— Это жизнь, и рано или поздно так должно было случиться. — Или: — Тысячи мужчин и женщин поступают так, от природы не уйти.

В какой-то момент, подняв на него заплаканные глаза, Лили сказала:

— Вам незачем оправдываться, сударь. Я сама сделала вам подарок, который вы приняли. Об остальном не тревожьтесь.

Х

Рогожин не упустил ни одной мелочи в обстановке квартиры Лили. Художественным вкусом он не обладал, пониманием изящества и веяний в искусстве — не отличался, но денег не жалел. Впрочем, как опытный предприниматель, он предпочел доверить дело наемным специалистам. Поэтому для создания интерьера квартиры Рогожин пригласил модного дизайнера Павла Нелюбова, в разговоре с которым лаконично пожелал, «чтобы шик глаза слепил», и пообещал денег для этого не жалеть.

Мебель, портьеры и даже безделушки приобретались в лучших магазинах Москвы и Петербурга. Кабинет был мореного дуба с инкрустацией из серебра, спальня — в стиле Людовика XVI. Обстановку будуара заказчик принимал у исполнителя особенно тщательно, ибо полагал, что сам вид спальни должен соответствовать тем неземным наслаждениям, которые он будет здесь вкушать. В гостиной красовался заграничный рояль, висели картины известных живописцев; в столовой громадный буфет был переполнен массивным серебром, китайским фарфором и хрусталем.

Рогожин оплатил услуги особой фирмы, которая обязалась ежедневно украшать квартиру великолепными букетами, доставляемыми курьерским поездом из Голландии. Экипажи были от лучших мастеров, лошади чистокровные, кучер внушительный, рослый — отставной младший урядник кавалерии. Были наняты и повар с отменной рекомендацией, и корректная средних лет горничная.

В день, назначенный для приезда Лили, Рогожин сделал генеральный осмотр всей квартиры и остался доволен. Нелюбов и его люди получили от банкира поверх оговоренной оплаты щедрые премиальные, а нанятая обслуга — последние подробные распоряжение относительно встречи хозяйки апартаментов. Уверенным шагом он проходил по комнатам, еще раз все придирчиво осматривая. Но, взглянув на себя в громадное зеркало, стоявшее в спальне против золоченой кровати, Рогожин вдруг ощутил в сердце какую-то неловкость и, точно устыдившись своего отражения, опустил глаза, поспешно пройдя в столовую, ярко освещенную электричеством.

Горничная собирала на стол. Войдя в столовую, Рогожин распахнул настежь окно и, закурив папиросу, сел на подоконник.

— Берта, — обратился он к горничной после небольшого колебания, — вы хорошо поняли мои инструкции относительно вашей барыни?

— Да, мой господин, — скромно ответила Берта, не поднимая глаз.

— Их необходимо выполнить так, чтобы у барыни не появилось ни малейшего к вам подозрения.

— Не беспокойтесь, мой господин! Я сумею войти в полное доверие к барыне.

— Я надеюсь! А иначе, с какой стати я стал бы платить вам такое громадное для экономки жалованье?

Берта благодарно поклонилась Рогожину, по-прежнему не поднимая на него глаз.

Рогожин нажатием кнопки открыл крышку своего золотого «Брегета» и посмотрел на циферблат. Стрелки сошлись на цифре «десять», и Лили скоро должна была приехать. Насвистывая какой-то опереточный мотивчик, Рогожин выкинул в окно недо-куренную папироску и уверенным «генеральским» шагом прошел в залу.

В передней раздался звонок. Берта пошла отворить дверь. Рогожин сделал усилие и, поборов в себе неожиданное проявление слабости, пошел навстречу возлюбленной.

Лили была немного бледнее обыкновенного, но какого-либо смущения на лице ее заметно не было: и глаза, и губы улыбались привычной кокетливой улыбкой. Рогожин почтительно поцеловал ей руку и предложил осмотреть квартиру.

— Я был бы весьма польщен, если бы вы остались довольны обстановкой и одобрили мой вкус! — галантно произнес он.

Лили внимательно, но равнодушно осмотрела свое новое жилище, и только едва заметно вспыхнула при виде золоченой двуспальной кровати, стоявшей посреди спальни словно гимнастический снаряд или главный аксессуар гарема.

