Теперь у меня 125 тысяч марок, вернее, уже 115 наличными деньгами и пустота в будущем. А что мне еще принесут эти экстравагантные женщины? Пока не поздно, нужно от них избавляться, — осенила меня блестящая мысль. Я достал карты из чемодана и направился в уборную, чтобы выбросить их в унитаз, но по дороге передумал.

— Теперь уже все равно, я потерял связи с внешним миром, так пусть хоть они разнообразят мне жизнь. Все же они лучше, чем уличные проститутки.

Опустив карты в карман, я вернулся обратно. Делать ничего не хотелось. И даже когда принесли кофе, я не прикоснулся к еде — аппетит пропал.

Вдруг зазвонил телефон, я снял трубку.

— Кто это? — услышал я женский голос.

— А кого вы хотели?

— Рэм, это ты? — прошептал голос. Я узнал Мари.

— Да, я, — неохотно ответил я. "Что ей надо?".

— Ты не узнал меня? Это я, Мари. Мне нужно с тобой поговорить.

— О чем?

Мари растерянно помолчала. Я услышал ее взволнованный голос.

— Я сейчас приеду к тебе. Ты слышишь меня, Рэм?

— Слышу. Но приезжать не надо. Это повредит твоей репутации. Я теперь отверженный.

— Для них, но не для меня. Я искала тебя весь день и, наконец, нашла. Я приеду.

Мне было скучно, а Мари симпатичная женщина. Я согласился.

Через 15 минут она вошла в мою комнату. Не снимая и шляпы и шелкового плаща, она села в кресло у двери, едва переводя дух, выпалила:

— Рэм, я поеду с тобой. Мне надоела вся эта жизнь, эти старческие бессильные лобзания, эти пошлые ухаживания, пьянки и оргии. Я хочу жить, как человек. Я тебя люблю давно и страстно. Когда ты женился на Элизе, я хотела убить ее…

— Во-первых, я никуда не уезжаю, — прервав каскад ее безумных признаний, ответил я, — а во-вторых, не нужны мне никакие женщины, и я тебя не люблю.

— Боже, что он говорит! С ужасом воскликнула она, вскочив со стула, неужели эта уличная девчонка лучше, чем я? Да ведь ты еще не чувствовал, какое у меня тело, ты не видел мою наготу, ты не представляешь себе, какая я женщина.

Ее глаза загорелись диким злобным блеском. Она страстным порывистым движением стала срывать с себя одежду.

— Вот, смотри, смотри, какая я голая, — закричала она в исступлении, — я никогда не раздевалась догола перед своими любовниками.

Через минуту на ней остались только чулки и туфли. Голое холеное тело красавицы, ее красивые полные руки, круглые, твердо стоящие груди, стройная талия и длинные изящные ноги не могли не вызвать у меня чувства восхищения. Но не больше. Мне не хотелось ее. Я даже не ощутил желания прикоснуться рукой к ее груди. Она почувствовала это безразличие к себе и совсем обезумела.

— Ну, что? тебе не хочется меня? Или я еще недостаточно раскрылась? Ну вот, смотри…

С этими словами она бросилась на диван и, развернув ноги в стороны, повернулась ко мне всем своим существом, позируя влажными от похоти глазами. Я подсел к ней и, невольно созерцая открытые взору прелести красавицы, погладил рукой по животу.

— Ну что же ты? Разве я не хороша?.. Какую женщину тебе надо? Я буду такой, какой ты захочешь меня видеть.

Она обняла меня за шею и, покрывая поцелуями лицо, шептала:

— Рэм, милый, возьми меня, я сгораю от безумного желания соединиться с тобой, впивать в себя частицу твоего могучего тела. Рэм, — дико вскрикнула она и, расстегнув мои штаны, вытащила безвольно скрюченный член.

— А-а-а!.. — вскочила Мари, схватившись за голову.

— Боже мой! Боже мой! — шептала она, торопливо одеваясь и, даже не взглянув на меня, выскочила из комнаты. Мне не хотелось ее, но чувство мужского бессилия перед такой фурией было тягостно и оскорбительно. Солнце зашло. Быстро темнело. Я зажег свет и сел к столу.

