— Богдан! Где ты? — вдруг раздалось метрах в пятидесяти. — Богдан!

Водила вздрогнул: он узнал голос Берковича. Майор шел сюда со стороны озера.

Пахомов упер ногу в бок Богдана, погруженного наполовину в болото, и столкнул его в воду. Плавно, словно с горки, Богдан Пивень съехал на дно глубокой воронки, наполненной черной болотной водой, разогнав ряску, которая, как только тело скрылось под водой, вновь затянула поверхность зеленой вуалью. Бросив взгляд в сторону озера, Пахомов стал пятиться к склону, ведущему к даче…

Литератор стоял над спящим сыном и растерянно смотрел на него. В его висках попавшей в силки птицей билась одна и та же навязчивая мысль: «Беги! Беги, еще не поздно!» Но бедный инженер человеческих душ никак не мог решиться на побег. Не мог, словно ему предстояло бежать через проволочные заграждения, раздирая свои белые руки и нежный зад стальными колючками, бежать под прицелом недремлющих охранников — поголовно чемпионов по стрельбе в «бегущего кабана».

Он почему-то знал, что ему уже никуда не убежать и не скрыться, поскольку теперь это было бы не обыкновенное бегство от опасности, а побег от самого себя.

Половцев мог бы теперь сгинуть, малодушно схоронившись в одной из лесных воронок, и заставить себя ни о чем не думать, но, увы, он не мог заставить молчать в себе то, что было выше страха боли и самой смерти. Ибо то мучительное и страшное, что предстояло ему, что ощущал литератор всем своим источенным болью и страданиями существом, он обязан был принять как должное и перетерпеть, пересилить, перемочь.

Он должен был выпить чашу до дна.

Половцев понял это, и на душе у него стало спокойно.

Он собирался с духом пусть для последнего, но самого главного в своей жизни мгновения…

— Скорей будите сына и за мной, к машине! Сейчас те, кому нужна голова мальчика, будут здесь. Где ваш сын? — водила глубоко дышал и все время смотрел в окно. — Спит? Будите его скорей и бегите к машине, — сказал водила и пошел к выходу.

— Простите, э… — Половцев не знал, как обращаться к водителю, — там, во второй комнате, лежит раненый.

— Раненый? Какой раненый? — Пахомов остановился и вытаращил глаза на литератора.

— Лейтенант. Его подстрелили на озере, — Половцев вопросительно посмотрел на водителя.

— Подстрелили на озере? С ума сойти! — округлив глаза, водила смотрел на литератора.

— Я вытащил его из воды. Он ранен в грудь…

— Ладно, уважаемый, берите сына и бегите к «Волге». У нас уже нет времени. Бегите, я — за вами. Только не через калитку, пожалуйста, а через забор. Быстрей!

— А может быть, мы подождем, пока… — литератор с подозрением смотрел на водилу.

— Пока не убьют меня, вас, вашего сына? Вы это хотели сказать? — не дал закончить Половцеву Пахомов. — Будите мальчика. Живо!

— Но разве мы оставим его, вашего лейтенанта? — Половцев показал рукой на дверь, ведущую в соседнюю комнату.

Водила открыл дверь и подошел к лейтенанту. Кинув на него беглый взгляд и приложив ладонь к его землистому виску, он обернулся и сказал:

— Похоже, мы уже ничем ему не поможем!

— Но я попробую, попытаюсь донести его до машины, ведь здесь недалеко, — сказал Половцев и, взяв раненого под мышки, с трудом приподнял его над кроватью. — Какой тяжелый!

— Оставьте его! Он не жилец! — раздраженно крикнул водила.

Литератор медленно распрямился и неожиданно для себя спокойно сказал:

— Не оставлю, потому что он еще жив! Водила плюнул себе под ноги и выругался.

Потом он подскочил к литератору и, грубо отпихнув его плечом, взвалил раненого на себя. При этом лейтенант слабо застонал.

— Ну если меня сейчас подстрелят, — засипел водила, — извините! Защитников у вас и вашего сына больше не останется!

— Давайте я помогу вам… — начал было Половиев, но водитель оттолкнул его и одними глазами показал на спящего мальчика.

