Харук разозлился не на шутку. В уголках его хищного ощеренного рта проступила пена, рука с лязгом вырвала кинжал из ножен.

— Прекратите, доблестные! — вмешался Хаврат-эльтебер. Стража между тем ударами бичей отгоняла голодных воинов подальше от сытного стола беков.

— Мне непонятно и тревожно, — как ни в чем не бывало продолжал Хаврат. — Обычно урусы встречали нас здесь строем и давали бой. Поэтому четвертую тысячу моих славных воинов я послал в обход. Но старый лис Селюд спрятался за стенами и вытащить его оттуда будет нелегко... Что посоветует мне мудрость ваша?

— Надо идти на Куяву! — без обиняков заявил Харук. — Там собрались сотни кумвар-ладей с товарами, и мы возьмем их с налета. У тебя под рукой, Хаврат-эльтебер-беки, целых четыре тысячи воинов. А, как нам донесли, у кагана Святосляба нет сейчас и трех тысяч. Мы завяжем бой, а там подойдут тумены кагана-беки Урака Непобедимого. Успех в быстроте! Нельзя дать урусам собраться! За медлительным и ленивым следом бежит беда!

— Нет! — возразил бин-беки Асмид. — Каган Святосляб грозный воитель, подобный Искандеру Зуль-Карнану[34]. Не зря его зовут «коназ-пардус»[35]. Он поражает своих врагов как небесный гром... Нас в сего четыре тысячи! В кумварах-ладьях не просто купцы. Каждый урусский торговец — это смелый и искусный воин: а их под Куявой не одна тысяча! Каган Святосляб способен разгромить нас и малым числом своих окованных железом богатуров. И тогда отступать нам будет некуда — коназ Селюд загородит дорогу в степь, и мы все погибнем, не дождавшись прихода туменов Непобедимого!

— В тебе живет душа трусливой бабы! — закричал Харук. — По правому берегу реки Юзуг[36] к Куяве бегут печенеги. Они первыми захватят купцов, а нам оставят только дым пожарищ да дерьмо своих коней!

На этот раз Асмид-эльтебер схватился за кинжал. Ноздри его приплюснутого носа побелели и затрепетали. Хаврат примиряюще положил ему руку на плечо. Хан яростно вогнал клинок обратно в ножны: словно капли крови блеснули рубины на рукояти кончара.

— А я полагаю брать Пуресляб, — спокойно сказал Хаврат. — У коназа Селюда мало воинов. Кара-будуны[37] урусов не богатуры, они не умеют правильно держать меч. Если мы всеми силами ударим по городу с этой стороны, — он показал на северные ворота, — смогут ли урусы удержать нас?.. Здесь тоже много добра! Когда мы разрушим эти стены и вырубим урусов, кто тогда будет угрожать нам? Тогда дорога на Куяву будет открыта.

Эльтебер внимательно посмотрел в глаза Харуку, засмеялся, обнажив белые ровные зубы:

— Печенеги одни не полезут на горы Куявы. Они боятся кагана Святосляба так, что, дрожат хвосты их коней. Прошлым летом коназ-пардус малым войском разметал орду бек-хан а Кури. Поэтому, славный Харук-хан, печенеги станут ждать приход.! на них туменов... Воля кагана-беки Урака Непобедимого должна быть исполнена, и город Пуресляб разрушен. Кроме того, надо освободить из плена доблестного Хазран-тархана. Честь воинов не позволяет нам оставлять его в руках грязных кяфиров[38].

— Попался как сурок в петлю, ну и шайтан с ним, — проскрипел сквозь зубы Харук.

Однако Хаврат-эльтебер услыхал. Лицо его сделалось грозным, черные глаза метнули молнии. Захлебываясь гневом, он стал выкрикивать:

— Слава и мощь Хазарской державы — в единстве эльтеберов, тарханов и беков! Кто против, тот будет изгнан в толпу табунщиков! Или ты, Харук-хан, — голос Хаврата стал вкрадчивым, — хочешь, чтобы Асмид-эльтебер бросал объедки со своего дастархана тебе, а не твоим вечно голодным пастухам?

— Прости, Ослепительный. Оговорился... — Старый хан склонил голову, затаивая в себе яд мести.

— Я вызвал из засады четвертую тысячу воинов Алмаз-хана, — сказал Хаврат уже спокойно. — Скоро будет дан сигнал к битве. Больше не задерживаю доблестных...

