Жаль, мало у нас пожили. Много времени потеряли в Рудне. И все равно преогромное спасибо. В.

Письмо сорок третье

В разгар лета хутор посетила рейдовая бригада во главе с редактором райгазеты Буяковым. Был воскресный день. Мы пасли гурт в Кривой балке. Видим, на дороге пыль столбом. Вдруг машина повернула в нашу сторону. Пассажиры сошли на землю и повели плотный разговор. Упрекали меня и подпаска, что плохо боремся за высокие привесы.

Спору нет, Буяков и Бочкарев – люди образованные. И все же в тонкостях пастушьего «искусства» смыслю я поболе их обоих. За холодную весну, действительно, привесы мы потеряли, но впереди лето и осень. Сейчас берем по килограмму в сутки с каждой коровы.

Оба члена (рейдовой бригады) лыбились и дружески похлопывали меня по плечу. Потом Буяков, изогнувшись параграфом, проговорил: «А почему, товарищ Рак, вы до сих пор не в партии?» Мне и прежде задавали этот же вопрос. И у меня всегда готов ответ: дескать, я малограмотный. И второе: живу далеко от центральной усадьбы, где проходят партсобрания. И это мне затруднительно, будет отвлекать от основной работы. К тому же вам, говорю, требуются ударники. Я же числюсь у вас как элемент «нерадивый, безответственный», как писала районная газета.

Слова эти были для них как горсть песка в зенки. Аж рты поразевали. Разговор о членстве, догадываюсь, затеян был неспроста. Хотят они меня обломать и опростать.

Вы меня давно предупреждали: кабы наша дружба не принесла мне лишнего беспокойства, неприятностей. Пожалуй, вы были правы. В народе, в обществе недолюбливают людей пишущих. Имею в виду не только такого угловатого селькора, каким являюсь сам. Большие люди, корифеи – и те страдают от своего же народа. Какой-то рок! Больше всех, кажется, претерпел Александр Сергеевич Пушкин. Я считаю его русским Иисусом Христом, принявшем на свою душу грехи русского народа, чтобы очистить и спасти нас от геенны.

На хуторе теперь много шума. Народ гуляет. То проводы в армию, то встреча демобилизованных. На днях в полном армейском блеске явился дружок мой Володя Реех. Мы с ним некогда пасли отару, сезонов пять или шесть. Вдвоем нам было очень интересно. Потом Володя писал мне письма чаще, чем своим родителям.

В честь возвращения парней со службы в клубе устроили прием. Я замешкался, немного опоздал. Как только вошел, в момент освободили место, тут же подняли рюмки. Один шалопай произнес тост: «За нашего корреспондента!» И весь вечер эта тема не утихала.

Домой со мной увязался Павло Трошило. Дорогой молол всякую чепуху. Например, будто мои выступления по радио глушит Америка. Я сказал: «Дурак ты нечесанный!» Трошило схватил меня за грудки. По пьянке-то забыл, что я пастух, могу и быку шею свернуть. Как раз это место я ему ладонями и сдавил. Держал до тех пор, пока слюна у него не пошла.

Вот отчего я пьянки и не люблю. Тосты во здравие часто кончаются скандалами, драками. До свиданья. Валентин.

Письмо сорок четвертое

Поздравление новогоднее получил. Новостей особых нет. Ездил в Волгоград. Хотел кое-какое барахлишко купить. Не нашел подходящего. Деньги назад привез.

В отпускное время позорно дома сидеть. Потому и вышел на работу. Скоро мой любимый праздник 8 Марта. Вроде масленницы. Загадали чушку заколоть. Вам повод наведаться в Крутое. В натуре увидите, как гуляет русский народ.

Неделю назад слушал по радио передачу «Марксистско-ленинская теория». Кандидат наук рассуждал: если тебя считают неумным, ограниченным, не паникуй, а проверь свой ум на практике, ибо практика – критерий истины. И мысль попутная: почаще советуйтесь с Лениным.

К чему это я? Ученые пропагандисты считают простых людей вроде бы за дураков. Дают практические советы, которым сами ведь не следуют.

