Письмо пятьдесят седьмое

Я фугую свои пухлые конверты в редакцию, а вы, сообщили мне ваши товарищи по работе, тоже заделались сельским жителем. Поздравляю с новосельем.

У нас пока все нормально. Вовку призвали в армию, служит за границей, в Германии. Ира учится в восьмом. Сашка-разбойник ходит в третий класс. Буренка наша, по имени Лушка, принесла тройню. Что-то будет!

Хату свою со всех сторон обернул рубероидом, обшалевал вагонной дощечкой и покрасил в голубой цвет. Тепло, красиво. Теперь наш домок (не изба!) издали бросается в глаза. Обновили и сад. Высадили несколько сортов породистых яблонь. Вот только кому с них снимать плоды?

Желаю успеха в жизни и творчестве. В.

Письмо шестьдесят третье

Затеряли конверт с вашим новым адресом, а тут вдруг сам под руки попал.

Недавно был в гостях, сидел в подвыпившей компании. Один товарищ, по виду городской, меня озадачил: «Что такое флора?» Я признался, что такого слова не знаю. Вслед другой вопрос: «Что есть фауна?» Тут уж я сообразил, что речь касается животных. А незнакомец мне с ухмылкою говорит: «О тебе, браток, журналы пишут, ты же таких простых понятий не знаешь». Про себя я смекнул: значит, вы опять где-то мое имя упомянули, да в сочетании мудреных терминов. За все приходится в жизни расплачиваться. В том числе и за известность. Смешно, не правда ли?

Доложу вам, у нас на хуторе появился первый магнитофон. Сосед Серега научил меня этой штуковиной управлять. Записываю всех подряд, от меня народ уже шарахается.

Высылаю голос Алексея Панченко. Бригадир наш рассказывает об историческом прошлом своей фамилии, точнее, о своем деде Власе. Он организовывал колхозы в здешней волости, а также в Крутом. Это был умный, веселый и целеустремленный партиец. Его взяли в район, где он на деле проявил свои лучшие качества. А закончил в Крутом.

Влас Борисович имел привычку ходить пешком энергичным, быстрым шагом. Всюду поспевал, никуда не опаздывал. А вот что говорит о нем Алексей:

«Несколько лет назад приехал я в Лемешкино, на мельницу. Когда оформлял квитанции, стоявший поблизости старик спросил: „Вы Власу Борисовичу кто будете?“ Ответил: „Внук его“. Старик отвел меня в сторонку и стал выпытывать о Власе. Ну и сам кое-что поведал. Оказывается, наш дед любил собирать вокруг себя людей. Не пустословия ради, а все по делу, для общей пользы. Прекрасно ориентировался в сложной политической обстановке как в стране, так и за рубежом. Все знал не с чужих слов, а из первоисточников. Жаль, здоровье было слабое, ноги болели. Перед войной их ему обе ампутировали. Здоровые мужики ушли на фронт, в селе остались больные да калеки. Тогда и избрали нашего деда Власа бригадиром в Крутом. Воевал он из последних сил против фашистов в тылу. Всю войну руководил бригадой. Даже медаль боевую за труды заслужил».

От себя добавлю. После победы над фашистской Германией Влас Борисович сдал бригаду в молодые руки, сам же перешел в мастерскую. Поначалу стажером, потом стал мастером. Старший из его сыновей как бы принял бригаду по наследству. Со временем эта ответственная должность перешла внуку, который во многом деду подражает.

Мне лестно, что Леха ко мне хорошо относится. Без всяких поблажек. Я же, со своей стороны, ни в чем бригадиру отказать не могу. Порой в ущерб своему времени, во вред личному хозяйству. За что от Лиды имею справедливые попреки. Но какие могут быть счеты меж близкими людьми? В.

Письмо шестьдесят девятое

Есть в деревне крайне тягостная работа: запасаться на зиму топливом. Наша местность, как знаете, степная. Каждая щепка чуть ли не на вес золота. А главное топливо – уголь. Так вот я этого добра целых три тонны раздобыл. Кричу: ура!

Жить бы можно, но гнетет работа. В бригаде осталось полторы калеки. Вся тяжесть легла на таких, как я. Нормы возросли как бы не вдесятеро.

