-- Что ж ты его хоронишь, - возмущенно сказала Наталья, поднимая голову и глядя на него мутными непонимающими глазами. - Родители у него погибли, да. А он живой остался.
-- Борька?!!
-- Борька, - подтвердила Наталья удивленно. - А ты не знал? Ничего себе!.. Хороши ж вы друзья были! - она усмехнулась. - Борька... Он через год вернулся, весь по кусочкам собранный. Больной. Без документов. Ты неужели не знал?.. Что ж вы тогда делали?..
-- Не помню... - пробормотал Максим, судорожно вспоминая, что же они тогда делали. - Учились... Бизнес начинали... Борька?.. Вы ничего не путаете?.. Борька!..
-- Что мне путать, я не беспамятная, - сказала Наталья обиженно. - Он приехал тогда. Весной. В квартире чужие люди. Не пустили его даже. Ничего, говорят, не знаем. Мы говорим: Борька, в суд надо подавать. Мы все поможем, свидетелями будем. Он говорит: я больной, мне в больницу надо... А тут началось: советская власть закончилась, зарплату не платили... Я его с тех пор и не видела... Может, уехал куда... Вот этой Ларке и аукнулось за Борьку-то, я так считаю...
-- Я позвоню... - сбиваясь, проговорил Максим. - Где телефон... - он вспомнил, что телефон в кармане. - Вот телефон... - телефон оказался выключенным, аккумулятор разрядился. - Дай я позвоню!.. - он чуть не взвыл.
-- Пожалуйста, - сказала Наталья удивленно. - Вон трубка, на подоконнике.
И она спокойно пододвинула к себе сахарницу.
Максим нашарил трубку, чуть не уронил ее на пол, и тут же обнаружил, что не может набрать номер. Руки дрожали, кому набирать, он не соображал, и ни одного телефона из собственной памяти извлечь не мог, так как всегда полагался на встроенную телефонную. Наконец он вспомнил мобильный Сергея и, трясясь, набрал номер - со второго раза. Наталья тем временем помешивала ложечкой в чашке и с удовольствием наблюдала за бесплатным цирком.
-- Ты не волнуйся, - приговаривала она, кривя уголок рта. - Что ж ты так волнуешься? От этих нервов все болезни. Переволновался - инфаркт, переволновался - инфаркт...
И она даже улыбнулась, растянув губы, словно вообразила что-то приятное.
Нужный номер, наконец, набрался.
- Алло! Серега! - истошно завопил в трубку Максим, в то время как в один голос с ним на другом конце провода так же истошно завопили: -Маакс!
Максим чуть не выпустил из пальцев трубку - от волнения, которое доставляло такое удовлетворение снова отхлебнувшей со вкусом чаю и наблюдавшей за ним Наталье.
-- Макс! - орал Сергей. - Ты где лазаешь? До тебя, блин, не дозвонишься! Нашли мы его! Нашли!
-- Кого нашли?... - в ужасе выдавил Максим.
-- Кого нашли, блин, ну кого искали, того нашли! Ты бухой там, что ли? Толяна! А ты кого там ищешь, забыл уже, что ли? Вот, блин, посылай к бабам...
-- Где он? - спросил Максим.
-- Да здесь, живой-здоровый, целенький. Что на голову больной, так уж с этим ничего не сделаешь, это от природы... У экстрасенса нашли, он там свечки жжет, псалмы поет какие-то, три дня не мылся, козлом пахнет... В общем, все как всегда. Давай, снимайся с поста, мы сейчас в баню поедем, ты тоже подтягивайся...
-- Подожди! - крикнул Максим. - Он далеко там?
-- Да здесь. Рядом.
И словно в подтверждение этих слов раздалось какое-то негромкое фоновое бормотание - то ли речитатив, то ли вправду пение.
-- Подожди! - крикнул Максим. - Ты спроси у него: где он Борьку видел? Слышишь? Сейчас спроси: где видел?
-- Ты тоже, что ль, двинулся? В пьяном кошмаре, где еще.
-- Спроси!
В трубке недоуменно хмыкнули, а фоновое бормотание усилилось, и Максиму явно послышалось, что кто-то тянет "Боже, царя храни...". Он потряс головой, пытаясь восстановить сознание в его нормальном виде.
-- На Динамо, - наконец сказал Сергей.
Максим сплюнул от разочарования.
-- Знаю, помню, что на Динамо. Где?
-- Где, Толян?.. А... На углу, говорит, где заезд на Театральную аллею... А ты чего, Макс? Нарыл чего?
Фоновое бормотание перешло в громовой хохот, который утопил последние Сергеевы слова.
-- Езжайте в баню, - сказал Максим, досадливо поморщившись. Имей дело с пьяными придурками... - Я потом подъеду.
-- А ты куда сейчас? Домой?
-- Подъеду, говорю! До связи.
-- Домой?.. Скажи, домой?..
Максим на середине фразы нажал кнопку отключения, швырнул трубку на подоконник и заметался по кухне, хлопая себя по карманам.
