— Ты, мама, не сердись на меня! — с заметным волнением начала она. — Может быть, я и отдам тебе сто тысяч, но только не теперь… Я еще не знаю, как поступить мне с этими деньгами. Очень возможно, что я верну их обратно Рогожину, понимаешь?.. Возьму да и брошу этот билет ему в лицо!

— Да ты с ума сошла! — воскликнула Анна Ивановна.

Лили оглянулась на стоявшую поодаль со скромно опущенными глазами Берту и не возразила ни слова.

Анна Ивановна в сильном волнении подошла к Лили, положила ей на плечо руку и заговорила по-французски:

— Я не понимаю, что у тебя в голове? Получить в свои руки такие деньги, добиться определенного, обеспеченного положения и вдруг задумать нечто нелепое, безрассудное. Да ты пойми, что раз вкладной билет на сто тысяч в твоих руках, то Рогожин уже не в состоянии отнять у тебя эти деньги; что бы ни случилось, что бы ни произошло между ним и тобой, сто тысяч всегда останутся у тебя! Как ты не можешь сообразить этого? Это ясно как божий день!..

XV

Лили осторожно, но решительно отстранила руку матери, застенчиво и слабо улыбнулась, а затем смутилась и вся зарделась.

— Мама, оставь… Ради бога, оставь!.. — почти простонала она. — У меня в душе крошечку, чуть-чуть осталось что-то порядочное. Я его скорее чувствую, чем осознаю. Но это все, что поддерживает меня в данную минуту, придает мне уверенность и надежду, что если я захочу, то еще не все потеряно и я могу спасти себя. Ты… ты толкнула меня в какую-то пропасть… Я поддалась твоей воле и, закрыв глаза, бросилась в эту пропасть… Перед этим на один только момент я захотела было испытать что-то другое, что не зависело от твоей воли. Но я ощутила один только позор, одну только боль, и во всем моем существе осталось нечто, которое не пройдет бесследно. Я знаю, что это принесет мне тоже позор и боль, но это мое, это результат моего только желания, моей только воли и потому дорого мне… Быть может, поэтому дорог и близок мне и виновник моего позора и моей боли… Какие-то неразрывные нити связали меня с ним, связали, по всему вероятию, навсегда. И что бы ни случилось, я пойду за ним, пойду на муки, позор и боль, если… если только он захочет, чтобы я пошла за ним… Если он захочет, то билет на сто тысяч, который ты требуешь от меня, я брошу Рогожину в лицо и останусь по-прежнему нищей, такой же нищей, какой была до сих пор.

— Кто это «он»? — глухо спросила Анна Ивановна.

Лили оглянулась. Берты уже не было. Она неслышно, незаметно удалилась из передней. Девушка облегченно вздохнула и едва слышно ответила:

— Он? Он — Дмитрий Николаевич Далецкий… Анна Ивановна ахнула и всплеснула руками.

— Ты… ты отдалась ему? — насилу могла проговорить она.

Лили молча кивнула.

— Когда же?

— Тогда, в тот вечер, когда уехала с ним на лошади Ютанова.

— Рогожин знает об этом?

— Пока еще нет, но я скажу ему.

Анна Ивановна приняла сосредоточенный вид и сдвинула подкрашенные брови.

— Раз он не знает, ты не должна говорить ему об этом! — решительно заявила она.

— Прощай, — сказала Лили.

Анна Ивановна по-прежнему холодно поцеловала ее в щеку и быстро вышла из передней, хлопнув за собой дверью.

Лили возвратилась в столовую. Жорж сидел верхом на стуле и, прихлебывая шартрез, дымил папироской.

— Я уже соскучился в ожидании вас! — жалобно прокартавил он. — Что такое произошло между вами и вашей мама?

— Ничего! — рассмеялась Лили и, подсев к Жоржу, обняла рукой его короткую шею.

Жорж самодовольно улыбнулся и заржал, как жеребенок.

— А от меня что вам нужно? — спросил он.

— Жор-жик!.. — кокетливо протянула Лили.

— Н-ну? — также кокетливо отозвался Жорж, прищурив глаза.

— Я к тебе с просьбой.

— С какой?

— Где сейчас Далецкий?

— В Москве.

— Поет где-нибудь?

— Да.

— Где?

— Он заключил условия с антрепризой оперной труппы в летнем театре «Парадиз».

— Сегодня он поет?

— Да, партию Эскамильо, в опере «Кармен».

— Поедем его слушать!

