«Если несчастье не настигнет меня на этом пути!» — мелькнула у Пубскаря мысль. Впервые мелькнула и погасла безвозвратно.

А розово-золотистый конь нес на благородной спине своей всадника в черном плаще.

С запада вслед ему спешили грозовые тучи. Ветер, все усиливаясь, подгонял беглеца. Надвигалась буря.

Глава шестая

Добыча старого волка

Опытное ухо сразу отличало этот гул от гула, который рождает шаг мерно идущего войска: Ураку доложили, что навстречу гонят полон из Чернигова. Каган пожелал посмотреть на позор врага.

Солнце поднималось к зениту. Урак стоял на вершине холма, а мимо проходили тысячи измученных людей. Связанные мужики шли вереницами: по десять человек на одной веревке. Плелись, спотыкаясь, женщины с детьми на руках. Свистели бичи охранников. Слезы и стоны вторили им. Позади и по бокам толпы меланхоличные волы тащили повозки на огромных скрипящих колесах. Возницы клевали носами, убаюканные неторопливым движением. Было жарко. Над горем людским колыхались тучи мух и слепней.

Каган, наблюдая за толпой пленных, не ощутил в ней духа покорности: неповиновение всегда было свойственно попавшим в плен руссам. Связанные лохматые мужики бросали хмурые взгляды на блистательного всадника, и даже за сто шагов Урак почувствовал, как опаляет его огонь ненависти.

Увидев кагана-беки, засуетились хазары из охраны. Вскоре толпа пленных была поставлена на колени. Урак наслаждался видом согбенных спин и склоненных голов. Но его насторожило слишком малое количество женщин и детей в этой толпе. Каган дал знак. Подлетел Сегесанхан.

— Позови бин-беки из охраны, — процедил Урак.

Через минуту хозарин в синем архалуке припал к ногам Кара-Балаша — каганова коня. Урак спросил только о том, что занимало его.

— Это только головной полон, — пояснил бин-бекй. — В фарсахе позади идут другие урусы. Там больше женщин и детей.

— Сколько?

— Около восьми тысяч.

— Г-м... Продолжайте путь. Бин-беки скатился с холма...

Только что тумены хазар перешли речку Остер. Урак усмехнулся, вспомнив, как удирал со стрежня рыбак, когда увидел летящую к воде огромную лавину вооруженных всадников. Воины пытались подстрелить его, но тот, бешено загребая веслами, успел скрыться в зарослях камыша.

«Наверное, он где-нибудь в этой толпе пленных, — подумал Урак. — Надо бы разыскать его и освободить. Он стал для нас знаком удачи!»

Пленные прошли еще версту. Хазарское воинство давно скрылось за холмами, но пыль все еще висела в воздухе и солнце казалось тусклым и опечаленным.

— Стой! — крикнул всадник в богатой хазарской одежде, тот самый бин-беки, что докладывал Ураку о полоне. — Разобрать оружие и брони!Дозоры — вперед!

Во все стороны ускакали тройки конных воинов.Охранники, торопясь, освобождали пленных от пут. Те бросались к повозкам. Через полчаса несколько тысяч вооруженных руссов в доспехах и со щитами выстроились и двинулись вслед за туменами хазар. Большой отряд всадников в хазарском вооружении прикрыл фланги русской дружины.

Женщины с детьми бегом подались к ближайшей роще...

Ишан Хаджи-Мамсд тонко разбирался в душах людей, а уж Урака знал особенно хорошо. Именно в момент радости он и намекнул властителю о своем опальном родственнике Гадран-хане. Раны, оставленные на его теле руссами и уграми, заживали, и молодой честолюбивый хан жаждал славы и подвигов. Ишан Хаджи-Мамед понимал его.

Урак, размякший сердцем от побед и удач, не им добытых, благосклонно изрек:

— Назначаем Гадран-хана бин-беки первой тысячи в тумене Неустрашимых.

Гадран-хан долго целовал сапог властителя. Он готов броситься грудью на любые толпы врагов: Неустрашимые были самыми доблестными богатурами Хазарии после тургудов Шад-Хазара и ал-арсисв!

Гадран-хан мечтал о том; сколько теперь рабов достанется ему из той толпы пленных, которую они повстречали только что на своем пути.