Я вам уже намекал, что подумываю об отъезде. Вы меня попрекнули. И все же дело близится к развязке. Да ведь вы же мне и подали пример! Уехали из своей Москвы. Скажете: «Да, уехал! Но ведь в село, а не как другие – в Париж». В.

Письмо семидесятое

Однажды вы спросили мое мнение о колхозном начальстве. Кадры современные я не люблю и не уважаю. Потому и растекаться словесами о них не стал. Но вы снова настаиваете.

Скажу так: Бочкарев – это волк в овечьей шкуре. Он довел меня до нищеты и сделал из меня кляузника. Поймите меня правильно. Я вынужден был искать защиты, чтобы хоть малость смягчить собственную участь.

Год назад я написал в газету «Сельская жизнь» откровенное письмо, что Бочкарев никудышный и злой хозяин. Подтвердил примерами, фактами. Была большая проверка, после которой нашего дуролома освободили от должности, не дожидаясь общего собрания. Но мое письмо прочел человек, который сейчас сидит в кресле Бочкарева. И у него сложилось мнение, что Рак – интриган и, значит, он (Рак) не даст новичку спокойно работать. Потому отношения у нас с новым предом сразу же сложились неприветливые.

Я вам уже, кажется, рассказывал о павлинах, часть которых передал в Лемешкино.

Перед тем как переселиться в Крутое, павлины жили в пионерском лагере. Даже не в вольерах, а просто в лесу. Птицы одичали, к себе людей не допускали. Я же весь во власти их обаяния! Вот такое сложилось положение. Как быть? Выработал я такую тактику. Вокруг их сельбища разложил собственной конструкции силки и сложные петли. И стал терпеливо ждать. Долго шла охота. И все-таки каких хотел, такие и попались. Поместил я пленников в огромные ящики и больше суток со всеми предосторожностями вез на машине в Крутое.

За время путешествия птицы на меня сильно обиделись, а самочка даже обозлилась. В одном дворе со мной жить не хотели, норовили убежать. Месяца два длилось противостояние. Зла и неудобства птичкам я больше не причинял. В то же время заботился как мог: поил, кормил. И вот гордые павлины со своей участью смирились. Прежнее простили. И теперь в бывшем своем «злодее» души не чаят.

Примерно такие же отношения сложились у нас и с новым председателем. На данном этапе я для него такой же «злодей». Что дальше будет, покажет время. Валентин.

Письмо семьдесят первое

Здравствуйте! Трудно выразить словами накопившееся в душе.

Работаю изо всех сил, живу же хуже всех. А тут выясняется, что и трудовой стаж мой пропал, испарился. Бочкарев уничтожил его с помощью химических реактивов.

Вообще 72-й год во всех отношениях неудачный. А тут еще наша ферма стала замыкающей. Произошло это по вине правления: не успели соорудить летний лагерь. Стадо гоняли в хутор, за десять и более километров. В конце июня сбили кое-какой баз, молочко же за этот срок упустили. Тут, как обычно, и нагрянула на наши головы рейдовая бригада. Член райкома Буяков, не вылезая из машины, костерил меня и позорил почем зря. Я не спорил, не перечил, ибо был уверен в своей правоте.

Как я и полагал, наша МТФ к концу лета вышла на второе место, да не по колхозу, а в районе. Но следите дальше: уполномоченный райкома Буяков успех коллектива приписал себе. На этом основании Бочкарев мне и напарнику не выдал премиальные за перевыполнение плана. А для острастки (чтобы не пикнул!) перевели меня в конюхи. Прямо как в сказке «О рыбаке и рыбке».

Безумные кадровые перестановки к добру не приводят. Наш Володя Реен был учетчиком, его же ни с того ни с сего назначают техником-осеменатором. Володя пришел в правление и поставил вопрос прямо: как намерены платить? Бочкарев ответил как дельфийский оракул: «Как получаешь теперь твердую ставку, она и сохраняется». Конечно, это форменная издевка. И результаты были подстать. Половина буренок в стаде остались холостые. Хотя долго были в охоте, ревели диким ревом. В итоге, снижение продуктивности. Половину дойного стада отправили на мясокомбинат.