ГЛАВА 10

— Есть на свете женщины, — сказал Рэм, когда мы кончили ужинать, — которые страшно влюблены в себя и у них в душе не остается места ни для кого другого. Такие женщины надменны и холодны. Своим презрительным отношением к мужчине они могут кого хотите свести с ума. Но стоит только доказать ей, что она ничтожество, она превращается в жалкое животное, раболепно преклоняясь перед вами и тем, кто развенчал ее в собственных глазах. Такова была Рут темпераментная девица с мощным телом и большими, немного отвислыми грудями с карты семерки червей. Она явилась ко мне на следующую ночь, когда я перебирал свои бумаги, накопившиеся за несколько лет моей деловой переписки. Многое уже было не нужно, и я тут же бросал в камин, который, несмотря на разгар лета, специально разжег. Я не заметил, когда она появилась, а она, занятая собой, ничем не привлекла моего внимания. Когда я закончил свое дело и собирался стелить постель, взгляд мой упал на часы, и я удивился: было уже четверть второго.

— Где же очередная женщина? — мелькнула у меня мысль. Я осмотрелся. На диване в грациозной позе, закинув руки за голову, лежала милая, светловолосая красавица и, сосредоточенно глядя в потолок, шевелила губами. Белый вязаный свитер, едва достигавший пояса и узенькие черные трусики составляли весь ее наряд. Я подошел к ней. Презрительно покосившись, она надула губки.

— Здравствуйте, — сказал я, не зная, с чего начать разговор с этой строптивой, на мой взгляд, красоткой.

— Привет, — ответила она и жеманно повела плечами. Я присел возле нее на стул.

— Как вас зовут?

— Рут.

— Вы не артистка?

— Вот еще. К чему мне это? — пренебрежительно ответила она и, закинув ногу за ногу, стала покачиваться из стороны в сторону.

— Я свободная от всяких дел и прихотей, — гордо сказала она.

— Я люблю тишину и уединение.

— И себя, — добавил я за нее. Она с удивлением вскинула на меня свои нежно голубые глаза.

— Я достаточно знаю себе цену, — гордо вскинув голову, ответила она.

— А не слишком ли дорого вы себя оценили:

— спросил я, не в силах сдержать улыбку. Она презрительно глянула на меня и ничего не ответила.

— Не хотите со мной разговаривать?

— Не хочу говорить на эту тему.

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ну, например, о вашей жизни. Расскажите о себе.

— Мне нечего рассказывать, я вся тут. Такой меня и создали.

— А кто создал?

— Люди.

— Все?

— Зачем все. Один, конечно. Художник.

— А вы ничего в жизни не видели и не слышали?

— Что за вопрос, — возмутилась она, поднимаясь с дивана, — вы неприятны мне.

— Извините за назойливость. Еще один вопрос.

— Ну.

— Вы уйдете или останетесь?

Она недоуменно глянула на меня.

— А почему я должна уходить?

— Хотя бы потому, что это моя квартира, а вы тоже неприятны мне. Не мне же уходить. Она закусила губу и тень смущения пробежала по ее лицу.

— Я вам не нравлюсь? — испуганно спросила она, заглянув мне в глаза. Мне не хотелось отвечать ей и обижать ее, но я решил дать самодовольной девочке урок.

— Вы мне совсем не нравитесь, — твердо сказал я и отвернулся от нее, затем пошел стелить себе постель.

— А как же… — растерянно произнесла она, — ведь все говорили, все восторгались мной. Как же… Вы врете, — вдруг зло сказала она. Ее лицо снова приняло надменное выражение, и она ехидно улыбнулась.

— Зачем я буду врать? — спокойно ответил я, продолжая стелить постель, возможно все другие врали, а вы верили им. А теперь, когда вам сказали правду, вы обвинили человека во лжи. Это не делает вам чести.

— Они врали? — удивленно прошептала она. — все врали… Но разве я не красива? — она подбежала к зеркалу.

— У меня красивые ноги и стройная талия. У меня ровный нос и красивые губы, у меня высокая грудь и широкие бедра. Чем же я не красива? — уже спокойно и даже с усмешкой недоверия ко мне закончила она.

— Чем? А тем, — ответил я, что ваша красота банальна и буднична, что в вас нет ничего, что могло бы привлечь взор и внимание мужчины, отличающее вас от тысяч других красавиц. Тем, что ваша талия не так уж совершенна, как вам кажется и ее изуродовала не одна складка жира.