Литератор быстро (и куда только делась его усталость?) подошел к сыну и разбудил его. Спросонья мальчик не понял, что от него хотят: он долго тер глаза и вспоминал, почему он спал на полу. Половцев уже распахнул одно из окон и ждал, когда Андрей наденет куртку.

— Андрюха, за мной! Бежим к «Волге». Не бойся, скоро будем дома! — сказал литератор и постарался улыбнуться мальчику.

Когда они побежали к забору, за спиной у них что-то тяжело шмякнулось о землю. Половцев оглянулся: лейтенант лежал на земле, неловко подломив под себя руки. Водила либо выпустил его из рук, когда вылезал из окна, либо попросту бросил. Половцев собрался броситься на помощь водиле, но тот гневно сверкнул на него глазами и кивнул головой в сторону «Волги».

Когда они уже были возле автомобиля, с другой стороны изгороди хлопнула калитка: кто-то вошел во двор. Водила приложил указательный палец к губам и, осторожно открыв багажник, положил туда раненого лейтенанта — прямо на запаску и пустую канистру. От удивления у литератора вытянулось лицо. Он не понимал, как можно так обходиться с ранеными.

— Скорей, иначе нас накроют! — шепнул водила и открыл дверь автомобиля.

Не успели еще Половцев с сыном влезть на заднее сиденье и закрыть дверь, как «Волга» рванула с места, глухо и напористо взревев.

Внезапно впереди по ходу движения автомобиля кто-то закричал «Стой!» и бросился наперерез. Половцев повернул голову и узнал последнего из приехавших сегодня «охранников». Это был майор.

Ломая грудью верхушки прогнившего штакетника, Беркович рыбкой перелетел через него и, уже на земле перевернувшись через голову, оказался в десяти метрах от автомобиля с пистолетом, направленным в лобовое стекло.

— Пригнитесь! — крикнул водила, и Половцевы мгновенно упали на сиденье. В тот же момент грянули сначала один и потом еще два выстрела уже сзади, рассыпая по салону стеклянные крошки.

— Отбой, — с облегчением сказал водила, когда дача под резкий скрип тормозов скрылась за поворотом. — Ну что, страшно было? — спросил он, радостно улыбаясь своим пассажирам в зеркало.

Вадим Анатольевич подошел к двери квартиры Елены Максимовны. Петр Сивцов все не звонил, а полковник не хотел раздражать товарища своими звонками. Он знал, что Сивцов обязательно выполнит его поручение, и если он до сих пор не позвонил, значит, еще не довел дело до конца. «Будем надеяться, что Петя скоро позвонит и даст мне еще один козырь», — подумал полковник и нажал кнопку звонка.

Елена Максимовна была искренне удивлена его приходом и немного раздосадована.

— Ты? Зачем пришел? Я болею. Зайди в другой раз, — сказала она сухо и уже хотела закрыть дверь, но полковник успел просунуть между косяком и дверью ботинок.

— В другой раз не могу. Другого раза не будет, — полковник улыбался и держал дверь.

Окинув Вадима Анатольевича холодным насмешливым взглядом с ног до головы, она прекратила оказывать бывшему любовнику сопротивление и широко распахнула дверь.

— Что ж, входи. Только недолго.

— Постараюсь недолго. Но это зависит не только от меня.

Полковник прошел за Еленой Максимовной в комнату и сел на стул.

Комната имела ухоженный вид. Тяжелые портьеры мягких красноватых тонов, не слишком блестящий гарнитур, какие-то вазочки, несколько десятков книг в переплетах с тиснением, современные светильники. Да, на письменном столе у окна стоял компьютер, одна из самых совершенных моделей…

— Ну, слушаю тебя, Вадим. Излагай суть, — хозяйка села напротив полковника в кресло.

— Хорошо, я начну.

— Только давай, Вадим, с главного. Слушаю тебя внимательно, — Елена Максимовна немного насмешливо смотрела на гостя.

— Вообще-то это я хотел тебя послушать… Ну да ладно. Ты сюжет в криминальной хронике видела, ну тот, где генерал выступал: про икону?

— Ах, тот… Ну и что ты мне хочешь сообщить?

— Брось валять дурака, Лена. Ты же знаешь, я ни при чем. Меня кто-то подставил.