Так точно действуют и местные идеологи. Несколько раз в году собирают свои научно-практические конференции. И о чем же говорят там? Один человек (не хочу обозначать его личность) доверительно мне сказал: «На районных активах серьезные люди дурью мучаются. Рассказывают один другому сказки да небылицы. Главный ихний тезис: „Мы-де непобедимы, ибо имеем самое совершенное оружие. Оружие это – марксистско-ленинское учение“.

Не стал я с товарищем спорить, а про себя подумал: на этих конференциях собираются члены партии, но какой-то другой, тайной, подпольной. Для чего, спросите? Что-то они против народа замышляют. А для отводу глаз морочат нас.

По прочтении письмо советую уничтожить, лучше сжечь. В.

Письмо сорок пятое

График свой выдерживаю. Это уже пятое письмо за неделю.

Сегодня на МТФ явился какой-то корреспондент с парторгом Шеренко. Журналист, хмурясь, спросил: «Почему и как ваша ферма стала лучшей в колхозе?» Я ответил шутя: «Стараемся, хотим погнать Америку». Ой, как обрадовался этот дядечка. Будто я в его присутствии открыл новый закон механики. Или что-то в этом роде.

Почему среди ваших коллег столько пустозвонов и дурней? Вроде бы как все вы люди образованные, кончали факультеты и университеты. Но рассуждения многих корреспондентов напоминают детский лепет. Обвести вашего брата вокруг пальца ничего не стоит.

Стоявший рядом парторг с гордостью сказал, что в адрес правления получена от вас поздравительная телеграмма. Потом был и телефонный звонок. Вы будто бы намекнули, что усиленно работаете над крупным произведением.

Не знаю ваших планов. Кабы знал, так, может, чем и помогнул. Но для этого требуется магнитофон. Готов отдать за такую блестящую, как у вас, штучку любые деньги. Я бы тут записывал, вы бы в Москве прокручивали пленку по радио. В.

Письмо сорок восьмое

Ждал в гости брата, пришлось же опять самому в Волгоград ехать. Из-за сына. Головка у Саши все еще побаливает. Врачи говорят, что без операции не обойтись. Слово это с болью отзывается в наших сердцах.

В Волгограде была встреча с писателем Сергеевым, у него на квартире. Он настаивал, чтобы я сел писать произведение из хуторской жизни. Ради этого бросить все, даже работу.

Смешно такие речи слушать. Я сказал: «О чем вы говорите! Я же неграмотный». Он смеется: «Это совсем не обязательно. Максим Горький тоже не кончал университетов, но прославился на весь мир». Сергеев настаивал, чтобы для начала я делал короткие заметки, вел наблюдения. Зафиксированное отдавал ему. А уж он «писулькам» будет давать ход.

Я продолжал смеяться. Тогда они с братом свели меня с другим писателем, по фамилии Мишаткин. Тот повторил те же слова, что и Сергеев с Володей.

У меня же другая мысля. Давайте с вами дело делать сообща. Крыша в нашей хате не течет. Питание же обеспечим вам такое, к какому вы привыкший. А? Валентин.

Письмо пятьдесят первое

Простите за долгое молчание. Скотину пасу даже в выходные. Пригнав стадо на ферму, беру вилы в руки, бегу скирдовать солому. Пора в колхозе горячая, к тому же и дома дел полно. Да затеял еще давно задуманное. Обиваем снаружи хату дощечками. Занятие непростое, но решил освоить. Хозяину стыдно перепоручать дела постороннему.

Когда последний раз были вы у нас, то познакомились с трактористом Бабенко Федором. Это который на рожке искусно играл. Еще он понравился, как вы выразились, своей рассудительностью и техническими познаниями. Так вот Федор серьезно болен. Счет жизни уже идет на дни.

Н. Ф., вышлите мне еще такой бумаги, как в тот год. Я привык к гладким и неразлинованным листам. Лида подсчитала, что уже 12 лет нашей с вами переписке.

Скажу напоследок: жизнь моя дала глубокую трещину.

Валентин.