— Едем!

— Мы достанем ложу?

— Конечно!

— И можно будет повидать Далецкого?

— Еще бы! Мы пройдем к нему в уборную.

— Дорогой! Милый!.. — воскликнула Лили и крепко поцеловала Жоржа в губы.

— Я… я не стою этого… — пробормотал он, сконфузился и покраснел.

— Ну вот! — нервно рассмеялась Лили.

— Право!.. — наивно отозвался Жорж.

— Оставайся у меня обедать! — предложила Лили. — Пообедаем, потом поедем в Петровский парк, а затем в «Парадиз».

— А как же Рогожин?

— Он сегодня не приедет.

— Отлично!

Жорж вскочил со стула, бросил в окно папироску и, допив из рюмки шартрез, завальсировал по комнате.

В столовую вошла Берта.

— Вас зовут к телефону, — скромно и застенчиво обратилась она к Лили.

— Кто?

— Павел Ильич.

— Прости! — сказала Лили и выскользнула из столовой в кабинет, где находился телефон. — Слушаю! — произнесла она, поднося к уху трубку.

— Это вы, Лили? — послышался голос Рогожина.

— Да! Что угодно?

— Вы одна?

— Нет.

— Кто у вас?

— Жорж.

— Что вы думаете сегодня делать?

— Еду с Жоржем в сад «Парадиз».

— Можно мне с вами?

— Как хотите.

— Вы куда, в оперу?

— Да.

— Мало интересного!.. Сегодня ведь идет «Кармен».

— Я люблю эту оперу.

— Кто поет Эскамильо?

— Далецкий.

— Вам хочется его послушать?

— Да!

И бросив трубку, Лили возвратилась в столовую.

— Знаешь, кто с нами едет сегодня в оперу? — равнодушно и полунасмешливо обратилась она к Жоржу.

— Кто? — сделав удивленную физиономию, осведомился Жорж.

— Рогожин.

— А-а! — многозначительно протянул гуляка.

— Ха-ха-ха! — звонко рассмеялась Лили.

— Но как же Далецкий? — испуганно полюбопытствовал Жорж.

— Мы будем с ним ужинать после спектакля! — уверенно и беспечно ответила красотка.

— А Рогожин?

— Он уедет домой.

— Тра-та-та! Тра-та-та! — запел Жорж какой-то веселый опереточный мотив и завертелся по комнате.

XVI

Лили и Жорж приехали в театр до начала спектакля. Далецкий, хотя и не участвовал в первом акте, был уже одет и загримирован. Усадив Лили в ложу, Жорж прошел с видом закулисного завсегдатая в его уборную. По пути он ущипнул за щечки двух хорошеньких хористок, товарищески подмигнул режиссеру, пожал руку гордому и самовлюбленному тенору и постучал в оклеенную дешевенькими обоями дверь уборной Далецкого.

— Можно войти? — прокартавил он, растягивая слова.

— Кто там? — послышался мягкий, грудной голос Далецкого.

— Свои! — со смехом ответил Жорж и вошел в уборную.

— А-а! — весело протянул Далецкий, рассматривая в зеркало сильно подведенные глаза и брови.

— Ты знаешь, с кем я?

— С кем?

— С Лили. Она непременно хочет видеть тебя. Далецкий смутился, промычал что-то и задумчиво посмотрел на улыбающееся лицо Жоржа.

— Ну, что-ж! — наконец сказал он. — Только, конечно, не теперь, а после спектакля.

— Напротив, я обещал провести ее к тебе в уборную.

Далецкий сделал гримасу и с беспокойством поглядел на разбросанные повсюду принадлежности мужского туалета.

— Я… я право не знаю… — замялся он. — Ты видишь, какой у меня здесь беспорядок?

— Пустяки!

— Лучше после спектакля! Вы где сидите? В ложе?

— Да.

— Ну, вот и прекрасно! Подождите меня несколько минут по окончании последнего акта, и я выйду к вам.

— Нет, позволь сейчас привести к тебе Лили! Она так жаждет тебя видеть… — многозначительно возразил Жорж и даже вздохнул.

Далецкий рассмеялся.

— Ну, как хочешь, — пробормотал он, придирчиво осматривая свое отражение в зеркале.

Жорж хотел уже выйти, но Далецкий остановил его:

— Погоди немного! Скажи мне, откуда ты привез Лили?

— Я был у нее; завтракал, обедал, а потом ездил кататься с ней в Петровский парк, — ответил Жорж.