Военачальники спустились с холма и, вскочив на коней, умчались к своим отрядам.

— Могучий пехлеван Абалгузи, я не зову тебя на эти стены, — сказал хазарский полководец. — Место такого богатура возле меня. Может быть, ты еще сегодня узнаешь счастье поединка с урусом.

— Я не встречал среди них настоящих богатуров, хотя не раз видел их купцов в Хорезме и Итиль-келе. И сегодня, схватившись с их дозором, не нашел достойного себе.

— Настоящие богатуры редко бывают купцами. А в дозоры урусы посылают легких наездников, быстрых как ветер, чтобы они могли ускакать от беды и подать весть своим. Настоящие тяжелые богатуры, такие, как ты, живут у них в городах и селениях. В Пуреслябе есть строитель крепостей Будули. Это настоящий богатур и любит поединки. Всех убивает или берет в неволю. Готов ли ты сразиться с ним?

— Готов, о светлый хан! Я всегда готов к битве. Души двадцати двух чужеземных богатуров отправлены в заоблачные дали моей рукой. Я привык к победам... — Абалгузи-пехлеван помолчал и добавил: — Уруса Будули тоже убью.

Глава четвертая

Луки богатырские — в десницах могутных!

Со стен Переяслава было видно, как загорелись селища вокруг города, как засуетился хазарский стан.

— Глянь, лестницы вяжут, на приступ пойдут непременно!

— Большая орда нагрянула, трудно будет устоять супротив нее.

— Устоим. Сила у нас тож немалая. Валы высокие, стены крепкие и ров глыбокий, враз не перемахнешь.

— Мечи, копья да луки у нас не в пример козарским, покрепше будут. Побьем ворога! Немало степняков и ранее зубы свои ломали о твердь переяславскую...

Воевода Слуд спокойно следил за полем. По его команде к северной стороне укреплений подошла большая дружина с тяжелыми луками. Их тетиву мог натянуть далеко не каждый ратник, зато стрела, пущенная с расстояния в триста шагов, насквозь пробивала вершковую доску. Наконечник ее весил без малого четверть фунта, и кузнецы умели так закалить его, что ни одна, даже самая крепкая, кольчуга не выдерживала мощного просекающего удара.

Будила поднял лук, тронул пальцем тетиву.

— Сможешь ли стрельнуть из такого, молодец? — спросил он Кудима Пужалу.

Смерд презрительно скривился, легко оттянул тетиву из воловьих жил на всю длину стрелы, и она, взвизгнув, устремилась во вражеский стан. Ратники с любопытством наблюдали, что будет... Через мгновение из толпы хазар выметнулся раненый конь: всадник от неожиданности слетел наземь. Конь повалился набок и забился в агонии.

— От эт-то да-а! Богатырь! — изумлялись вокруг и щупали неохватные ручищи рыжего великана.

Кочевники между тем отхлынули еще на сотню шагов от стены. Слетевший с коня хазарин вскочил и, прихрамывая, побежал следом за товарищами. Со стен ему вслед захохотали, заулюлюкали...

— Выстрел, достойный настоящего богатура! — восхитился Хаврат-эльтебер. — Может, сам Будули пустил стрелу?

— Моя рука может согнуть любой богатырский лук, — заявил уязвленный Абалгузи-пехлеван. — Я желал бы пустить еще дальше. Вот только есть ли такой лук в хазарском войске?

— Эй! Подать сюда лук Сампан-богатура! — распорядился Хаврат-эльтебер.

Лук принесли двое воинов. Абалгузи-пехлеван с удивлением посмотрел на грозное оружие, однако без заметного усилия взял его одной рукой...

По преданию, герой хазарских сказаний Сампан-богатур, получив этот лук от самого Тенгри-хана — бога неба и небесного огня, — выстрелил из него и был испепелен молнией. Сказание говорит, что Тенгри-хан наказал богатура за непочтение к божьей воле, так как Сампан поднял оружие не для защиты родины, а для того, чтобы сразить орла — вестника бога неба. Языческие жрецы до сих пор узнают волю Тснгри-хана и грядущее своего народа по полету орлов.

Но Хаврат-эльтебер, будучи мусульманином, как и все златоцветные воины кагана-беки, презирал язычников и не придавал значения словам и заклинаниям их жрецов.