войны, когда он был здесь в увольнении между боевыми заданиями. Он был уверен, что тогда эта улица была более узкой. Возле домов стояли мешки с песком, на окнах — черные шторы затемнения. Пустые витрины магазинов, кучи мусора на месте падения бомб, запах пепла, разбитый газопровод и разорванные канализационные трубы. Теперь же самый серьезный беспорядок создавало строительство новой трассы над эстакадой Вествэй; сейчас стройку почти завершили, и пахло тут в основном экзотическими пряностями, навеявшими Чедвику воспоминания о службе в Индии и Бирме.
На дневном поезде Чедвик добрался до Кингс-Кросс, это путешествие заняло около пяти часов. Спускались сумерки. Рынок закрывался, владельцы лотков убирали товар и направлялись в какой-нибудь из местных пабов, которых тут было множество. Рядом с заведением «Герцог Веллингтон» огнеглотатель собрал вокруг себя небольшую толпу зевак. Атмосфера здесь была оживленная: колоритные молодые люди в ярких нарядах из набивной ткани, в расклешенных джинсах с вышивкой или золотистых парчовых балахонах. Некоторые девушки носили старомодные шляпки с широкими полями и длинные платья до полу. По улице фланировали и несколько уроженцев Вест-Индии, некоторые тоже были одеты ярко, у них были бороды и кудрявые африканские прически. Чедвик чувствовал в воздухе явственный запах марихуаны. Кроме того, ему казалось, что он выглядит здесь чужаком в своем темно-синем костюме, хотя в толпу и затесались один-два человека в деловой одежде.
Судя по карте, существовали более быстрые способы добраться до Пауис-террас, чем через станцию метро «Ноттингхилл», но ему из чистого любопытства захотелось прогуляться по Портобелло-роуд. Он столько о ней слышал: и о бешеных ноттингхилльских автогонках, и о печально известном владельце трущоб Питере Ричмене, связанном с братьями-близнецами Крэй, лидерами преступной группировки, и замешанном в скандале с Профьюмо в шестьдесят третьем, когда министру обороны пришлось покинуть свой пост. У этих мест была своя история.
Теперь улица была забита роскошными бутиками, вроде заведения под названием «Я был слугой лорда Китченера», парикмахерскими; имелось здесь также несколько антикварных лавок с ярко раскрашенными фасадами и даже свой кинотеатрик, «Электрик синема», показывавший два фильма по цене одного: «Беспечного ездока» и «Девушку на мотоцикле». В одной лавочке, «Антиквариат от Алисы», продавали старые, еще эдвардианские полицейские фуражки, и у Чедвика возникло искушение купить себе такую. Но он знал, что не станет ее носить и она будет просто висеть в глубине гардероба, пока до нее не доберется моль.
Чедвик свернул на Колвилл-террас и наконец отыскал нужную улицу. В конце квартала кто-то нарисовал на стене дома граффити — портрет Че Гевары. Под бородатым героем в берете красной краской было выведено: «Да здравствует революция!», потеки краски напоминали капли крови. Дома с террасами, четырехэтажные оштукатуренные строения в георгианском стиле, когда-то казавшиеся величественными, теперь были грязновато-белесыми, их фасады испещряли пятна и граффити: «Дорога излишеств ведет к дворцу мудрости», «Преступление — высшая форма чувственности». Улица была сильно замусорена. Каждый дом окружала низенькая ограда из черных металлических прутьев, от таких же ворот несколько мрачных каменных ступеней вели вниз, к подвальной квартире. Широкие ступени, идущие к входной двери, с боков окружали две колонны, подпирающие портик. Большинство дверей давно пора было покрасить заново. Чедвик слышал, что все эти дома сейчас разделены на комнатушки «спальня-гостиная» и представляют собой сущий муравейник.
Рядом с домофоном в том доме, который был ему нужен, висел список из нескольких фамилий. Чедвик приурочил визит к началу вечера, сочтя, что это, возможно, самое подходящее время, чтобы застать Таню Хатчисон дома. Следующая задача была — войти в квартиру, не предупреждая ее о своем визите. Если Таня действительно имеет какое-то отношение к убийству Линды, она может сбежать, едва заслышав его голос.