Происшедшее так потрясло меня, что я стал тяготиться жизнью, мне показалось, что жизнь проходит мимо меня, и я ее только наблюдаю. Неприятное сознание безнадежности бытия поразило меня своей остротой. Я, почти не сознавая, что делаю, достал браунинг, навел курок, выстрелил в голову. Вместо выстрела звонкий щелчок ошеломил меня и отрезвил. Я удивленно посмотрел на револьвер и ко мне медленно стало возвращаться спокойствие, перешедшее в апатию. Стреляться мне уже не хотелось. Я заинтересовался, почему не произошел выстрел. Взвел курок и, наставив пистолет в форточку, выстрелил. Звука я не слышал. Браунинг выпустил ослепительный язычок пламени и с диким криком поднялась с соседнего дерева стая сонных галок. Через минуту прибежала хозяйка.

— Что случилось?

— Ничего, я испытывал новый пистолет. Прошу извинить меня за причиненное беспокойство.

Дама мило улыбнулась.

— О, ничего, я думала, лезут воры. Спокойной ночи, господин Кренке.

— Доброй ночи.

Хозяйка ушла. Совершенно успокоившись, я принял ванну и, накинув на голое тело халат, сел к столу писать письмо Мари. Я хотел ей объяснить все и рассказать про карты. Но письмо не клеилось, и я бросил ручку. В гостиной на первом этаже басом пробило 12 ударов. В углу на диване кто-то завозился. Я зажег большой свет. Наивно выпучив глаза, на меня с нескрываемым интересом смотрела причудливо одетая девушка со смешными переплетенными косичками, перевязанными у самой головы красными ленточками. На ней были синие шелковые чулки-рейтузы и белый в красный горошек бюстгальтер, туго стянувший круглые, как шары, груди. Она сидела, поджав под себя ноги и опершись руками за спиной. Мы долго, молча, наблюдали друг друга. Я заговорил первым.

— Ну, здравствуй, пупсик!

— Здравствуйте.

— Как тебя зовут?

— Не знаю.

Я подошел к ней и сразу же захотел проникнуть под бюстгальтер, она встрепенулась и отстранила меня рукой, твердо сказала:

— Не шалить.

— Ну, а что тогда делать?

Она усмехнулась.

— Все вы одинаковы.

— Кто это вы?

— Мужчины. Неужели нельзя иначе обращаться с женщиной?

Я помолчал.

— Как это иначе?

— Хотя бы повежливей. Я у вас еще не более 10 минут.

Она встала с дивана и, осторожно ступая по полу на пальчиках, прошла к столу.

— Мне кажется, что в определенном возрасте мужчины по-особому относятся к женщинам, и, предупреждая мой вопрос, продолжала назидательным тоном:

— Типы лет 18–19 относятся к женщине с благоговением, как к божеству, они испытывают больше прелести видеть ее, чем чувствовать. Они всегда нерешительны и ждут от женщины чего-то необыкновенного… Молодые люди лет 20–28 еще восторженно влюбчивы и стремятся как можно больше почувствовать и увидеть. Они уже более развязны, но еще сумасбродны и смешны… Мужчины 28–35 лет — сама страсть. Они забывают посмотреть на ту, с кем живут, и упиваются одним ощущением ее. Они гасят свет прежде, чем лечь в кровать, потому что стесняются сами своих безудержных порывов страсти; делающих их порой безобразно пошлыми. В возрасте от 35 до 42 лет рассудок мужчины уже властвует над плотью. Они долго и тщательно выбирают предмет своей любви и поклонятся ему, как будто живут не видением, а ощущением, создавая такие утонченные формы своих сношений с женщиной, что порой безумно очаровывает молодых и неопытных девушек, и не позволяет себе ничего грубого и непристойного по отношению к женщине. Во всем у них лоск и вежливость, достойные подражания. С 48 лет мужчина, чувствуя свою физическую слабость, становится еще более скуп на плотскую близость и возмещает это, как может, флиртом и ухаживанием за женщиной, не слишком строго выбирая возраст и внешность… Эти люди всегда галантны и милы. Они почти безвредны. И только иногда вспышка бурной страсти повергает их в водоворот вожделений и ощущений, из которого они вываливаются еще более немощными и постаревшими.

После 60 лет мужчина превращается в сосунка.

Она засмеялась и умолкла.

— Откуда вы это знаете?

— Люди говорят, а я проверяю… Вам 25–26 лет. Не правда ли?

— Вы не ошиблись, я на рубеже этих двух возрастов.

— С вами нужно быть поосторожнее, — лукаво прищурив глаза, сказала она, вы развязны и сумасбродны.