-- Да сядь ты! - рявкнула Наталья, разводя в изумлении руками. - Что ж шебутной-то такой... Посуду поломаешь, сядь!
Максим послушно сел.
-- Чаю выпей, - подсказала Наталья. - Охолонь. Чего метаться, уж пятнадцать лет прошло. Тут метайся, не метайся...
-- Телефон, - сказал Максим отрывисто. - Есть зарядка?
-- Есть какая-то... Только у меня ж от своего...
Зарядка оказалась нужного типа, и к Максимову телефону подошла. Пока Максим ожесточенно наблюдал, как бегают по экрану квадратики индикации аккумулятора, Наталья то ли насмешливо, то ли горько, стряхивая широкой опухшей ладонью крошки со стола, приговаривала:
-- Разволновался... Чего сейчас-то суетиться... Теперь уж не найдете вы его... Что ты хочешь... пятнадцать лет. Тут человеку недели хватит, чтоб с концами сгинуть, а ты сейчас спохватился... Нет, - она недоверчиво покачала головой. - Не найдете.
-- Как бы он нас не нашел... - пробормотал Максим. - Вот это, может, хуже будет...
Как только на аккумуляторе застыл один квадратик, свидетельствующий о том, что хотя бы в течение вечера телефон будет живой, Максим выдернул шнур и стал на бегу прощаться. Выскочив на темную лестницу, он понесся вниз, и этажом ниже чуть не сбил женщину с мусорным ведром в руке.
-- Ай! - коротко завизжала женщина в голос.
-- Извините... - пробормотал Максим. - Я случайно...
-- С ума сошел, - сказала женщина удивленно.
Максим понесся дальше и, уже оказавшись на улице, последовательно понял три вещи.
Во-первых, этой чуть не сшибленной женщиной на темной лестнице была Марина, которую он так упорно и безуспешно искал все три дня.
Во-вторых, она его сразу узнала.
В третьих, она ничуть не удивилась.
Максим было приостановился и чуть было не повернул назад, но тут же решил, что уже не имеет смысла, все понятно, и Марина ему уже больше не нужна.
В голове у него был такой сумбур, что она сам не помнил, как он добрался до станции Динамо. Кажется, он лез напролом в маршрутку, и какая-то тетка в джинсовой кепке орала ему дурным голосом: "Ой, пироги! Ой, на пироги сел! Да куда ж ты такой боров!..". Сейчас он обнаружил, что, наконец, ему вспомнился Борька, так вспомнился, что Максим не мог отогнать эти воспоминания всю дорогу. Пока он ехал в метро, перед ним мысленно чередой проходили события тех лет. Что же они делали тогда?.. Сперва все было как игра... торговали китайской электроникой... потом компьютерами... компьютерами тогда не торговал только ленивый... тогда вообще все торговали всем... Потом провал...черный год... потом они нашли учредителей, а учредители нашли их... тут неизвестно еще, кто кого нашел... Потом два года - продукты, вагонами, это было золотое дно, тогда и красть можно было тоже вагонами... Опомнился он, уже выйдя из дверей на улицу. Ступенчатая площадь перед станцией пустовала, матча сегодня не было, не было и раскрашенных и обвитых шарфами болельщиков, не было милиции, ни конной, ни пешей, только один наряд лениво бдел рядом с ларьком, высматривая приезжих. Максим спустился вниз, к Ленинградскому проспекту, забитому машинами и, исследуя местность на предмет лавочки или чего-нибудь, на что можно присесть, перешел улицу и оказался на троллейбусной остановке в сквере. Темнело. За спиной, сквозь листву деревьев, в призрачной подсветке, дымились узорчатые стены Петровского замка. Вокруг противно мигали лампочки: мигала гирлянда, окаймляющая крышу палатки у метро, мигала вывеска ювелирного на другой стороне проспекта, мигало что-то, рекламирующее замки и двери. Машины, слепя, ехали сплошным потоком, разгонялись сразу же от светофора до недопустимых скоростей, и Максиму живо представилось, что какая-нибудь пьянь, не справившись с управлением, легко может разнести остановку в дым, вместе с навесной крышей, лавочкой и самим Максимом. В чернеющем небе страшно вздымались подсвеченные сине-желтым наклонные прожекторы стадиона, похожие на гигантские клещи, неуклонно смыкающиеся над жертвой. Чтобы не мелькало в глазах, Максим попытался сосредоточиться на рекламном щите и уперся взглядом в непонятные слова "на березовых бруньках". В голове по-прежнему была каша, и березовые бруньки только усугубили бессмыслицу. Бруньки... что за бруньки... - не понял Максим. Через несколько минут до него дошло, что рядом на плакате нарисована водочная бутылка. Пролетающие фары горели таким ярким светом, что Максим упал духом. Пять сбесившихся машинных рядов с включенным дальним светом. Да тут вообще никого не разберешь... Сплошные бруньки... Сейчас бы домой...