Однако оставалась неразгаданной одна важная загадка, самая трудная из всех: зачем судно приходило к берегам Туниса? Откуда оно пришло и куда направлялось? Если оно везло добычу из Афин, то, конечно, держало бы путь в Рим, а порт Махдия находился совсем в стороне от маршрута.

Наиболее распространенная версия сводилась к тому, что корабль попал в шторм на подступах к проливу Мессина, разделяющему Италию и Сицилию, и ветром его прибило к берегам Африки. Практически это возможно, хотя наличие пяти огромных якорей свидетельствует о том, что с их помощью корабль стремился помешать ветру вынести его в открытое море, и в это время потерпел крушение. Все пять якорей были сброшены с борта, обращенного к берегу. Возможно, что северный ветер внезапно сменился южным; возможно, что корабль вовсе и не шел в Рим; возможно, что…

Сопоставив все возможные соображения, француз Филипп Диоле, пионер подводной археологии, остроумно заметил: «Иногда, когда история молчит, археология склонна проявлять чрезмерную болтливость». Работы на затонувшем судне продолжались пять летних сезонов. В 1913 г. они были прекращены из-за отсутствия денег. Судно с остатками ценностей было оставлено в покое еще на тридцать пять лет. Но в 1948 г. в порт Махдия пришло судно французского военно-морского флота, и работы возобновились. Это была океанская плавучая водолазная база под названием «Эли Монье». На борту судна находилась «группа по научным изысканиям под водой» французского военно-морского флота. Лица, возглавлявшие эту группу, уже известны читателю: это Кусто, Тайе и Дюма. Тайе, как старший по чину, командовал. Дюма, ушедший с военной службы, был зачислен на судно в качестве гражданского специалиста. Группа не могла оставаться в Махдии долго, но все же надеялась найти еще некоторые ценности и одновременно попрактиковаться в области подводной археологии. Но учение давалось тяжело. Иногда казалось, что невозможно будет справиться даже и с первым заданием. А задание было такое: сначала найти затонувшее судно.

Лейтенант Тавера, ставший впоследствии адмиралом, составил когда-то карту с координатами затонувшего судна. Все, что требовалось сделать, это совместить три пары наземных ориентиров: замок с пристанью, куст с вершиной холма и часть оливковой рощи с ветряной мельницей. Но с тех пор ландшафт изменился. Пристаней стало четыре, куст затерялся в лесу, мельница разрушилась.

Участники экспедиции сошли на берег, чтобы на месте мельницы поставить световой ориентир, и потратили много времени, расспрашивая местных жителей о том, где это место. Однако никто не помнил. Наконец один человек, старейший житель этих мест, показал им руины трех мельниц. После этого они прекратили поиски ориентиров, указанных Тавера, и решили воспользоваться аквалангами, чтобы попробовать найти судно.

Они знали, что судно находится примерно в трех милях от маяка па глубине 127 футов. Их плавучая база курсировала в этом районе до тех пор, пока не нашла место, находящееся на таком же расстоянии от берега и имеющее ту же глубину. На дно моря была сброшена стальная проволочная сетка с ячейками размером 50х50 футов. Сетка покрыла площадь, равную 1000 квадратных футов. Водолазы по очереди спускались под воду, обследуя по ячейкам всю площадь. Поиски продолжались два дня, но ни к каким результатам не привели.

Потом попробовали применить подводные сани. Это приспособление, сконструированное членом группы Жаном Алине, являлось предшественником самоходного судна, изобретенного позже. Алине, спустившегося с этими санями, волокли по дну много миль, но он тоже ничего не нашел. После него под воду спустился Тайе, которого тянули на канате. Он обнаружил в песке нечто похожее на ствол орудия.

— Галера, галера! — прокричал он, как только выбрался на поверхность.

На следующий день начались раскопки. Чтобы избежать длительных остановок для декомпрессии, люди погружались под воду не более чем на пятнадцать минут. Через каждые пять минут в воду стреляли из ружья, сообщая водолазам время. Но однажды Дюма, когда ему уже пора было подниматься, нашел что-то, показавшееся ему интересным, и превысил свое время. За обедом он мимоходом обмолвился, что чувствует боль в плече, и товарищи, не дав ему поесть, отвели его в рекомпрессиоиную камеру и продержали там в течение часа. Самое неприятное во всем этом было то, что Дюма лишился обеда.