— Ну что же, Лили? — нетерпеливо спросил Рогожин.

— Я довольна, — тихо ответила та и поспешно вышла из спальни в столовую.

Берта скрылась в кухне.

Лили села к отворенному окну и с молчаливой улыбкой указала Рогожину на место возле себя. Павел Ильич пододвинул к окну стул и сел, закинув ногу на ногу. Несмотря на желание выглядеть непринужденным, он производил впечатление крайне взволнованного человека.

— Откуда вы взяли эту горничную? — как будто рассеянно поинтересовалась Лили. На самом деле она по оценивающему взгляду прищуренных глаз женщины поняла, что та приставлена шпионить за ней.

— По рекомендации бюро для найма прислуги, — ответил Рогожин.

— Как ее зовут?

— Бертой.

— Она не русская?

— Берта — немка.

— Но она безукоризненно говорит по-русски?

— Да, она уже давно живет в России.

— Откуда вы знаете?

— Из ее аттестатов.

Лили замолчала. Немка не понравилась ей с первого взгляда. Тем не менее Лили не дала этого понять Рогожину ни намеком, ни взглядом.

Она приветливо и спокойно смотрела ему в глаза и, затаив в груди странное беспокойное чувство, вспоминала о Далецком и сравнивала его с Рогожи-ным. Да, миллионщик, безусловно, внешне по всем статьям проигрывал звезде сцены, но главное, что Лили уже ощущала какую-то странную связь с еще совсем недавно ненавистным ей любовником. Взяв ее физически, Далецкий подчинил ее и духовно. Это чувство, в котором были еще неисчезнувшие следы стыда, позора и боли, крепкими, неразрывными узами связывало Лили с Далецким. И освободиться от этих уз казалось уже невозможным.

Быть может, Лили особым чутьем, свойственным одной только женщине, уже предвидела, что стыд, позор и боль, которые она испытала, когда в безрассудном порыве отдалась Далецкому, возродили в ней новую, неизвестную ей жизнь. И эта жизнь через некоторое время принесет опять и стыд, и позор, и боль, но вместе с тем еще более властно и неразрывно соединит и свяжет ее с Далецким.

Мысли обо всем этом роем кружились в голове Лили, и кровь горячей волной разливалась по ее груди и обжигала сердце. Но лицо девушки оставалось приветливым и спокойным, и она, думая о своем, продолжала кокетливо строить глазки купившему ее, словно породистую лошадь или борзую, Рогожину.

— О чем вы думаете, Лили? — спросил банкир. Стараясь выглядеть беззаботно, она легкомысленно отозвалась:

— Так, ни о чем!

Рогожин осторожно взял ее руку и поднес к губам.

— Как бы я был счастлив, если бы в вашем сердце затеплилось хотя бы маленькое, крошечное чувство ко мне! — начал он, целуя ее руку. — Я бы ничего не пожалел, чтобы добиться этого. — И тотчас, вспомнив о чем-то, Рогожин оставил руку Лили и вынул из жилетного кармана бумажник. — Пока что, вот вам первое доказательство моих слов! — продолжал он, доставая вкладной банковский билет и передавая его девушке.

— Что это такое? — смутясь, спросила Лили.

— Это билет на вклад в банк на ваше имя ста тысяч рублей! — не без некоторой гордости ответил Рогожин.

— А-а… — равнодушно протянула Лили, не зная, куда девать билет.

Рогожин не ожидал этого. Он был почти уверен, что Лили, радостная и возбужденная, вскочит со стула и бросится к нему на шею. Чувство недовольства отразилось на его лице, и губы нервно дрогнули. Но он сдержал себя, а за ужином был мил и любезен. Тем более что его пьянило предвкушение. Перед тем как выйти из-за стола, он, жадно вглядываясь в нежное личико Лили, поинтересовался:

— Вы не боитесь меня?

— «Это жизнь, и рано или поздно это должно случиться. Тысячи мужчин и женщин поступают так, от природы не уйти», — с грустной улыбкой процитировала она слова Далецкого, добавив от себя: — Но лучше, чтобы это произошло с достойным человеком.