— Нет у меня жира! — со слезами воскликнула она, — где жир, где? Покажите! Мне с трудом удалось отыскать что-то похожее на складку, чтобы подтвердить свои слова.

— И ноги не шедевр. Они толсты и нерельефны. И грудь, которой вы так гордитесь, не что иное, как два безобразных выступа, — разошелся я, — нос ваш расплющен, как у китайца, глаза водянистые и ресницы редки, как высыпавшаяся щетка…

— Замолчите…

— Взвизгнула Рут, бросаясь на диван. Ее плечи вздрагивали от безудержных рыданий. Я не стал ее успокаивать и лег на кровать. Девушка долго еще всхлипывала, наконец, успокоившись, спросила:

— а что же мне теперь делать?

— Ничего.

— Но меня же не будут любить мужчины. Я же женщина.

— Это ни о чем не говорит. Вы не единственная. Она опять захныкала. Я притворился спящим.

— Ну и пусть не любят, — сказала она и опять подошла к зеркалу.

— Нос, как у китайца, — прошептала она, — ноги толсты, грудь жирна. Она бросилась ко мне и, встав перед кроватью на колени, зашептала, жарко дыша мне в лицо:

— Миленький, ну что же мне теперь делать? Я хочу, чтобы меня любили, и чтобы ты меня полюбил. Я посмотрел на ее заплаканную мордашку из-под ресниц. Вся спесь с нее слетела. Она выглядела жалкой и униженной.

— Лезь ко мне в кровать, — строго сказал я.

— Как, прямо одетая?

— Разденься.

Она торопливо скинула с себя свитер, сбросила трусы. Я едва мог скрыть восторженный трепет, охвативший меня при виде ее голого тела. Она, безусловно, была великолепна. И ее пышные большие груди с розовато-коричневыми сосками могли свести с ума кого угодно. Она юркнула ко мне под одеяло и, преданно глядя мне в глаза, прижалась всем телом к моему боку.

— Можно я тебя поцелую? — спросила она. Я кивнул головой. Рут с величайшим искусством и страстью прильнула к моим губам. Я обнял ее, чувствуя, как упруго сжались подо мной сдавленные груди. Я уже без всяких разговоров и отступлений принялся ее ласкать, ощупывая бархатную нежную кожу ее живота и ляжек. Рут таяла в сладостной истоме, безропотно отдавшись моим рукам. Встретив такую искренность, я возгорелся желанием получить от нее что-нибудь необыкновенное, поэтому, выскочив из-под одеяла, сунул свой член к ее лицу. Она недоуменно посмотрела на меня, не понимая, чего я хочу.

— Возьми его себе в рот. Она смущенно улыбнулась.

— Возьми, не бойся. Она осторожно, двумя пальчиками взяла мой член, приоткрыла свои губки, приложила его к ним. Сначала робко, а потом все более непринужденно она сосала его, причмокивая и вздыхая. Я склонился немного назад и достал рукой до ее промежности. Раскрыв пальцами губы ее половой щели, я сунул туда ребро ладони и стал медленно и нежно тереть ее горячую влажную похоть, чувствуя конвульсивные содрогания ее сильного красивого тела. Но вот сладость стала нестерпимой, сознание затуманилось похотью. Двигая своим членом в ее губах, как во влагалище, я чувствовал упругое сопротивление языка. Рут закрыла глаза и шумно дышала носом, извиваясь всем телом. Вдруг огненная стрела дикого наслаждения пронзила мое тело, и из члена ей в рот мощной струей ударили потоки спермы. Рут поперхнулась и закашлялась. В изнеможении я свалился на кровать, все еще натирая пальцем ее клитор. Она рычала и вертелась от наслаждения, размазывая по лицу густые потоки моей плоти. Она кончила минут через пять и, склонившись надо мной, спросила:

— А тебе понравилось?

— Очень.

Схватив ее голову своими руками, я покрыл благодарными поцелуями замурзанную мордашку. Еще несколько минут после этого я жадно ласкал руками ее тело, с наслаждением ощупывая все выпуклости и впадины. Когда я вновь почувствовал рождение сильного горячего желания, она вдруг исчезла, оставив после себя лишь нежный запах духов да смятую подушку.