По сравнению с тем, что пришлось перетерпеть греческим водолазам, руководимым Тавера, положение этой группы было не таким уж трудным. Даже течение, так докучавшее старым ловцам губок, не причиняло никакого беспокойства «людям-рыбам», не привязанным к морскому дну. Свободному водолазу легче заниматься подводными археологическими раскопками или иными спасательными работами, чем водолазу в скафандре.

Но времени до ухода «Эли Монье» оставалось меньше недели. За этот период водолазы могли успеть «нанырять» не более одиннадцати часов перед тем, как снова предоставить затонувшее судно в распоряжение потревоженных рыб. Они отправили наверх четыре колонны (некоторые из них весили более трех тонн), две капители и два цоколя. Затем проделали отверстие в палубе, но из-за недостатка времени не смогли обнаружить других ценностей. Зато они нашли римский жернов, а также ряд вещей, давших дополнительный материал о римских судах, в частности две свинцовые части якоря, весившие три четверти тонны каждая. В числе находок были медные гвозди, которые очень помогли при разгадке тайны затонувшего судна. Были подняты также длинные шпангоуты из ливанского кедра, все еще покрытые защитным желтым лаком. Дерево сохранилось, что превзошло самые оптимистические предсказания строителей судна.

Через шесть лет Кусто и Дюма снова приезжали в Махдию, чтобы осмотреть затонувшее судно. На нем уже работали люди, на этот раз свободные водолазы-любители из тунисского клуба подводных исследований. Работы велись по приказу директора управления античного искусства.

Дюма осмотрел оставшиеся на дне колонны и сделал интересное открытие: на них не было губок, которые представляли бы коммерческую ценность. Но греки — ловцы губок продолжали спускаться туда, очевидно, с целью похитить что-нибудь с затонувшего судна.

Располагая аквалангом и умея пользоваться им, человек может извлекать ценности с затонувших судов с большей легкостью, чем из археологического раскопа на суше, и в первое время было похищено довольно много вещей в качестве сувениров. Но французские власти проявили здравый смысл и привлекли на помощь любительские клубы, которые не только извещали о своих находках, но и действовали как подводные полицейские отряды, не позволяя менее сознательным свободным водолазам нарушать порядок. Самым прославленным подводным клубом (первым среди клубов, созданных в эру акваланга) был Альпийский подводный клуб, осно» ванный Анри Брюссаром из Канн. Сам Брюссар был первым аквалангистом, нашедшим затонувшее судно с произведениями классического искусства.

Это случилось в 1948 г., всего за месяц с небольшим до того, как в порт Махдия пришла «Эли Монье». Находка явилась следствием занятного случая. Для лучшего равновесия под водой аквалангист навешивает на себя свинцовый пояс. Брюссар, хотя и был опытным водолазом, однажды ошибся и вложил в пояс чуть-чуть больше свинца, чем нужно. Ошибка не имела большого значения и совсем не была опасной, однако причиняла некоторое неудобство. Когда он плыл, его немного тянуло ко дну, поэтому приходилось постоянно отталкиваться руками, чтобы держаться над грунтом. Так он и плавал, как вдруг рука его коснулась какого-то незнакомого твердого предмета. Он остановился, посмотрел и обнаружил амфору, наполовину зарывшуюся в песок.

Это произошло в Антеоре, недалеко от Канн. Через несколько дней Брюссар вернулся туда вместе с друзьями и нашел целую груду кувшинов из-под вина. Глубина там достигала всего шестидесяти футов, и за сувенирами ринулись толпы водолазов-любителей. Позже в этот район была послана «Эли Монье», и водолазы нашли затонувшее судно. Амфоры относились к I в. до н. э. Одной из интереснейших находок явился медный гвоздь. Этот гвоздь вместе с тем, что был найден в Махдии, послали в военно-морскую лабораторию. Химический анализ показал, что состав обоих гвоздей совершенно одинаков, вплоть до незначительных примесей в металле. Очевидно, оба гвоздя были изготовлены в одной и той же мастерской; значит, оба судна были одинакового возраста.