Вновь назначенный военачальник соколом сидел на тонконогом поджаром коне. Тысяча Гадран-хана шла во главе всего хазарского войска. Какая честь!

У каменного идола старых времен, у выхода из глубокой лощины, возвышался высокий курган — покойный мир неведомого богатура. Бин-беки хлестнул коня плетью. Тысяча перечила в галоп.

Но... опережая хазар, на вершину кургана выметнулась группа всадников в сверкающих на солнце доспехах. Передний держал в руке огромный багряный стяг. Полотнище колыхал ветер, и серебряный барс на алом поле казался живым.

Хазары враз осадили коней. Тысячи глаз устремились на грозный боевой знак, и тысячи грудей выдохнули одновременно:

— Каган Святосляб!..

И выдох этот был подобен шуму листьев, встревоженных внезапным порывом ветра.

Урак покачнулся в седле: густая жаркая кровь толкнулась в затылок.

«Конец!..» — подумал он с ужасом, но все же нашел в себе силы громко и властно приказать:

— Гадран-хан!.. — Рука кагана-беки показала на вершину кургана.

Вырвав из ножен меч, молодой бин-беки тяжело поскакал вперед. Он не ведал, скачут ли за ним его Неустрашимые. Какое-то страшное безразличие владело им. Он не видел, как из-за кургана выплыла червленая связь богатырских щитов... Гадран-хан вышел из этого оцепенения, когда, открыв широко глаза, увидел быстро наплывающее жало копья. Сознание обреченного четко отметило взлетевшую со сверкающего острия пеструю бабочку, а обострившийся слух уловил веселый стрекот кузнечиков в душистой весенней траве...

— О Аллах... Жи-и-ить... — прошептали губы молодого хана.

Старый волк насторожился, легкой тенью скользнул в кусты. В утренних сумерках послышался отдаленный топот копыт. Он нарастал. Зверь, проживший на земле много лет, сразу определил, что это скачут не дикие кони: звон удил, доспехов и оружия выдавал их.

Вставала холодная заря. Росой покрылись высокие травы. По волглой степи наметом летели кони. Всадники подгоняли их ударами хлыстов. Всадников было не более полусотни — избитых, израненных, смертельно уставших. Погоня давно отстала...

Каган-беки Урак остановил коня: могучий Кара-Балаш был в пене. Здесь, где на много фарсахов вокруг все было видно как на ладони, хазары сделали привал.

Старый каган мрачно смотрел на остатки своего некогда могучего и многочисленного войска. Ишан Хаджи-Мамед, Асмид-эльтебер — один из любимейших родственников, ласковый и послушный, — пять тургудов и несколько десятков ал-арсиев: это все, что осталось под его бунчуком... Впрочем, и бунчука не было тоже — он достался урусам...

Урак вдруг почему-то отчетливо вспомнил, что именно сегодня исполнилось ровно пятьдесят лет, как он взял в руки Меч Хазарии. Ярко всплыли в памяти малахитовые кубки на красном бархате. Испытание... и своей волей он выбрал себе семьдесят лет царствования на золотом троне кагана-беки...

«Аллах и на этот раз спас меня, — подумал старик. — Значит, жить и водить тумены мне еще предстоит очень долго...»

Урак с трудом сошел с коня.

Воины жадно пили из холодного родника, журчавшего под ракитовым кустом. Потом напоили коней.

Волк, затаившийся в двух шагах, не пошевелился, ничем не выдал себя: ветерок тянул в сторону зверя, и кони не почуяли его.

Хазары вытащили из курджумов куски холодного мяса, стали жадно рвать его зубами. О кагане-беки никто не вспомнил. Задохнувшись от гнева, Урак ткнул кулаком в лицо ближайшего ал-арсия и вырвал у него еду. Воин взвился, хватаясь за рукоять кинжала. Каган тоже вскочил, вырвал из ножен меч, чтобы собственноручно наказать дерзкого.

— Х-х-ха! — взметнулся искрящийся золотом клинок.

Но один из товарищей обреченного, взвизгнув, махнул кривой дамасской саблей! Голова кагана отделилась от туловища, ударилась о землю, подпрыгнула и покатилась в ковыль, удивленно поводя круглыми орлиными глазами.

Двое дерзких встали рядом с обнаженными клинками в руках: они решили дорого продать свои жизни. Но... на них никто не собирался нападать...